«НАЧАЛА МИРА – МЯТА И ТМИН»

 

Итак, приговор был вынесен, но состояние здоровья Бэкона было столь плохим, что прошло четыре недели прежде чем он смог отправиться в Тауэр. Парламентариям же в первую половину мая было не до Бэкона, они занимались импичментом судьи Джона Беннета, о котором современник сказал, что «этот судья столь коррумпирован, что на его фоне лорд-канцлер кажется честнейшим человеком» [1]. Кроме того, коммонеры приступили к допросу бывшего генерального атторнея Генри Илвертона. Тот, в отличии от Бэкона, не стал стесняться и дал против Бэкингема показания, которые напугали нижнюю палату больше, чем самого маркиза [2] и коммонеры решили вернуть сэра Генри в Тауэр.

12 мая лорд Саутхэмптон обратил внимание лордов на то, что Бэкон до сих пор еще не в Тауэре, настаивая на незамедлительной отправке бывшего лорда-канцлера туда, чтобы «мир не думал, будто мы обвинили его зря». Бэкингем разъяснил, что король дал отсрочку на перемещение Бэкона в Тауэр по причине болезни сэра Фрэнсиса. Тогда выступил Эдмунд Шеффилд ( E. Sheffield, 1 st Earl of Mulgrave ; ок . 1564 – 1646) с требованием отправить Бэкона в Тауэр, не взирая на его самочувствие [3]. Шеффилда и Саутхэмптона поддержали многие пэры. Скорее всего их истинной мишенью был не Бэкон, а Бэкингем. Действительно, в тот же день сэр Антони Эшли ( A . Ashley ) написал Бэкингему о «распространившимся слухе о несвоевременном прощении Его Величеством штрафа, назначенного бывшему лорду-канцлеру и освобождении последнего от заключения с другими знаками благоволения к нему (говорят, это сделано только по указанию вашей милости), что чрезвычайно усиливает вражду к вам ваших недоброжелателей; хотя этот слух ложный и невероятный, но он очень несвоевременный и может послужить усилению злобы против вас» [4].

В конце мая (вероятно, 27 или 28), Бэкону пришлось-таки отправился в Тауэр. Но там он пробыл недолго и находился не в камере, а жил вместе со слугой в помещении иоменов. 31 мая сэр Фрэнсис потребовал, чтобы Бэкингем добился ордера на его освобождение в этот день. «Я благодарю Бога, что смерть, не будет нежелательной для меня, – писал Бэкон фавориту, – я призываю ее (насколько позволяют мои христианские взгляды) все время в течении этих двух месяцев. Но умереть, не дождавшись милости Его Величества и в этом ужасном месте – это худшее, что только может быть» [5].

Просьба Бэкона была удовлетворена. В субботу 2 июня в 10 часов вечера он был выпущен из тюрьмы. Сэр Фрэнсис был перевезен в загородный дом сэра Джона Вогана ( J . Vaughan ), джентльмена из свиты принца Чарльза. Бэкон горячо благодарил принца и Бэкингема «за извлечение из тюрьмы». Однако, это был только первый шаг на пути его реабилитации. «Сейчас, – писал он фавориту, – когда я на свободе, мой дух будет пребывать в темнице, пока я не смогу встать на ноги, чтобы нести достойную службу Его Величеству и вашей милости» [6]. Бэкон уповал на благосклонность короля: «для меня потерять надежду быть им прощенным, то же самое, что согрешить. Я благодарю Бога, что испил до конца всю горечь из этой чаши с христианской твердостью, т. к. начала мира – мята и тмин» [7]. Он надеялся, что приговор отменят. Ходили даже слухи, что его поставят во главе Тайного совета [8], но то были только слухи.

Новым лордом-канцлером и хранителем Печати был назначен Джон Уильямс, тот самый, о котором я упоминал выше. Лорды были шокированы, но таков выбор короля и фаворита. Уильямс был сравнительно молод, в 1621 г. ему исполнилось 49 лет. В глазах пэров это обстоятельство работало против него, но, как писал Чемберлен, в качестве контраргумента «был использован ответ, данный бывшим лордом-канцлером в аналогичном случае – молодость не может приниматься во внимание, когда речь идет о большом количестве дел и обязанностей» [9].

