«ВСЕ ДЕЛО – СОУС, КАК ПОДАТЬ» [1]

 

17 марта нижняя палата, несмотря на протесты многих членов – Пима, Хэмпдена, Фолкленда, Саквилла, Кру, Финча, Уэнтворта, Стрэнгвейса и др., полагавших, что «свидетели» оклеветали Бэкона, чтобы выгородить себя, – под давлением Кока, решила-таки передать дело по обвинению лорда-канцлера во взяточничестве в Палату лордов, по прецедентам и по необходимости, т. е. «из уважения к человеку, который был членом Верхней палаты» и «из желания установить критерий для выяснения правды ( touchstone whereby may be bolted out )» [2]. При этом были отвергнуты и протест Финча, убеждавшего коммонеров, что передавая дело Бэкона в верхнюю палату «мы, таким образом, действительно обвиняем его, более того, мы его судим», и мнение Колверта ( Calvert ), полагавшего, что нижней палате следует сначала обратиться к королю, а уж потом принимать дальнейшие решения. Но обвинители Бэкона именно этого (т. е. вмешательства Якова) и не желали.

Далее, если Бэкон виновен, значит он совершил преступление против Его Величества, «поскольку обманул доверие короля». Но тогда в какой форме следует передать дело лордам, высказывая свое мнение о нем или же «просто сообщить информацию» [3]? Кок понимал, что это отнюдь не второстепенный вопрос, поскольку от того, в какой форме дело будет передано в верхнюю палату во многом будет зависеть реакция лордов. Если коммонеры представят дело как уже детально расследованное специальным комитетом нижней палаты и обсужденное Большим комитетом, то лорды, скорее всего, примут решение без задержки и явно не в пользу Бэкона. Если же они получат простое изложение фактов (как это было в случае обвинения Момпессона [4]), то разбирательство наверняка затянется и в итоге дело дойдет до короля, а как тот его решит – неизвестно.

Начались дебаты. Кок и Фелипс хотели, чтобы обвинения трансформировались «в подходящую конструкцию» («подходящую» для требований истцов). Саквилл полагал, что дело следует представить лордам «без какого-либо предварительного суждения», тогда можно будет затем сопоставить мнения двух палат. Но Кок составил обращение к верхней палате в такой безапелляционной манере, что оно больше походило на инструкцию лордам. «При расследовании злоупотреблений в судах, – писал Кок, – были вскрыты злоупотребления отдельных высокопоставленных лиц, поэтому они [коммонеры] желают созвать конференцию с тем, чтобы устранить оные и тем самым соблюсти порядок и поддержать достоинство Парламента». Лордам предоставлялась возможность выбирать время и место проведения такой «конференции» и определить число ее участников [5].

Кок не зря опасался вмешательства короля. Утром 19 марта Яков через Колверта передал Палате общин меморандум, в котором заявил, что нежелательно, чтобы столь ужасное обвинение столь «долго бы лежало на таком великом человеке», а потому Его Величество предложил создать комиссию, состоящую из шести членов Палаты лордов и 12 коммонеров, которая и рассмотрит это дело и выслушает показания Бэкона, которые он даст под присягой. Если Палата общин согласится с этим предложением, то король представит его лордам и дело может быть решено во время пасхальных каникул [6].

Один за другим, наиболее уважаемые члены нижней палаты стали выступать в поддержку королевской инициативы и предлагать кандидатуры в комиссию. Кок был в отчаянии. Он прекрасно понимал – создание такой комиссии означает, что Парламент лишается права судить Бэкона, временная комиссия должна будет только рассмотреть его показания под присягой, тогда как окончательное решение по делу примет король. Более того, нереализуемым оказывается амбициозный проект Кока по наделению Парламента функцией высшего судебного органа королевства. И все-таки сэр Эдвард не считал свое дело проигранным. Он знал – ничто не заставит лордов отказаться от новых полномочий, которые давал им его план реанимации судебных прерогатив высшей палаты. В то же время не вызывало сомнений, что, если коммонеры одобрят предложения Якова и король отправит его далее в верхнюю палату до того, как туда попадет дело Бэкона, то лорды скорее всего примут королевский план. Это понимал не только Кок, но и его оппоненты, которые предлагали не торопиться отсылать дело Бэкона лордам, а сначала решить вопрос с комиссией. Кок, естественно, был категорически против. «Нам следует проявить осмотрительность, – настаивал он, – чтобы это любезное послание не повредило ( taketh not away ) нашей парламентской работе». Одновременно Р. Фелипс, не мешкая, направился в верхнюю палату с целью представить лордам обвинения против Бэкона и, таким образом, подтвердить их юридические полномочия как высшей судебной инстанции в делах государственной важности. Кроме того, лордов просили высказать свое мнение по поводу предложения короля созвать временную комиссию, чтобы дать Его Величеству общий ответ от обеих палат [7].

Таким образом, Кок выиграл время, проигнорировав указание Якова под благовидным предлогом (комонеры не могут посылать королю своего мнения, не посоветовавшись предварительно с лордами, поскольку вопрос касается обеих палат). Правда один из коммонеров пытался возражать, мол, надо бы отложить слушание по делу Бэкона, пока вопрос с комиссией не будет утрясен. Но Кок даже не стал вступать с ним в пререкания, бросив лишь одно слово: « Contra ». По предложению Кока, Палата общин попросила Колверта поблагодарить короля за его любезное письмо и предложила «подобное же послание» отправить лордам, чтобы те смогли посовещаться на эту тему. В итоге, идея создания комиссии по делу лорда-канцлера была стараниями Кока благополучно похоронена.

Конечно, король мог бы «топнуть ножкой», настаивая на своем предложении, но он стал колебаться (и эти вечные колебания Якова составляли часть его государственной мудрости): Бэкона было, конечно, жаль, но им можно было и пожертвовать. Импичмент лорда-канцлера дело, разумеется неприятное, но не столь опасное, да, и не столь крупное, как охлаждение отношений с Парламентом в ситуации, когда король остро нуждался в деньгах и когда короне необходимо было срочно замять скандал с монопольными патентами, бросавший тень на репутацию Якова в Англии и за ее пределами.

Кок же мог быть доволен. Его атака на referees завершилась дискредитацией лорда-канцлера, что открыло путь к процессу над ним. Его умелая работа с истцами дали юридические основания для обвинения Бэкона в коррупции. И наконец, умелым маневром он воспрепятствовал попытке короля создать комиссию, которая смогла бы рассмотреть это обвинение в честной и беспристрастной манере.

 

Лорды принялись за дело с энтузиазмом. 19 марта они внимательно и благосклонно выслушали Фелипса и уже после полудня стали рассматривать показания свидетелей. Энтузиазм лордов в конечном счете объяснялся тем, что они были недовольны практикой короля награждать титулами своих личных слуг и фаворитов, а затем едва ли не каждого, кто мог за этот титул заплатить, в результате чего количество пэров заметно увеличилось. К тому же они весьма враждебно относились к Бэкингему, который фактически стал – и это более всего задевало самолюбие старой аристократии – своего рода управляющим новыми титулами [8]. Однако до Бэкингема им было не дотянуться, а тут предоставился случай примерно наказать человека, близко связанного с фаворитом, а заодно продемонстрировать новоиспеченным лордам свое превосходство.

