Книга стихов Глеба Семенова «Концерт для возраста с оркестром» – не просто очередная хорошая книга хорошего поэта. Издательство журнала «Звезда» сделало благородное дело, в наиболее представительном образе утвердив в поэтическом ряду первоклассного поэта.
Его имя для поэтического поколения «шестидесятников» не новое. Многие из этой петроградской генерации литераторов являются или считают себя его учениками. Но и для нас, которые знали еще с голоса многие из ненапечатанных при жизни стихов, эта книга стала откровением. Глебу Семенову не очень-то везло с прижизненными публикациями, и, пожалуй, впервые перед читателем предстает его творчество, неоспоримо доказывающее высокий уровень его поэтической работы.
Книга бережно и вместе с тем требовательно составлена родными, прежде всего – его вдовой, поэтессой Еленой Кумпан.
И в первой части книги, разумеется, множество превосходных и первоклассных стихов, таких как «30 мая 1960», «Петербуржец», «Автопортрет», «Когда погребают эпоху», «Баллада о силе духа». ...Поэт умеет вглядываться в лица людей и одновременно – в лицо эпохи:
...в историю, как в воду
текучую смотреть!
Но мне, военному мальчишке, потерявшему в блокаду отца и сестру, наиболее близка вторая часть книги – «Воспоминания о блокаде» и «Случайный дом» (1942-44) – должно быть, потому, что именно в этих стихах – незаживающая, кровоточащая рана памяти, и в них наибольшее количество горя на единицу печатной площади.
Вот стихотворение из блокадного цикла со «школьным» названием «Арифметика»:
Закапывать без креста
трое везли двоих.
Дорога была проста.
И совесть была чиста.
И солнце любило их.
А с Кировского моста
двое
свезли
троих.
Это маленькое стихотворение, так просто – казалось бы! – написанное, ни одного лишнего слова, – весомее многих толстых документальных томов о ленинградской блокаде. Весь масштаб небывалой по размаху трагедии осажденного города, обреченного на медленную голодную смерть, все мужество человеческой души вместилось в эти пронзительной силы строки.
Да, стихи Глеба Семенова, как например, «Бессмертие», порою страшны до жути в своей обнаженности, но и правдивы в своем страхе.
Смерти нет в сорок первом году!
Может, завтра и я на ходу
упаду – не дойду до того поворота.
Пропадающий хлеб мой имея в виду
(с чем сравнима такая забота!)
вынет теплые карточки кто-то,
не взглянув на меня свысока.
Будет липкой от пота
рука добряка.
И медаль через годы,
светла и легка,
усмехнется с его пиджака!
Но именно эта безжалостность и «некрасивость» правды делают подобные стихи высшим проявлением искусства!
В стихотворении «Концерт» буквально с мурашками по коже ощущаешь, как в глубине человеческой души, заключенной в голодное тело, – еле-еле, но мерцает огонек человечности!
Нимб дыхания сгущенного
встал над каждой головой.
Вот – в ощущении поэта – подлинная человеческая святость! И он имеет право сказать:
...Я не забыл, зачем я здесь, –
здесь, на ветру, в разгаре века:
запоминаю, всё, как есть!
А его взгляд запомнил многое: и «ломтик хлеба нержавеющий», и «восемь дворников, опочивших у родимых своих ворот», и бомбежку, когда «сладострастным ужасом бессмертья тело наливается, звеня...».
При чтении этой книги становится ясным, очевидным, что Глеб Семенов – тончайший психолог, постигающий не только открытость и обнаженность человеческой души, но и ее тайные извивы и темные закоулки. И в этом постижении он порою безжалостен.
Именно о таких строках беспощадной правды можно повторить некрасовское выражение: «стихи мои, свидетели живые!»
Мы долгое время – и совершенно справедливо! – называли и называем Ольгу Берггольц «поэтом блокады». Отныне с полным на то правом к этому высокому и горькому званию мы будем добавлять и имя: Глеб Семенов.
Потому, что он сумел измерить общечеловеческое горе и человеческую силу духа не арифметикой, а высшей алгеброй подлинной Поэзии.