Однако король продолжал пользоваться советами Бэкона, особенно, если дело касалось юридической реформы. При этом сэр Фрэнсис оказался в трудной (« unproper and … unwarranted », как он выразился) ситуации, поскольку он продолжал время от времени жить в Йорк-хаусе (т. е. ближе, чем 12 миль к Уайтхоллу) и, давая советы Якову, вмешивался тем самым в государственные дела. Поэтому Бэкон просил изменить его статус [10]. Однако Яков распорядился, чтобы Бэкон удалился в свое поместье, что тот и сделал 23 июня [11].

Но даже находясь в опале, Бэкон оставался самим собой. Однажды, по свидетельству современника, принц Чарльз, «возвращаясь с охоты заметил коляску, сопровождаемую группой красиво одетых всадников, которые, казалось, собрались вместе, чтобы прислуживать бывшему канцлеру в его доме в Горхэмбери, когда его звезда уже закатилась». Принц высказал сожаление, что «пала такая личность», а потом, глядя на хорошо экипированною коляску, добавил: «Воистину мы есть то, что мы можем. Этот человек пренебрег своим падением как понюшкой табаку ( this man scorns to go out like a snuff )» [12].

 

 

ЭПИЛОГ. «ПРИЧИН ДОВОЛЬНО, ЧТОБ ИМ ДРУГ НА ДРУГА ПОДНЯТЬ МЕЧИ» [13]

 

Мне нравится решенье короля.

Всей шайке он назначил содержанье.

У. Шекспир [14]

 

Выше я рассмотрел хронологию событий, в заключение следует остановиться на причинах падения Бэкона. Прежде всего следует сказать о характере парламента 1621 г. (я имею в виду только зимне-весеннюю сессию). Как уже было сказано, Яков пошел на его созыв главным образом по внешнеполитическим мотивам (ситуация в Пфальце и в Богемии) – военное вмешательство требовало больших денег, а деньги мог выделить только Парламент. Однако его члены (особенно коммонеры), независимо от их патриотического настроя, не торопились предоставлять военные субсидии короне, их волновала в первую очередь не судьба «однозимней» королевской четы, а экономическая ситуация в Англии. И одним из самых болезненных был вопрос о монополиях, за которым стоял целый ряд других проблем – коррупции, протекционизма, неоправданных расходов и т. д. Кроме того, лордов тревожила королевская политика пожалования и продажи титулов и придворных должностей и, как следствие, появление большого количества «новой аристократии» (за 18 лет правления Якова число лордов почти удвоилось). Поэтому в апреле представители старой аристократии подали прошение королю, в котором заявили: «С милостивого разрешения Вашего Величества, мы хотели бы выступить в защиту наших прав, полученных благодаря рождению. Не претендуя на то, чтобы вмешиваться в осуществление Вашего права присваивать дворянские титулы, мы не можем считать своей ровней людей темного происхождения, которые ныне заседают вместе с нами, к великому нашему сожалению и бесчестию, облеченные теми же титулами, что и мы сами» [15].

Таким образом, уязвимость Бэкона в его высокой должности определялась несколькими факторами: во-первых , он был одним из тех referees , с одобрения которых были выданы ряд спорных монопольных патентов; во-вторых , он, не будучи представителем старой аристократии, стал не только одним из ближайших советников короля, но и доверенным лицом нового фаворита- parvenu (Д. Вилльерса), которого ненавидели очень многие (и не только среди пэров), но тронуть которого было крайне опасно; наконец, в-третьих , следует иметь в виду позицию лорда-канцлера в вопросе о монополиях, о которой шла речь выше и которая не устраивала ни короля, ни Бэкингема (поскольку не была достаточно «промонопольной»), ни парламентариев (поскольку не была откровенно антимонопольной). Более того, политические позиции Бэкона, последовательно отстаивавшего интересы короны и ставившего перед королем и Парламентом широкие и глубокие задачи, далеко выходящие за рамки придворных интриг и частных интересов, не были ни поняты, ни должным образом оценены.

Большую роль в падении Бэкона сыграла также личная неприязнь к нему со стороны многих влиятельных лиц (прежде всего Э. Кока и Л. Кранфилда). Особенно следует выделить противостояние Бэкона и Кока, которые совершенно по-разному понимали роль судьи и, вообще, юриста в монархическом государстве. Сэр Эдвард, последовательный сторонник и защитник common law , полагал, что суды общего права должны быть выше всех прочих и судьи таких судов могут объявлять недействительными даже акты Парламента, если последние противоречат общему праву (« against common right and reason », как он выражался). Но было бы неправильно считать, что Кок выступал против вмешательства короля в процесс принятия судебных решений. Король считался источником права, или, как выразился лорд Эллисмер, « Rex est lex loquent », т. е. король – это говорящий закон. И Кок этого не оспаривал. Задачу судей он видел в том, чтобы они, в частности, определяли соответствие юридических действий и решений короля практике общего права. Любое реализованное королевское решение становилось прецедентом и именно поэтому Кок хотел удержать монарха от принятия решения, которое могло бы стать опасным прецедентом.