 

В тот же день, 19 марта, сэр Фрэнсис, находившийся по причине болезни дома, написал лордам, прося их «быть благосклонными и поверить в истинную причину» его отсутствия в Парламенте. Он также просил, чтобы его дело было выслушано и чтобы ему дали время «посоветоваться с юристом и подготовить ответ». Бэкон заверил лордов, что не собирается «искусно препираться» и готов «откровенно и без ухищрений (милордам известна эта моя манера) рассказать о том, что знаю или помню». Кроме того, он просил, чтобы ему разрешили провести перекрестный допрос свидетелей, и «собственное расследование для выяснения правды». Наконец, предвидя, что количество обвинений в его адрес будет расти вследствие начавшейся «охоты за жалобами ( hunting out complaints against me )» на него (верхней палате пришлось в итоге рассмотреть 28 исков против лорда-канцлера) – он просил лордов быть беспристрастными, не занимать предубежденную позицию «против судьи, который издает 2000 постановлений и распоряжений в год», и рассмотреть его дело «в согласии с правилами правосудия, в соответствующем порядке и надлежащим образом» [9].

Письмо было передано лордам Бэкингемом, который сказал, что он дважды навещал Бэкона по распоряжению короля и нашел его «очень больным и слабым» при первой встрече, но лучше выглядевшим при второй, а также ободренным тем, что обвинение против него будет рассматриваться верхней палатой, где он надеется найти достойное правосудие. Лорды послали Бэкону вежливый и даже обнадеживающий ответ, в то же время настоятельно рекомендуя ему «предусмотреть ( provide for ) свою защиту» [10].

Бэкон был глубоко потрясен, выдвинутыми против него обвинениями. В письме королю от 25 марта он писал: «Когда я углубляюсь в себя, я не нахожу причин для такой бури, какая опрокинулась на меня. Я никогда не давал каких-либо неумеренных ( immoderate ) советов, что хорошо известно Вашему Величеству, но всегда желал, чтобы все происходило sua vibus modis [спокойно и гладко] [11]. Я никогда не был алчным притеснителем ( avaricious oppressor ) людей. Я никогда не был высокомерным или нетерпимым или злым по отношению к людям в разговорах или обращении. Я не унаследовал от своего отца ненависти и родился хорошим патриотом ( but am a good patriot born ). По какой причине все это произошло? Ведь это то, что увеличивает число наших недоброжелателей за границей. Что же касается взяток или подарков, в принятии которых я обвиняюсь, то когда откроется книга моего сердца, я надеюсь, там не найдут мутного фонтана порочной души, наделенной растлевающей привычкой брать вознаграждения за извращение правосудия, сколь бы слабым я ни был и какими бы пороками своего времени я не страдал» [12].

Бэкон обращался к королю и к пэрам как человек, которому нечего скрывать и нечего опасаться. Он надеялся, что верхняя палата проведет объективное расследование и все будет поставлено на свои места. Однако Бэкону не повезло. В Палате лордов его дело оказалось в руках графа Саутхэмптона ( Henry Wriothesley , 3 rd Earl of Southampton ; 1573 – 1624), друга графа Эссекса, патрона У. Шекспира и ярого противника Бэкингема. В своей борьбе с фаворитом Саутхэмптон позволил себе то, чего так опасался сэр Фрэнсис – граф сделал поступавшие в Парламент жалобы орудием достижения личных целей. Заявив, что лорд-канцлер является его «лучшим другом», Саутхэмптон взял расследование в свои руки и довел дело до обвинительного вердикта. Даже его биограф А. Л. Ровс ( A . L . Rowse ), симпатизировавший своему герою, вынужден был признать, что Саутхэмптоном двигала прежде всего личная неприязнь (« personal animus ») к Бэкону [13].

Когда лорд-канцлер через секретаря попросил предоставить ему копии жалоб, чтобы он мог понять, в чем конкретно его обвиняют, ему было в этом отказано [14]. Три комитета Палаты лордов, которые участвовали в расследовании, получили от палаты жесткие инструкции: спрашивать каждого свидетеля, не давал ли он или не намеревался ли дать какое-либо вознаграждение лорду-канцлеру, его друзьям или слугам, не советовал ли кто-либо им сделать такое подношение и не слышали ли они, чтобы кто-либо передавал вознаграждение Бэкону. При этом свидетелям, если их действия окажутся подсудными, обещали полную амнистию. Таким образом, кто угодно мог придти в парламентскую комиссию и дать любые показания против лорда-канцлера.

27 марта начались пасхальные парламентские каникулы, продолжавшиеся до 16 апреля включительно. Однако, три комитета верхней палаты под руководством графов Эрандела ( Th . Howard , 21 st Earl of Arundel , 4 th Earl of Surrey ; 1585 – 1646), Хантингдона ( H . Hastings , 5 th Earl of Huntingdon ; 1586 – 1643) и Саутхэмптона продолжали работу по сбору свидетельских показаний против Бэкона.

Разумеется и лорды, и коммонеры понимали – судейского жалованья, даже вкупе со скромным гонораром за консультации, не хватит для того, чтобы судья мог вести подобающий его должности образ жизни (если он не получил обширного наследства или не имел какие-либо дополнительные законные доходы). Ни для кого не было секретом, что судьи живут во многом за счет вознаграждений нерегламентированной величины, получаемых после завершения дела. К примеру, тот же Кок как судья получал не более 100 фунтов в год и при этом был весьма богатым человеком. Бэкону в бытность его генеральным атторнеем казна платила в год 81 фунт, но реальный доход его (по его собственному признанию) составлял около 6000 фунтов. Будучи канцлером он получал 918 фунтов в год, тогда как его совокупный годовой доход составлял от девяти до десяти тысяч фунтов. И эта сумма не была чрезмерной для лорда-канцлера [15].

Подношение судье после завершения дела (причем вознаградить могла и проигравшая сторона) не считалось преступлением, но рассматривалось как обычная практика. Были, конечно, исключения. Бэкон, например, с восхищением рассказывал, как Т. Мор, получив в подарок два серебряных сосуда, вернул их дарителю, наполнив лучшим вином из своих подвалов [16]. Но такие случаи были крайне редки. Когда король – уже после того как Бэкону был вынесен приговор – заявил в Парламенте, что отныне «деньги не должны даваться за слушание дела», это королевское распоряжение было воспринято как новация [17]. Да и сама система судопроизводства была столь сложна и запутана, что большинство лордов, не могли провести ясное разграничение между подарком и взяткой.

Разумеется, юристы Звездной палаты были в правовых вопросах квалифицированнее пэров. Рассматривая дела о коррупции, они при определении вины исходили из двух критериев: 1) была ли благодарность (или ее обещание) принята pendente lite (т. е. в стадии рассмотрения дела), и 2) использовалось ли вознаграждение как стимул для нарушения судейского долга. Чтобы доказать взяточничество, обвинение обязано было показать, что существовал своего рода контракт между дающим и берущим. Граф Саффолк был обвинен Звездной палатой не за то, что принял деньги, а за то, что принятая сумма стала условием вынесения решения, выгодного для одной из сторон.