Бэкон также был сторонником common law , но он смотрел несколько иначе на всю систему английского права. «Судьям, – по мнению Бэкона, – надлежит помнить, что их дело “ jus dicere ”, а не “ jus dare ” – толковать законы, а не создавать и не предлагать их. Иначе будет похоже на ту власть, какую присваивает себе римская церковь, которая под предлогом изложения ( exposition ) Писания не останавливается перед добавлениями и изменениями, находит там то, чего нет, и демонстрируя старое, вводит новое. Судьям подобает более учености, чем остроумия, более почтительности, чем искусности в доказательствах, более осмотрительности, чем самоуверенности» [16]. Кок же, по мнению Бэкона, пытался (например в деле Пичема) ограничить прерогативы короля, видя в указаниях Его Величества то, чего в них не было.

Кроме того, Кок весьма критически относился к канцлерскому суду, что также вело к столкновениям между ним и Бэконом. Причем эти столкновения происходили на фоне их острого соперничества за важные государственные посты. Приведу два примера.

Первый относится к 1613 г. 7 августа этого года скончался Томас Флеминг, главный судья Королевской скамьи. Бэкон в тот же день обратился к королю с предложением сделать кое-какие перестановки в связи с образовавшейся вакансией. «Милорд Кок, – писал сэр Фрэнсис, – похоже, переживет нас обоих (т. е. Эллисмера и Бэкона. – И. Д .). <…>. Я служил Вашему Величеству подмастерьем более семи лет, будучи вашим солиситором, а должность эта, как я полагаю, одна из труднейших в вашем королевстве, особенно в те годы, когда я ее занимал. Бог дал мне прожить пятьдесят два года и, думаю, я старше любого солиситора, который занимал это место без повышения. Мое прошение состоит в основном в том, чтобы вы переместили мистера атторнея (т. е. сэра Генри Хобарта ( H . Hobart ). – И. Д .) на эту должность (главного судьи. – И. Д .). Если же он откажется, то, я надеюсь, Ваше Величество даст мне возможность ... занять место или более удобное, или менее обременительное. Кроме того, Ваше Величество знает, сколь необходимо усилить судейскую службу, – которая, бесспорно, является прерогативой Вашего Величества, – главным судьей» [17]. Это был намек на Кока, давнего соперника Бэкона. Будучи главным судьей суда общих тяжб, Кок приобрел известность, да и в материальном плане эта должность была весьма доходной. Кроме того, поскольку суд общих тяжб имел дело с гражданскими исками, Коку довольно часто приходилось разрешать споры между короной и подданными. Должность же главного судьи королевской скамьи формально считалась более высокой, но, во-первых , менее доходной, а во-вторых , занимавший ее юрист обязан был защищать интересы короны, а не вступать в конфронтацию по поводу королевских прерогатив. Бэкон предлагал заменить Кока на должности главного судьи в суде общих тяжб Хобартом, а сэр Фрэнсис, в свою очередь, занял бы тогда место генерального атторнея.

Бэкон рассчитал правильно. Во-первых , такая перестановка усилила бы позиции Якова среди судей. И можно надеяться, что «милорд Кок», этот возмутитель спокойствия, оказавшись в King ' s Bench , «станет послушным». Во-вторых , Хобарт «не вполне соответствует тому месту, которое ... занимает, будучи человеком одновременно и робким, и скрупулезным, как в парламентских, так и в прочих делах». Бэкон же, «обладая живым и решительным характером», более подходил на должность генерального атторнея. В-третьих , новые назначения повысят авторитет самих должностей генеральных атторнея и солиситора, что также важно в плане укрепления королевских прерогатив. А перемещение Кока в суд королевской скамьи будет воспринято как «своего рода взыскание» за его оппозицию короне, что послужит хорошим уроком другим [18].

Однако, задуманную Бэконом перестановку пришлось отложить, поскольку Кок был недоволен новым назначением. «Лорд Кок вставляет палки в колеса всеми доступными ему способами, а также через друзей, чтобы не уходить» со своей должности, которая « is his element », а также «по соображениям выгоды, ... о чем он написал Его Величеству». Во дворце сплетничали, будто король «не будет заставлять Кока [принять новую должность]», но вместе с тем Яков пообещал, что если тот согласится-таки на новое назначение, то удостоится большой «почести ( honour )», т. е. возможно король имел в виду титул «барона или, по крайней мере место в Тайном совете» [19].

25 октября 1613 г., в понедельник, лорд Кок был приведен к присяге в качестве главного судьи королевской скамьи. Он со слезами покинул суд общих тяжб, где его, тоже со слезами, провожали все члены суда и большинство служащих. Через два дня он официально вступил в новую должность. Хобарт занял его место, а Бэкон продвинулся на место генерального атторнея, спустя почти двадцать лет после своего столкновения с Коком в борьбе за этот пост. Кок был в бешенстве. «Это вы все подстроили, – кричал он Бэкону, – именно вы добились этого перемещения». «Ваша милость, – невозмутимо ответил Бэкон сильно располневшему к тому времени Коку, – до сих пор вы росли только в ширину, теперь появилась необходимость немного подрасти в высоту, иначе вы станете уродом» [20]. Бэкон написал прочувствованное благодарственное письмо королю, где, в частности, было сказано: «Две вещи я могу обещать …: честность и прилежание» [21]. 7 ноября 1613 г. Э. Кок стал членом Тайного совета.

Второй сюжет касается столкновений между Бэконом и Коком по вопросу о юрисдикции различных судов и прерогативах короля. 15 февраля 1616 г. сэр Фрэнсис писал Якову: «Я с радостью сообщаю Вашему Величеству о выздоровлении вашего Канцлера (Эллисмера. – И. Д .), но с огорчением – о болезни вашего Канцлерского суда, хотя последнее заболевание, Божьей милостью, может оказаться легче первого» [22]. Бэкон просит короля не обращать внимание ни на какие слухи и доклады и довериться только своему генеральному атторнею, который по самому характеру занимаемой им должности «индифферентен по отношению к юрисдикции всех судов» [23]. Вскоре, собрав необходимую информацию, Бэкон доложил королю, что вся эта распря между Chancery и King ' s Bench обусловлена «ошибками служащих» [24], но более всего – ошибками лорда главного судьи сэра Эдварда Кока, что, на взгляд генерального атторнея, скорее всего связано с « a kind of sickness of my Lord Coke ' s » [25]. Однако, Бэкон не стал более настраивать короля против Кока. «Сказать по правде, я думаю, что ничто так не послужит на благо ваших интересов ( there is anything a greater polychreston , ad multa utile ), – убеждал Бэкон короля, – как если бы Ваше Величество при подходящем случае высказался против презумпции судей в делах, касающихся короны» [26]. «Судьи, – настаивал лорд генеральный атторней, – должны на коленях держать ответ перед Вашим Величеством и вашим Советом и они должны получить строгое увещание» [27]. Иными словами, король должен внушить судьям, что в делах, затрагивающих интересы «государства и монархии» их обязанности ограничены и перед принятием решений они должны советоваться с королем. «Ваше Величество, – писал Бэкон в памятной записке Якову, – пользуется случаем, чтобы еще раз напомнить вашим судьям ... что вы не потерпите никаких нововведений в том, что касается [королевской] юрисдикции. Каждый суд должен ограничиваться своими прецедентами и не забирать себе новой власти ... путем изобретения законов» [28]. Король согласился.

Но Бэкон не мог обойти, говоря современным канцелярским языком, «персонального момента»: как поступить с Коком, выступления которого уже порядком надоели и королю, и Бэкону, и многим при дворе и в судах. В сложившейся ситуации сэру Фрэнсису предоставилась уникальная возможность свести счеты со старым противником. Однако лорд генеральный атторней не торопился. «Милорда Кока, – предлагает Бэкон королю, – сейчас не следует дискредитировать, как потому, что он прекрасно справляется с остальными трудными делами, а также в силу того, что я знаю, как он радеет о ваших финансах и вашем имуществе. И (если мне будет позволено сказать) было бы хорошо, как мне представляется, если б его упования каким-либо образом рассеялись и ... обратились на нечто иное» [29].