Многие дела тянулись годами, переходя от одного лорда-канцлера к другому. И когда спустя годы дело неожиданно возобновлялось по тем или иным причинам, которые ранее невозможно было предвидеть, то формально часто оказывалось, что вознаграждение, данное в благодарность за завершенное, как поначалу казалось, дело, оборачивалось взяткой за будущее решение [18]. «Кто хранит в своем сердце зарубку по всем случаям, мало того, кто сможет запомнить такое множество дел?», – восклицал Х. Финч [19].

Хотя в результате работы трех комиссий Палаты лордов число обвинений против Бэкона, как уже было сказано, возросло до 28 [20], большая их часть была отклонена верхней палатой как необоснованные. При этом выяснилось, что только четыре человека добровольно подали жалобы на лорда-канцлера, остальных же комитеты верхней палаты привлекли по доносам Черчилля [21]. «Много было сказано и сделано оскорбительного по отношению к нему, потоки клеветы стекались отовсюду, чтобы его опозорить, клеветы, которую не стоит повторять, поскольку она слишком сильно отдает злобностью и непристойностью», – писал Д. Чемберлен, заметно лучше относившийся к Бэкону обвиняемому, нежели к Бэкону преуспевавшему [22].

Между тем сам лорд-канцлер, надеявшийся, что ему дадут возможность защищать себя открыто и устраивать некие перекрестные допросы, решил основательно подготовиться к предстоящему процессу. И в первую очередь он занялся изучением прецедентов. В частности, он просмотрел дела по обвинению судей в коррупции, которые рассматривались Палатой лордов в правление Ричарда II (дело Мишеля де ля Поля ( Michael de la Pole )) и при Эдуарда III (дела сэра Джона Ли ( J . Lee ), лорда Латимера ( Latimer ), лорда Невилла ( Neville ) и др.) [23]. Особенно перспективным выглядело дело главного судьи Торпа ( Thorpe ), рассматривавшееся в 1351 г. Торп был признан виновным в коррупции на том основании, что он нарушил клятву, которую давал при вступлении в должность ( oath of office ) и которая накладывала жесткие ограничение на возможность получения судьей каких-либо вознаграждений от истцов и ответчиков. Клятва, которую давал Бэкон, была в этом аспекте куда менее жесткой [24]. Вместе с тем Бэкон понимал, что в сложившейся ситуации ему надо обязательно поговорить с королем и к этой аудиенции сэр Фрэнсис готовился самым серьезным образом, о чем свидетельствуют два сохранившихся черновика его обращения к Якову.

Бэкон не отрицал, что мог совершать и совершал необдуманные поступки и ошибки при ведении дел, но он категорически отказывался признать себя виновным во взяточничестве. Его неправильные действия – не более чем vitia temporis (злоупотребления эпохи, принятая практика), но никак не vitia hominis (преступные деяния) [25].

Бэкон рассматривал три случая, когда судья берет деньги (или ценные подарки) от тяжущихся сторон: 1) когда pendente lite (в ходе процесса) или до начала разбирательства заключается договоренность (« bargain or contract ») о том, что судья получит от истца определенное вознаграждение за нарушение правосудия (т. е. речь в этом случае идет об умышленном деянии и здесь Бэкон считал себя «невинным, как младенец, рожденный в День всех святых»); 2) когда судья, принимая вознаграждение, полагает (опираясь на ту или иную информацию), что дело близится к завершению и остались лишь некоторые формальности, улаживание которых – обязанность клерков, но при этом судья «недостаточно усердно выясняет это [т. е. состояние дела на момент принятия подношения]»; относительно этого случая Бэкон готов согласиться, что « in some particulars I may be fault »; 3) когда судья принимает не обещанное заранее какой-либо из сторон процесса вознаграждение по завершению дела; в этом нет преступления. Подарки, как правило, дарились под Новый год и Бэкон признавал, что в новогодние торжества (« at new - year tides ») и в тому подобные дни он, возможно, был недостаточно внимателен к подаркам, которые ему вручали или присылали, но эти его промахи и проступки «есть vitia temporis , а не vitia hominis » [26].

Бэкон был принят Яковом 16 апреля, накануне возобновления работы Парламента после пасхальных каникул. О чем они говорили – история умалчивает [27]. Достоверно известно следующее. Спустя четыре дня после аудиенции, 20 апреля, Бэкон пишет королю о готовности ответить на все вопросы лордов, но он хотел бы точно знать, в чем его обвиняют: «невозможно, даже небезопасно для меня, отвечать на частности обвинения, до тех пор пока я не получу его [в полном виде]» [28]. Однако Яков ограничился тем, что просто переслал просьбу Бэкона лордам. Последние, собравшись 17 апреля на первое после парламентских каникул заседание, заслушали сообщения председателей трех комиссий по делу лорда-канцлера и 19 апреля поручили им составить общее обвинительное заключение.

Бэкон во втором письме королю (от 21 апреля) жаловался, что провел последине три дня, страдая от «сильной головной боли, сосредоточенной в одном месте в затылке». Врач сказал, что это может привести к тяжелым последствиям и даже к внезапной смерти. «Столь мрачный прогноз, а, главным образом, ужасная боль, сделали меня неспособным думать о каком-либо деле», – писал он королю. Но 21 апреля «боль стала умеренной» и Бэкон смог вновь «повергнуть себя ... [своим] письмом к ногам Его Величества». Это было его последнее письмо Якову в качестве лорда-канцлера: «Ваше Величество может засвидетельствовать, что при моем последнем, столь удачном ( comfortable ) посещении я не стал просить Ваше Величество, чтобы Вы, пользуясь Вашей абсолютной властью наказывать или миловать, взяли мое дело в свои руки и вмешались бы в приговор Палаты; и Ваше Величество, в полном согласии с моим собственным желанием, оставили вынесение приговора за Палатой, о чем и было сообщено (верхней палате. – И. Д .) лордом-казначеем. Но сейчас, если Ваше Величество любезно спасет меня от обвинения ... и чаша сия обойдет меня, это было бы пределом моих желаний» [29]. Бэкон обратился к Якову с одной просьбой, чтобы тот избавил его от б о льшего наказания, чем «потеря Печати» [30]. «Это последнее прошение, с которым я обращаюсь к Вашему Величеству по этому делу, предоставив себя Вашей благосклонности после пятнадцатилетней службы; все это время я служил Вашему Величеству из последних сил и с открытым сердцем» [31].