Но с другой стороны, замечает Бэкон, «тяжкое и публичное оскорбление не только почтенной и вполне достойной особы вашего лорда-канцлера [30] (а это просто варварство, если принять во внимание, что оно было нанесено ему, когда он был, как казалось, уже при смерти), но и вашего Канцлерского суда, суда вашей абсолютной власти, не может, по моему мнению, просто так сойти с рук или завершиться формальным покаянием ( atonement )» [31]. Так что же делать королю – простить (или ограничиться «формальным покаянием») или наказать? Бэкон преложил решение, к которому и до, и после него любая власть прибегала в случаях, когда неудобную фигуру было неудобно просто так выкинуть за борт, но и устраивать публичную «порку» строптивца тоже не хотелось, ибо это было чревато новыми осложнениями. Единственный выход – начать с поиска виновного среди подчиненных (или ближайшего окружения) не в меру досаждающей власти особы. Sapienti sat (умному достаточно), как говорили древние, а если не sat , то тогда можно приступить к расправе с главной фигурой, не забывая время от времени повторять одну и ту же сентенцию, мол, «мы же его предупреждали, причем проявляя нечеловеческое терпение, а он ...» и т. д.

Король, по мысли Бэкона, может не считать Кока «каким-либо образом изначально причастным к тому, что было сделано, и не думать, будто именно он [Кок] заварил всю эту кашу (речь, напоминаю, идет о противостоянии между судом королевской скамьи и судом Канцлера. – И. Д .). Если же, продолжает Бэкон свою главную мысль, подтвердятся слухи, будто кто-то из младших судей дошел до «открытого оскорбления присяжных и угроз в их адрес», то он, конечно, должен быть смещен [32].

Высказав все приведенные соображения в пространном письме королю, Бэкон в тот же день, 21 февраля 1616 г., обратился к Вилльерсу с предложением ввести его [Бэкона] в состав Тайного совета, не для того, разумеется, чтобы укрепить свой статус с целью дальнейшего продвижения (скажем, на место лорда-канцлера), но потому, что он «ежечасно» чувстует, как необходимо ему занять эту должность для службы Его Величеству (« I find hourly that I need this strength in his Majesty ' s service » [33]). А для подкрепления своей просьбы Бэкон как бы невзначай сообщил, что недавно (20 февраля) лорд Эллисмер, который тогда был совсем плох, но сейчас пошел на поправку, сказал, что хотел бы видеть его, Бэкона, своим преемником.

Расчет сэра Фрэнсиса изумительно точен. Король получает от него деловые советы и деловую информацию, причем и то, и другое – в нужном ракурсе. При этом – никаких личных просьб. Но чтобы Его Величество ценил не только то, что написано в поданных реляциях, но и не забывал о том, кем составлены столь важные государственные бумаги, новый королевский фаворит, влияние которого с каждым днем становилось все сильнее, должен обратиться к монарху с просьбой ввести автора сих замечательных рекомендаций в Тайный совет, коли уж лорд Эллисмер, да хранит его Господь, оказался столь живучим. Бэкон был вполне откровенен с Вилльерсом: «Я уверен – в данный момент от королевского атторнея как никогда требуется быть во всеоружии и надеть, как я уже однажды сказал вам, латные рукавицы вместо перчаток». В поддержку этого говорит самое стечение обстоятельств: «предъявление все новых обвинений, раздоры между департаментом Канцлера и судом королевской скамьи, ... многообразные другие дела, касающиеся королевских доходов и восстановления Его владений» и все это на фоне того, что «Его Величество хорошо принимает мои донесения относительно Его дел». Но поскольку автор этих донесений не входит в состав Тайного совета, «может показаться», что он, «как говорят торговцы, вмешивается не в свои дела» [34]. А это нехорошо, непорядок получается.

Прошел месяц и в конце марта 1616 г. во время аудиенции Яков начал было говорить Бэкону какие-то многообещающие слова, но тут, к досаде лорда-атторнея, вошел принц Чарльз и отвлек внимание монарха. Единственное, что мог сделать Бэкон – это послать Якову благодарственное письмо, в котором, расточая похвалы фавориту (« the best pen of King »), не забыл очень тонко намекнуть Его Величеству на желательность своего продвижения [35]. Ждать королевскому атторнею пришлось недолго – всего два месяца.

В июне 1616 г., король предложил сэру Фрэнсису то, что последний назвал « a noble choice » – либо немедленно войти в состав Тайного совета, либо ждать пока освободиться место лорда-канцлера. Бэкон, пожелав действующему лорду-канцлеру долгих лет жизни, выразив скромную надежду, что и его Бог не призовет к себе в ближайшеее время, а также упомянув о своем желании служить Его Величеству ежедневно и ежечастно, выбрал первое – членство в Тайном совете. 9 июня 1616 г. он был приведен к присяге. Накануне, 6 июня, Яков, помня давний совет Бэкона и слова последнего о том, что «хотя судьи и составляют почтенное сообщество, однако, они (как и все подданные Его Величества) не являются непогрешимыми» [36], решил, что настал-таки подходящий момент, когда служителям Фемиды можно слегка вправить мозги, причем в присутствии членов Тайного совета. Его Величество поставил вопрос с королевским размахом: «с момента его восшествия на трон, развелось много юристов, кои во всех парламентах самым вызывающим образом оспаривают его прерогативы» [37], что было явным намеком на Кока. И далее Яков напомнил, что он имеет двоякую прерогативу: обычную, которая может ежедневно обсуждаться в судах (« law courts ») и иную, « a higher nature », которая связана с его высшей властью и которая не может никем ни оспариваться, ни обсуждаться (« not to be disputed or handled in vulgar argument » [38]). Но в последнее время суды common law позволяют себе относиться к королевской прерогативе самым предосудительным образом, покушаясь на юрисдикцию всех прочих судов. Так вести себя нехорошо, подданные должны подчиняться повелениям своего монарха.

После чего все судьи опустились на колени, признали свои ошибки и попросили прощения [39]. Все, кроме Кока. Тот продолжал настаивать, что откладывание судебного разбирательства (по поводу бенефиция одному епископу) по воле короля, который хотел предварительно обсудить дело с судьями, незаконно и противоречит судейской клятве. Бэкон стал разъяснять Коку, что никакого нарушения нет. Началась бурная дискуссия. Судьи не поддержали Кока. Затем король произнес краткую заключительную речь, в которой еще раз призвал судей не нарушать его прерогатив.

Как только служители Фемиды покинули Уайтхолл, Его Величество поинтересовался у членов совета: нет ли у судей каких-либо доводов против позиции короля или оснований для недовольства. Естетсвенно, советники Якова все как один заявили, что такого и быть не может. « It was against common sense to think the contrary », – уверили они Его Величество [40].

Что было дальше догадаться нетрудно. 26 июня 1616 г. Кок был вызван на заседание Тайного совета, где должен был ответить на обвинения генерального солиситора в связи с одним делом, разбиравшемся им (Коком) ранее, но его решение не устраивало короля. Главный судья сказал, что он остается при своем мнении. Ответ Кока передали королю, который в это время гостил в Уимблдоне у графа Эксетера. Там в это время находилась и леди Хаттон, жена Кока. Король дважды поцеловал ее в знак своей благосклонности, но когда он прочитал донесение из Тайного совета (с ответами Кока) всем стала ясно, что благосклонность Якова на супруга леди Хаттон никак не распространяется.

30 июня, в воскресенье, Кока снова вызвали на заседание Тайного совета. Строптивый судья заявил, что к удовольствию Его Величества он не должен ни сидеть в Совете, ни сопровождать Якова в его летних вояжах.

Осенью 1616 г. король распорядился, чтобы лорд-канцлер (Эллисмер), лорд-атторней (Бэкон) и лорд-солиситор (Илвертон) внимательно просмотрели обширный юридический трактат Кока Reports [41], одно из основополагающих сочинений по общему праву. Таким образом, борьба со строптивым юристом перешла, так сказать, в академическую плоскость. Бэкон в целом высоко оценивал этот труд – «если ли бы не было Reports сэра Эдварда Кока, [английское] право того времени можно было бы уподобить кораблю без балласта». Однако лорд-атторней упомянул также об «ошибках и безапелляционных и неправовых решениях», приведенных в сочинении Кока. Эллисмер дал более жесткую оценку труда главного судьи, упрекнув последнего в умалении церковных прав [42] и в стремлении сознательно ослабить освященные многовековой традицией королевские прерогативы. Приводимые Коком свидетельства и судебные решения, по мнению лорда Эллисмера, – не более чем мнения судей и Кок постоянно «разглагольствует о второстепенных вещах», «взращивая свое самомнение» [43].