Сэр Фрэнсис отказался от разработанной им ранее линии защиты. Он вообще отказался защищать себя. Почему? Ведь в глазах своих противников и судей это было равнозначно признанию вины, которая, однако, еще не была доказана. Я полагаю причин его отказа от борьбы было несколько. 20 апреля Бэкон получил от одного из друзей копию чернового варианта обвинительного заключения с протоколами показаний свидетелей. Ознакомившись с этим документом, сэр Фрэнсис изменил свои намерения. Во-первых , он понял, что небрежности, допущенные им в некоторых делах (небрежности вовсе не криминального свойства), позволили его недругам выступить против него с тяжкими обвинениями. Во-вторых , он убедился, что многие его поступки представлены совершенно в искаженном свете. В-третьих , подтвердилась его догадка, что за всей этой историей стоят Кок и Черчилль. И в четвертых , он осознал, что, поскольку материалы, собранные против него в комитетах, куда ему не было доступа и куда его ни разу не вызвали для объяснений или дачи показаний, уже прошли через верхнюю палату без обсуждения и без внимательного и критического изучения и фактически решение по его делу уже принято, а потому все его попытки оправдаться ни к чему не приведут. Было и еще одно обстоятельства, повлиявшее на решение Бэкона: 20 апреля Яков выступил в Парламенте, заявив, что «не будет защищать судей, берущих взятки» [32].

Возможно, Бэкон предчувствовал такой поворот дела, потому что еще 10 апреля составил завещание, в котором оставлял «свое имя и свою память суду милосердных людей, другим народам и отдаленному будущему» [33]. Он включил в текст завещания мрачный псалом, в котором, обращаясь к Богу, писал, что «государство (т. е. государственные интересы. – И. Д .) и хлеб для бедных» были его главной заботой, что он «ненавидел жестокость» и «служил на благо всех людей», а «если у меня были враги, я не думал о них» (видимо, в этом и была его главная ошибка). Возможно в этой самооценке кое-что и преувеличено, но то, что Бэкон всегда отстаивал интересы короны, т. е. государства – было правдой. Он не раз говорил о себе, что «талант, милостиво дарованный ему Богом, я растратил на то, на что менее всего был годен» [34].

Разумеется, многое в развитии событий зависело от воли короля и/или фаворита. Граф Саффолк пал не потому, что, занимая должность главного казначея, пользовался казной как собственным частным банком и не потому, что никакое дело не решалось без более или менее крупных взяток, а потому, что пробил час клана Говардов. И граф Сомерсет пал не столько потому, что оказался соучастником убийства, но потому, что его противники нашли ему замену в виде привлекательного юноши – Д. Вилльерса, который и стал новым фаворитом короля. Многие высокопоставленные лица, к которым парламентарии могли предъявить (и предъявляли, как, например, лорду Мандевилю) куда более серьезные и обоснованные обвинения и претензии, никогда не оказывались перед судом вследствие своей меньшей политической уязвимости [35]. И кто знает, как бы сложилась судьба вышедшего из монаршего фавора Р. Сесила, если бы он не умер в «подходящее» время? Правда, с некоторыми неугодными лицами властям пришлось повозиться. К примеру, в конце парламентской сессии удалось-таки отправить Кока, враждебно относившегося к Бэкингему, в Тауэр. Никаких улик лично против сэра Эдварда обнаружить не удалось, хотя его дом обыскали сверху донизу, но тогда на свет выплыл старый долг его отчима и Кок шесть месяцев провел в тюрьме. Кроме того, стоило пройти слуху о том, что кто-то впал в немилость, как тут же находились свидетели злодеяний опального (или близкого к тому) вельможи. Так, например, Саффолк был обвинен своим собственным слугой, попавшимся ранее на воровстве. Как сказал Бэкон, «когда по чьей-то прихоти ( private appetite ) хотят принести креатуру в жертву, то нетрудно набрать в ближайшей роще нужное количество хвороста для костра». Вообще, Бэкон при всех его ошибках в поведении с власть предержащими, не был столь наивен, как это может показаться из его обращений к королю и фавориту. Однако, у него хватило благородства никогда не выражать публично своего отношения к предательству последних и он никогда не задал Якову прямого вопроса: «заслужил ли я, Ваше Величество, чтобы вы дали всему этому случиться?» [36].

Здесь уместно привести свидетельство Томаса Бушеля ( Th . Bushell ; 1594 – 1674 ), бывшего помощника Бэкона: «... столько жалоб было на его милость (т. е. на Бэкона. – И. Д .), а затем и на придворного фаворита, что несколько дней король решал, следует ли ему оказывать знаки внимания фавориту или забыть, к своей пользе, предсказания своего советника? В конце концов король послал за его милостью (т. е. за Бэконом. – И. Д .) и после разговора с ним Его Величество дал ему позитивный совет ( positive advice ): подчиниться Палате пэров, а затем (это его королевское слово) он снова его восстановит ( restore ), если они (в своей гордыне) не оценят его достоинств. Тогда, предвидя свое неминуемое падение, милорд сказал Его Величеству, что надежда на их [лордов] благосклонность мала, если его враги постараются разжечь костер и если он не будет защищать себя. Но такова была его покорность Господу ( to him , from whom he had his being ), что он решил – воля Его Величества должна быть его единственным законом и поэтому покинул его [короля] с такими словами: «Я опасаюсь, что те, кто будут бороться в вашим канцлером, нанесут удар и по вашей короне» и высказал пожелание, чтобы он стал первой и последней жертвой» [37].

Версия Бушеля – Бэкон отказался защищать себя под нажимом (или, скажем мягче, по совету) короля – была популярна в XVIII в., но потом историки к ней заметно охладели. Однако, то, что Бэкон постоянно получал обнадеживающие заверения от Бэкингема подтверждается письмом сэра Фрэнсиса фавориту, написанному уже после окончания процесса (октябрь 1621 г.): «Ваша милость знает также хорошо, как и я, что им е нно вы обещали сделать для меня, повторяя это письменно и устно и настаивая на трех вещах: простить весь приговор, помочь расплатиться с долгами, и добиться годовой пенсии, которую вы, ваша милость, определили в 2000 фунтов, а в перспективе – 3000 фунтов» [38]. Кроме того, Бэкон как политик и придворный неизменно исходил из того, что он, как и любой слуга короля, не более, чем «глина в добрых руках Его Величества». В набросках, сделанных им перед аудиенцией 16 апреля, сэр Фрэнсис признается: «любой закон природы научит меня говорить в мою защиту. Но Ваше Величество поймет, что я сделаю только то, что целиком зависит от Вашей воли и желания» [39]. Бэкон не раз внушал Бэкингему, что если король «совершит ошибку, но не захочет признать ее и будет обвинять в ней своих министров, среди которых вы – первый», то «вы, возможно, будете принесены в жертву, чтобы успокоить толпу» [40]. Оказавшись в роли жертвы, Бэкон следовал тому же принципу – не делать ничего, что могло бы причинить вред государству и осложнить отношения между Парламентом и короной, тем более, что к 1621 г. в Палате лордов «начинают оформляться контуры первой серьезной оппозиции Бэкингему, поводом для которой было в основном недовольство пэрской политикой фаворита» [41]. В патетическом восклицании С. Гардинера – «даже в несчастье первой мыслью Бэкона была его забота о стране» [42] – при всей его восторженной наивности была большая доля правды.