Представ 2 октября 1616 г. перед членами Тайного совета [44], Кок в ответ на замечания и упреки заявил, что, рассмотрев более 500 дел, он сделал меньше ошибок, чем другие прославленные авторы, а именно – пять, перечисление которых займет не более одного листа. Однако Эллисмер и Бэкон доложили королю, что они не зря поработали (их труд « was not altogether lost »), поскольку ими были обнаружены в сочинении Кока ошибки, которые тот пропустил [45]. Бэкон готов был представить доклад по этому поводу судьям и Тайному совету. Решение было за Его Величеством. В случае одобрения им инициативы Бэкона, слушание «дела Кока» в Совете неизбежно привело бы к тому, что место главного судьи в суде королевской скамьи оказалось бы вакантным до возвращения короля из путешествия по стране. Еще раз подчеркну – речь шла не просто о некоторых неточностях и ошибках в толковании отдельных прецедентов в тогда еще неизданной книге, но о позиции и действиях Кока в целом, который вместо того, чтобы защищать королевские прерогативы, позволил себе их оспаривать.

Для Бэкона (как и для короля) трудность работы с Коком состояла, кроме всего прочего, в том, что сэру Фрэнсису приходилось иметь дело с человеком, который общественное благо отождествлял со своими собственными, в высшей степени субъективными и непостоянными мнениями и который, по словам Бэкона, «плыл по своему собственному курсу, а не в соответствии с течением дел ( business )» [46].

Но Кок был не так прост. Он обратился к Якову с просьбой принять его по некоему очень важному государственному делу. Король оказался в затруднительном положении: он не считал возможным давать аудиенцию человеку, на которого был сильно обижен и даже зол, но в то же время он не мог не принять одного из высших лиц королевства, если тот заявляет, что его вопрос касается интересов государства [47]. Тогда Яков решает обратиться за советом к Эллисмеру и Бэкону. Те предложили королю начать дело против Кока [48]. Причем, как заметил Д. Чемберлен, «люди лорда-канцлера» вели себя по отношению к Коку довольно грубо: «не предложили ему сесть и <...> ни один из них даже не сдвинул шляпу и не выказал какого-либо иного знака уважения к нему [Коку]» [49].

В итоге 10 ноября 1616 г. король смещает Кока с должности главного судьи суда королевской скамьи, спустя несколько недель выводит его из состава Тайного совета, а затем вообще удаляет от государственной службы. Бэкон много поспособствовал отставке Кока. Именно сэр Фрэнсис набросал « remembrances » для короля, когда тот принимал решения о смещении Кока, именно Бэкон составил текст королевского предписания судьям высказать свои сомнения относительно Reports [50], именно рукою Бэкона был написан проект королевского приказа об увольнении Кока с должности главного судьи и т. д. [51] Когда король попросил сэра Фрэнсиса сформулировать основания для отставки Кока, Бэкон указал на «вызывающую манеру себя держать ( perpetual turbulent carriage ) сначала по отношению к свободам и положению его (короля. – И. Д .) церкви, затем – по отношению к королевским прерогативам ... и, наконец, по отношению к установленной юрисдикции других судов [короля]» [52]. По выражению Д. Чемберлена, король, отстраняя Кока от должности, сказал о нем так много теплых слов, «будто собирался повесить его на шелковой веревке» [53].

Однако роль Бэкона в смещении Кока не исчерпывается сказанным. Сэр Фрэнсис не просто добивался (и в итоге добился) отставки давнего противника и конкурента. Он смотрел на вещи шире. Еще в феврале 1616 г. лорд-атторней настойчиво рекомендовал королю переместить Кока с поста главного судьи на должность лорда-казначея [54]. Бэкон рассуждал здраво: прижимистый Кок оказался бы прекрасным казначеем, окажись его амбиции и жадность удовлетворенными. Если бы Яков прислушался тогда, в феврале 1616 г., к совету Бэкона и назначил сэра Лайонела Кранфилда на одну из должностей, которых тот добивался, а государственные финансы отдал бы в руки (« safe , crabbed hands », как выразилась М. Прествич [55]) Кока, у Бэкона появилась бы свобода в реализации своей давно задуманной правовой реформы, тогда как Кранфилд был бы занят административными реформами, а сэр Эдвард тем временем приумножал государственные доходы. Но все, к сожалению, случилось не так, как было задумано Бэконом.