24 апреля принц Чарльз сообщил Палате лордов, что получил письмо Бэкона, датированное 22 апреля, в котором лорд-канцлер изъявлял «полную покорность» Парламенту. Это письмо, которое было зачитано лордам, Бэкон начинает с выражения ... «радости по поводу некоторых вещей ( gladness in some things )». Его радует, в частности то, «что отныне величие судей или магистратов не будет более неприкосновенным или защищенным от обвинений». Его радует также то, что после такого прецедента судьи, вероятно, «будут как от змеи шарахаться от всего, что похоже на коррупцию» и это позволит «очистить суды и восстановить их честь и достоинство». «И Бог свидетель, – продолжал Бэкон, – что от этих двух обстоятельств, я испытываю немалое удовлетворение, несмотря на то, что мое будущее положено на наковальню, на которой разбиваются самые хорошие намерения».

Бэкон заявил об отказе защищать себя перед лордами, которые теперь могут вынести свой вердикт: «Я не буду беспокоить ваши милости разбором тех деталей, которые, по моему мнению, могут ослабить [мою вину].

Я не буду убеждать ваши милости вновь обратиться к доказательствам, которые не были поняты, или к сомнениям, касающимся доверия к свидетелям. Я не буду излагать вам, в какой мере защита могла бы смягчить обвинение по многим пунктам, учтя время или характер вознаграждения, или иные подобные обстоятельства. Я даю возможность таким вещам покинуть ваши благородные головы ...».

Письмо заканчивалось просьбой: «чтобы моя полная покорность и мое раскаяние стали бы моим приговором, а потеря Печати – моим наказанием; и чтобы ваши милости избавили меня от каких-либо дальнейших наказаний и предоставили меня милосердию и прощению Его Величества» [43].

После прочтения этого письма – причем текст зачитывался дважды – лорды погрузились в молчание. Бэконовское послание привело их в замешательство. Все понимали, что ни один пункт обвинения не был доказан надлежащим образом и вина Бэкона могла быть оценена только, если бы он сам признал себя виновным по всем статьям обвинения, которого он не видел. Лорды не могли голосовать опираясь на слухи.

Первым заговорил лорд-камергер граф Пемброк ( William Herbert , 3 rd Earl of Pembroke ; 1580 – 1630), который недоуменно спросил присутствующих: «может ли такое послание считаться достаточным основанием для вынесения вашими милостями обвинительного приговора без дальнейшего расследования?». Начались дебаты. Один из пэров заметил, что Бэкону надо было раньше проявить покорность, а сейчас уже «слишком поздно». Граф Саффолк заявил, что «это не то, чего мы ожидали», если Бэкон виновен, то он должен прямо сказать об этом, если нет – пусть защищается у решетки. Лорд-камергер обратил внимание на то, что в действительности Бэкон не ответил ни на одно обвинение, не коснулся никаких деталей и потому его признания в том виде, как оно выражено в письме, недостаточно. Лорд Саутхэмптон высказался в том же духе: «Он обвиняется Палатой общин в коррупции, но в его покаянии нет никакого признания в коррупции» [44]. Видимо лордов не устраивало, что Бэкон не признал обвинения, детали которых ему официально не сообщали. Поэтому, поскольку «его милость не признается ни во взятках, ни в коррупции ( His Lordship confesseth not any particular bribe not corruption )», было решено послать лорду-канцлеру текст обвинительного заключения (« a particular of the charge »), но « without proofs », т. е. без имен свидетелей [45]. На ответ Бэкону было дано 5 дней.

Здесь уместно сказать несколько слов о характере разбирательства в верхней палате. Во-первых , лорды заслушивали только свидетелей обвинения. Ни о каких перекрестных допросах свидетелей, на которых поначалу (19 марта) настаивал Бэкон, и речи не было. Во-вторых , свыше половины «доказательств», собранных лордами, основывались на показаниях одного единственного свидетеля (Черчилля), который сам находился под следствием. Упомянутая выше аргументация Кока, что, мол, в ряде случаев можно доверять и одному свидетелю, причем даже когда против него выдвинуто обвинение, в сложившейся ситуации оказывалась неправомерной, поскольку свидетелю гарантировался иммунитет, вследствие чего он не опасался, что показания, данные им против Бэкона, могут быть затем использованы против него самого. В-третьих , допросы свидетелей носили несистематический характер и критического анализа их показаний не делалось. При этом то обстоятельство, что обвинение могло лишь частично отражать истинное положение дел, было вне правового сознания пэров. В-четвертых , лорды не имели должной юридической квалификации и не привлекли, хотя имели такую возможность, к своей работе профессиональных юристов, которые могли бы растолковать им, в каких случаях принятие судьей вознаграждения является уголовно наказуемым деянием (взяткой), а в каких – нет. Более того, лорды даже пренебрегли общими юридическими указаниями, сделанными юристами-коммонерами на ранних стадиях рассмотрения дела. Лорды торопились, им надо было покончить с этим делом (а главное – с лордом-канцлером) до конца сессии.

30 апреля лорды получили ответ Бэкона на все 28 пунктов обвинения [46]. Комментарии сэра Фрэнсиса были краткими, по несколько строчек на каждый пункт. Впоследствии С. Гардинер тщательно проанализировал все, что инкриминировалось лорду-канцлеру и пришел к выводу о полной невиновности последнего – Бэкон «никогда не торговал правосудием» [47]. Последующая экспертиза, проведенная в 1984 г. Дж. Т. Нунаном [48] и в 1986 г. К. Холлом [49] (причем нарочито в жесткой манере, т. е. в предположении, что Бэкон был заядлым лжецом), подтвердила вывод Гардинера. Правда, некоторые эпизоды можно было трактовать по-разному, но ни в одном случае принятие Бэконом вознаграждения не носило криминального характера (разумеется, если судить по правовым нормам и правоприменительной практике того времени), а о вымогательстве взяток и речи не шло. Более того, рассмотрение дел, упомянутых в обвинительном заключении, показало, что ни разу исход дела, рассматривавшегося Бэконом, не зависел от размеров вознаграждения.

В четырех случаях, обстоятельства рассмотрения дел были таковы, что полученные вознаграждения никак не могли играть роль взятки. Был еще один подарок, который Бэкон счел незаконным и сразу же вернул дарителю. «Богатый кабинет», о котором упоминалось в обвинении, он, как выяснилось, никогда не принимал и постоянно просил дарителя его забрать. В трех других случаях было доказано, что Бэкон занял деньги у истцов в долг. В итоге, по 19 пунктам обвинения лорд-канцлер оказался невиновным вообще. Относительно еще восьми эпизодов было установлено, что вознаграждения были приняты Бэконом, когда он не мог предвидеть, что рассмотрение дела будет продолжено. При этом, что касается дела Обри, то ложь слуг лорда-канцлера, действовавших за его спиной, ставило под сомнение все обвинение. И только в деле Эгертона поведение Бэкона было не безупречным, хотя, по мнению историков, Эгертон представил свои 400 фунтов как честную оплату за предыдущие консультации и если он в действительности рассматривал их как взятку за будущие услуги, то сэр Фрэнсис никак не мог этого знать. Он смотрел на это дело как на завершенное и для того у него были все основания. И только когда оно было возобновлено, оказалось, что принятые Бэконом от обеих сторон вознаграждения могли рассматриваться как двойная взятка.

По подсчетам парламентских комиссий Бэкон получил в качестве вознаграждения за четыре года пребывания в должности лорда-канцлера 8000 фунтов. Довольно скромная сумма (люди, понимавшие толк в таких вопросах, говорили, что Бэкон мог бы заработать не менее 100 000 фунтов [50]), причем б о льшая ее часть пришлась на первые два года его канцлерства [51].

Ознакомившись с письмом лорда-канцлера, в котором он вновь подтвердил признание им своей вины и отказ от защиты, лорды решили отправить к Бэкону своих представителей, которые должны были удостовериться, что письмо действительно написано его рукой. На соответствующий вопрос сэр Фрэнсис ответил: «Милорды, это мой поступок, моя рука, мое сердце. Я заклинаю вас быть милосердными к сломанному тростнику».

На следующий день, 1 мая, четверо высших сановников королевства – лорд-казначей Г. Монтагю, лорд-стюард Л. Стюарт ( Ludovic Stuart , Earl of Richmond ; 1574 – 1624), лорд-камергер граф Пемброк и граф Эрандел явились по распоряжению короля в Йорк-хаус, чтобы забрать («секвестировать») Большую государственную печать. Отдавая ее, Бэкон сказал « Deus dedi , culpa abstilut [Бог дает, вина забирает]» [52].

Вечером 2 мая Бэкон получил предписание явиться на следующий день к 9 утра в Палату лордов, чтобы выслушать приговор. Сославшись на болезнь, сэр Фрэнсис отказался.

3 мая Бэкон был объявлен виновным и 72 члена верхней палаты, включая двух архиепископов и принца Чарльза, решали, какое наказание вынести бывшему лорду-канцлеру. Накануне, 24 апреля, на совместной конференции коммонеров и лордов, Кок напомнил, что в свое время трое судей были повешены за взятки. Впрочем, смертной казни для Бэкона среди лордов не требовал никто, но некоторые пэры, включая Саутхэмптона и Саффолка, выступали за жесткое наказание (лишение титула виконта, длительное тюремное заключение и т. д.). Однако большинство возражало. Победили «умеренные», в число которых входили принц Чарльз и все прелаты [53]. Было принято предложение лорда-камергера графа Пемброка: наложить штраф (40 000 фунтов) и отправить в Тауэр. Срок пребывания его в тюрьме должен был определить король. Кроме того, Бэкону запрещалось впредь занимать какую-либо государственную должность и приближаться к королевскому двору ближе, чем на 12 миль. Только Бэкингем просил смягчить приговор, сославшись на то, что Бэкон «тяжело болен и не проживет долго» [54].

Т. Бушель, описывая эти события, заметил, что лорд-канцлер пострадал «из-за глупых ошибок своих слуг, в числу которых (вынужден признать с тяжелым сердцем) отношусь и я сам» [55]. В другом месте он выразился резче: Бэкон пал «из-за втеревшихся к нему в доверие кровопийц», которые бросили его, как только был объявлен приговор.

Действительно, отвечая на обвинения верхней палаты, Бэкон признал, что был случай, когда, как позже выяснилось, имел место факт вымогательства денег со стороны его слуг. Сэр Фрэнсис согласился, что недоглядел за своими слугами и это была его большая ошибка. Лорды в ходе парламентского расследования поначалу принимали во внимание только те эпизоды, когда Бэкон сам брал деньги или подарки. Но придерживаться этого правила было трудно, поскольку слуги Бэкона проявляли чрезмерно живой интерес к его делам. (И некоторые из них жили очень неплохо, к примеру, имели экипажи и держали скаковых лошадей [56]). Снисходительность Бэкона к окружавшей его черни была хорошо известна его современникам и обсуждалась даже спустя много лет после его смерти. К примеру, в 1655 г. помощник продавца книг услышал беседу двух покупателей, один из которых в свое время навестил Бэкона в его поместье ( Gorhambury ). «Только сэр Фрэнсис вышел из комнаты, – рассказывал покупатель, – как туда зашел один из его джентльменов, выдвинул ящик бюро, где лежали деньги, взял полную пригоршню купюр, набил ими карманы и ушел, не сказав мне ни единого слова. Но перед тем как он удалился, вошел другой джентльмен, открыл тот же ящик, набил деньгами свои карманы, а затем, как и первый, молча вышел из комнаты». Гость сообщил о виденном Бэкону, но тот ответил: «Сэр, я ничего не могу поделать со своими слугами» [57].

Как заметил С. д'Ивс ( Simonds D ' Ewes ; 1602 – 1650), парламентарий и мемуарист, «его [Бэкона] безумная щедрость съедала все его доходы; на окружавших его людей он тратил по крайней мере на 20 000 фунтов больше, чем зарабатывал». При этом один из слуг Бэкона как-то заявил Д'Ивсу, что «его господин никогда не падет, пока маркиз [Бэкингем] будет в фаворе» [58].

 

<<< назад       окончание >>>

---

 

[1]Шекспир У . Трагическая история о Гамлете, принце датском. Действие II , сцена 1. Перевод Б. Пастернака.

[2] Commons debates 1621. In 7 vols. with Suppl. / Ed. by Wallace Notestein, Frances Helen Relf, Hartley Simpson. Vol. 5: Some Observations and Collections made by Sir Thomas Wentworth. New Haven : Yale University Press; London : Oxford University Press, 1935 (Series: Yale historical publications and edited texts, 14, 5). P . 306.

[3] Что касается прецедента, то последний раз лорды устраивали импичмент 172 года тому назад. Таким образом, в 1621 г. у верхней палаты не было опыта проведения парламентского суда. Но не давность прецедента стала главной заботой обеих палат. Как отметил один коммонер, «нам следует тщательно обсудить дело здесь [в Лондоне] прежде, чем сведения о нем распространятся за границей» ( Commons debates 1621. In 7 vols. with Suppl. / Ed. by Wallace Notestein, Frances Helen Relf, Hartley Simpson. Vol. 4: Pym's Diary. New Haven : Yale University Press; London : Oxford University Press, 1935 (Series: Yale historical publications and edited texts, 14, 4). Pp . 167 – 168).

[4] Кстати, в случае дела Момпессона лорды потребовали, чтобы свидетели-коммонеры представили свои показания под присягой, что вызвало (16 марта) в нижней палате бурю негодования. И Кок только потому не выступил с протестом, что не хотел (в перспективе передачи в ближайшие дни в верхнюю палату дела Бэкона ) портить отношения с лордами .

[5]Commons debates 1621. In 7 vols. with Suppl. / Ed. by Wallace Notestein, Frances Helen Relf, Hartley Simpson. Vol. 2: The anonymous journal. New Haven : Yale University Press; London : Oxford University Press, 1935 (Series: Yale historical publications and edited texts, 14, 2). P. 242.

[6]Zaller R . The Parliament of 1621: a study in constitutional conflict. Berkeley and London : University of California Press, 1971. P. 82.

[7] Commons debates 1621. In 7 vols. with Suppl. / Ed. by Wallace Notestein, Frances Helen Relf, Hartley Simpson. Vol. 2: The anonymous journal. New Haven : Yale University Press; London : Oxford University Press, 1935 (Series: Yale historical publications and edited texts, 14, 2). Pp . 244 – 245.

 

[8] Для многих пэров и Бэкон был представителем «новой аристократии».

[9] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 14 (VII). Pp. 215 – 216.

[10]Цит . по : Jardine L ., Stewart A . Hostage to Fortune: The Troubled Life of Francis Bacon. London : Victor Gollancz , 1998. P . 453.

[11] В переводе А. А. Субботина – «наиприятнейшем образом» ( Субботин А. А . Фрэнсис Бэкон. М .: Мысль , 1974 ( Серия : Мыслители прошлого ). С . 25).

[12] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 14 (VII). Pp. 225 – 226.

[13]Rowse A. L . Shakespeare's Southampton : patron of Virginia . London : Macmillan, 1965. Pp. 271 – 272.

[14]Dixon W. Hepworth . The story of Lord Bacon's life / With portrait of Bacon and vignette of Old York House, by E. M. Ward. London : F . Murray , 1862. P . 407.

[15] Один из претендентов на вакантную после смерти Эллисмера должность лорда-канцлера предложил за нее 30 000 фунтов.

[16] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 14 (VII). P. 128.

[17] The letters and the life of Francis Bacon. Vol . 14 ( VII ). P . 242.

[18] Характерный пример – дело леди Уартон ( Wharton ), которая пыталась обвинить Бэкона в получении от нее взятки, но лорды, рассмотрев все обстоятельства, пришли к заключению о невиновности лорда-канцлера в этом случае (подр. см. Mathews N . Francis Bacon: The History of a Character Assassination. New Haven and London : Yale University Press. 1996. Pp. 155 – 158; Gardiner S. R . History of England from the Accession of James I to the Outbreak of the Civil War: 1603 – 1642. In 10 vols. London : Longmans, Green and Co., 1883 – 1884. Vol. IV: 1621 – 1623; 1883. Pp. 75 – 81).

[19]Цит . по : Mathews N . Francis Bacon: The History of a Character Assassination. New Haven and London : Yale University Press . 1996. P . 154.

[20] Точнее, 28 пунктов обвинения по 22 делам, по которым проходил 41 свидетель. Палата лордов ограничилась рассмотрением 24 пунктов обвинения .

[21]Gardiner S. R . History of England from the Accession of James I to the Outbreak of the Civil War: 1603 – 1642. In 10 vols. London : Longmans, Green and Co., 1883 – 1884. Vol. IV: 1621 – 1623; 1883. Pp. 75 – 81.

[22] The Letters of John Chamberlain. In 2 vols. Ist ed. / Ed. by Norman Egbert McClure. Philadelphia : American Philosophical Society, 1939. Vol. 2. P. 356.

[23] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 14 (VII). Pp. 232 – 234.

[24] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 14 (VII). Pp. 232 – 234.

[25]Об этом различии он впоследствии (22 апреля 1621 г .) напомнит лордам : « И пусть не забудут ваши милости , что есть vitia temporis и есть vitia hominis » (The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 14 (VII). P. 244).

[26] The letters and the life of Francis Bacon. Vol . 14 ( VII ). Pp . 235 – 236.

[27] Сохранились пять документов, имеющих отношение к этой встрече: два памятные записки Бэкона, в которых он набросал то, что собирался сказать королю; доклад лорда Мандевилля (главного казначея) верхней палате о беседе короля с лордом-канцлером, сделанное на следующий день после аудиенции, из которого ясно, что Бэкон сказал Его Величеству все, что намеревался; и два письма Бэкона к королю, написанные в течение нескольких следующих дней, где упоминается об их беседе.

[28] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 14 (VII). P. 240.

[29] The letters and the life of Francis Bacon. Vol . 14 ( VII ). Pp . 235 – 242; P . 242.

[30] То, что Бэкон назвал «потерей Печати» означало смещение его с должности лорда-канцлера и учитывая, что лорд-канцлер был не только главой Chancery , но и председательствовал в Звездной палате и в Палате лордов, смещение с такого поста уже было весьма серьезным наказанием.

[31] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 14 (VII). Pp. 235 – 242; P. 242.

[32] Commons debates 1621. In 7 vols. with Suppl. / Ed. by Wallace Notestein, Frances Helen Relf, Hartley Simpson. Vol. 5: Some Observations and Collections made by Sir Thomas Wentworth. New Haven : Yale University Press; London : Oxford University Press, 1935 (Series: Yale historical publications and edited texts, 14, 5). P. 86.

[33] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 14 (VII). Pp. 235 – 242; Pp. 228 – 229.

[34] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 14 (VII). Pp. 235 – 242; P. 230.

[35] Faction and Parliament: Essays on Early Stuart History / edited by Kevin Sharpe. Oxford : Clarendon Press; New York : Oxford University Press, 1978. P. 211; Hurstfield J . Freedom, corruption, and government in Elizabethan England ю . С ambridge, Mass.: Harvard University Press, 1973. P. 169.

[36] Baconiana, or Certain genuine remains of Sr. Francis Bacon, baron of Verulam, and viscount of St. Albans; in arguments civil and moral, natural, medical, theological, and bibliographical; now the first time faithfully published. An account of these remains, and of all his lordship's other works, is given by the publisher, in a discourse by way of introduction. London : Printed by J. D. for Richard Chiswell, at the Rose and Crown in St. Paul 's church-yard, 1679. [Parallel title: Certain Genuine Remains of Sr. Francis Bacon, Baron of Verulam «An account of all the Lord Bacon's works» (p. 1-104) signed: T. T. [ т . е . – Thomas Tenison (1636-1715), Archbishop of Canterbury]. P. 69.

[37]Bushell Th . Abridgement of the Lord Chancellor Bacon's Philosophical Theory in Mineral Prosecutions. London : Printed by T. Newcomb, 1659. Appendix. P. A3 r . О Бушеле см .: Gough J. W . The superlative Prodigal: A Life of Thomas Bushell. Bristol : University of Bristol , 1932.

[38] The letters and the life of Francis Bacon. Vol . 14 ( VII ). P . 313. По-видимому, эти обещания были сделаны Бэкингемом, когда он, во время работы комиссий верхней палаты, почти каждый день навещал больного Бэкона. Маркиз понимал: помочь сейчас Бэкону – значит помочь себе. Возможно и Яков что-то пообещал лорду-канцлеру во время аудиенции 16 апреля. Об этом свидетельствует письмо Бэкона королю (конец 1622 г.), где он напоминает Якову о неком « gracious and pious promise » Его Величества, а именно, что он (Яков) не будет «вмешиваться в дела Бэкона», но «улучшит их» ( The letters and the life of Francis Bacon . Vol. 14 (VII). P. 388).

[39] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 14 (VII). P. 237.

[40] The letters and the life of Francis Bacon. Vol . 13 ( VI ). P . 14.

[41]Федоров С. Е . Раннестюартовская аристократия: 1603 – 1629. СПб .: Алетейя , 2005. С . 272.

[42] Gardiner S. R . History of England from the Accession of James I to the Outbreak of the Civil War: 1603 – 1642. In 10 vols. London : Longmans, Green and Co., 1883 – 1884. Vol. IV: 1621 – 1623; 1883. P. 92.

[43] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 14 (VII). Pp. 242 – 245.

[44] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 14 (VII). Pp. 248 – 249.

[45]Цит . по : Jardine L ., Stewart A . Hostage to Fortune: The Troubled Life of Francis Bacon. London : Victor Gollancz, 1998. P. 459.

[46] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 14 (VII). Pp. 252 – 262.

[47]Gardiner S. R . History of England from the Accession of James I to the Outbreak of the Civil War: 1603 – 1642. In 10 vols. London : Longmans, Green and Co., 1883 – 1884. Vol. IV: 1621 – 1623; 1883. Pp. 94 – 99; P. 99. Гардинер, в частности, показал (и в этом с ним согласились Спеддинг и Диксон), что десять обвинений из 28 практически не принималась лордами во внимание, поскольку они касались вполне законных вознаграждений Бэкону как судье, сделанных уже после вынесения приговора (например, дюжина пуговиц ценностью в 50 фунтов).

[48]Noonan J. T., Jr . Bribes. Berkeley – Los Angeles : University of California Press , 1987 (1- е изд .: New York : Macmillan; London : Collier Macmillan, 1984).

[49]Hall C . Francis Bacon a «Landmark in the Law» // Baconiana, 1986, № 186. P . 45.

[50] Как писал Бэкон Бэкингему (уже после окончания суда), «хвала Всевышнему, я никогда не брал ни пенни ни в одном бенефиции или в церковном приходе, я никогда не брал ни пенни за то, чтобы снять запрет, который я наложил, я не взял ни пенни в качестве комиссионных или чего-либо подобного, я никогда не делился со слугами прибылью», а «что касается моих долгов, то я показал их Вашей милости, когда вы смотрели мой маленький дом и галерею, кроме маленькой чащи и бесплодной земли, которых вы не видели. Если бы это было правдой (хотя радость кающегося грешника иногда больше радости невиновного), я не был бы тем, кто я есть» ( The letters and the life of Francis Bacon . Vol . 14 ( VII ). P . 296).

[51] Хотя Бэкон, следуя желанию короля и Бэкингема, формально признал все выдвинутые против него обвинения, он заявил лордам, что его нельзя рассматривать как алчного и скупого человека, т. к. его поместье было «таким убогим и бедным», что его главной заботой остается проблема уплаты долгов; и, что более важно, память о событиях слабеет, поскольку все действия, в которых он обвиняется, происходили свыше двух лет назад, тогда как люди действительно «склонные к коррупции, ведут себя из года в год все хуже и хуже» ( The letters and the life of Francis Bacon . Vol. 14 (VII). P. 262).

[52]Matthew T . A Collection of Letters made by Sir Tobie Mathews, Kt. With a character of the most excellent Lady, Lucy, Countesse of Carleile. By the same author. To which are added many letters of his own, etc. / Edited by J. Donne. London : For H. Herringman, 1660. Pp. 69 – 70.

[53] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 14 (VII). Pp. 267 – 270.

[54] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 14 (VII). Pp. 267 – 270.

[55]Bushell Th . Abridgement of the Lord Chancellor Bacon's Philosophical Theory in Mineral Prosecutions. London : Printed by T. Newcomb, 1659. Appendix. P. A3 r .

[56]Aubrey J . Brief Lives, chiefly of contemporaries, set down by John Aubrey, between the years 1669 and 1696. / Ed. from the Origianal Manuscripts and with an Introduction by Oliver Lawson Dick. London : Secker, 1960. P. 10.

[57]The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 14 (VII). Pp. 563 – 564.

[58]D'Ewes S . Extracts from the MS. Journal of Sir Simonds D'Ewes, with several letters to and from Sir Simonds and his friends. From the originals in the British Museum . MS. Notes. (Bibliotheca topographica Britannica; No.15). London : printed by and for J. Nichols; and sold by all the booksellers in Great Britain and Ireland , 1783. Pp . 25 – 26. Д'Ивс упоминает также и о другом грехе лорда-канцлера: «Хотя после его осуждения его амбиции стали скромными, а гордость его была уязвлена ..., он не отказался от своего самого ужасного и тайного греха – содомии, оставив при себе юного Годриха, с очень женским лицом, который был его возлюбленным. После его падения люди стали обсуждать это его неестественное поведение, которое наблюдалось за ним много лет». Однако «он никогда не представал перед судом за это преступление; и даже не прекратил свой старый обычай делать своих слуг, своими любовниками» ( D ' Ewes S . Extracts from the MS . Journal of Sir Simonds D'Ewes, with several letters to and from Sir Simonds and his friends. From the originals in the British Museum . MS. Notes. (Bibliotheca topographica Britannica; No.15). London : printed by and for J. Nichols; and sold by all the booksellers in Great Britain and Ireland , 1783. Pp . 25 – 26). Д'Ивс был не единственным, обвинявшим Бэкона в его сексуальных пристрастиях. Джон Обри, утверждал, что имеет информацию из первых рук, от ассистента Бэкона, Томаса Гоббса, о том, что Бэкон «имел своих Ганимедов и фаворитов» ( Aubrey J . Brief Lives, chiefly of contemporaries, set down by John Aubrey, between the years 1669 and 1696. / Ed. from the Origianal Manuscripts and with an Introduction by Oliver Lawson Dick. London: Secker, 1960. P. 11). Все это не было секретом. После падения Бэкона по Лондону даже ходил такой стишок:

 

Within this sty here now doth lie

A hog well fed with bribery

A pig, a hog, a boar, a bacon

Whom God hath left, and the devil taken

 

( В этом свинарнике сейчас лежат // Боров , хорошо накормленный взяткой , // Свинья , боров , кабан , бекон , // Которых Бог оставил , а дьявол взял »; см .: Marotti A . Manuscript, Print, and the English Renaissance Lyric. Ithaca : Cornell University Press , 1995. P . 105, n . 66).

Кто-то написал дополнительные строчки:

 

Whithin this sty a hog doth lie

That must be hanged for sodomy

 

(В этом свинарники кабан лежит, // Которого надо повесить за содомию).

и бросил листок с новым вариантом около Йорк-хауса на Стренде. (Д'Ивс пояснил, что «кабан намекает и на фамилию, точнее, прозвище Бэкона и на омерзительный свинский грех» ( D ' Ewes S . Extracts from the MS . Journal of Sir Simonds D'Ewes, with several letters to and from Sir Simonds and his friends. From the originals in the British Museum . MS. Notes. (Bibliotheca topographica Britannica; No.15). London : printed by and for J. Nichols; and sold by all the booksellers in Great Britain and Ireland , 1783. Pp. 25 – 26).

Анонимный автор популярной сатирической поэмы « Великий Верулам сильно хромает » (« Great Verulam is very lame ») даже назвал по именам некоторых сексуальных партнеров Бэкона из числа его слуг ( включая и Т . Бушеля ) ( Jardine L., Stewart A . Hostage to Fortune: The Troubled Life of Francis Bacon. London: Victor Gollancz, 1998. P. 465). Гомосексуализм был весьма распространенным явлением в яковитской Англии (да и не только там и тогда).