Кок воспринял свою отставку внешне спокойно. Он удалился на некоторое время в Хертфоршир, где отдыхал от государственных дел в доме своей дочери Анны Садлейр ( A . Sadleir ). Однако сэр Эдвард был не из тех людей, которых легко было деморализовать. Месяц спустя после отставки его видели в Ньюмаркете целующим руку Его Величеству. Король тогда заверил Кока, что хотя того и пришлось отстранить от должности « for some special ends », однако Его Величество не хотел бы терять такого замечательного слугу, а потому непременно подыщет ему какое-нибудь место. Неделю спустя Кок снова подкарулил где-то короля и напомнил тому об обещании возвести его в баронское достоинство. К декабрю 1616 г. ситуация окончательно прояснилась. «Некоторые толкуют, – писал Дж. Чемберлен, имея ввиду ходившие по Лондону слухи о намерении Якова осчастливить Кока баронским титулом, – будто эта милость [Якова] имеет целью устроить брак брата лорда Вилльерса с одной из его [Кока] дочерей» [56]. Речь шла о намерении матери Бэкингема осчастливить своего «маленького Джона» – брата фаворита, который был болен и считался умственно неполноценным [57] – браком с богатой невестой: дочерью Кока и леди Хаттон Френсис. Бэкон оказался вовлеченным в это дело, причем действовал он отнюдь не на стороне Кока [58].

Таким образом, противостояние Бэкон – Кок развивалось в нескольких направлениях: по линии карьерного роста (причем Бэкон, которому в течении долгого времеми не удавалось получить никакой высокой должности, после 1616 г. начинает обгонять своего соперника), так и по линии профессиональных разногласий.

В итоге три фактора, – неприязнь к Бэкингему со стороны ряда коммонеров и лордов, распространившаяся на Бэкона, участие сэра Фрэнсиса в выдаче одиозных монопольных патентов, а также его многолетняя вражда с Коком, – действовавших на фоне усиления судебной функции верхней палаты, неблагоприятной экономической ситуации, просчетов пэрской политики Якова, желания Кока и Кранфилда любой ценой снискать поддержку королевского фаворита и не желания короля идти на разрыв с парламентом в условиях острой нужды короны в субсидиях, способствовали падению лорда-канцлера [59], взгляды и действия которого совершенно не вписывались в эгоистичную и циничную игру парламентских и придворных амбиций и интересов.

 

<<< назад       к началу >>>

---

 

[1]Цит . по : Jardine L ., Stewart A . Hostage to Fortune: The Troubled Life of Francis Bacon. London : Victor Gollancz , 1998. P . 466. Против Беннета было собрано такое количество свидетельских показаний, что у лордов не было времени рассмотреть их все до конца сессии. В итоге обе палаты потеряли интерес к этому делу и приговор так и не был вынесен.

[2] Илвертон, в частности, заявил, что именно Бэкингем стоит за всеми наиболее вредными для государства и незаконными монопольными патентами. Услышав это, лорды потребовали, чтобы Илвертона лишили слова, но тут вмешался Бэкингем, заявив: «Пусть говорит! Те, кто хотят заставить его замолчать – это скорее мои враги, чем его!»

[3] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 14 (VII). P. 279.

[4] Scrinia Ceciliana: mysteries of state & government: in letters of the late famous Lord Burghley, and other grand ministers of state, in the reigns of Queen Elizabeth, and King James: being a further additional supplement of the Cabala: as also many remarkable passages faithfully revised, and no where else published: with two exact tables the one of the letters, the other of things most observable. [Cabala, sive Scrinia sacra. Part 3]. London : Printed for G. Bedel and T. Collins and are to be sold at their shop, at the Middle-Temple-gate in Fleet-street, 1663. (Sir Francis Bacon's Discourse touching helps for the intellectual powers, and a letter to the King [p. 97-104] are inserted between p. 104 and 105. Most of the letters are by Sir Francis Bacon, others by William Cecil, Baron Burghley, Sir Philip Sidney and Sir Nicholas Throckmorton). P. 2; The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 14 (VII). P. 279.

[5] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 14 (VII). P. 280.

[6] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 14 (VII). P. 281.

[7] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 14 (VII). Pp. 282 – 283.

[8]Jardine L ., Stewart A . Hostage to Fortune: The Troubled Life of Francis Bacon. London : Victor Gollancz, 1998. P. 467.

[9] The Letters of John Chamberlain. In 2 vols. Ist ed. / Ed. by Norman Egbert McClure. Philadelphia : American Philosophical Society, 1939. Vol. 2. P. 383.

[10] The letters and the life of Francis Bacon. Vol . 14 ( VII ). P . 291.

[11] Согласно А. А. Субботину, «через два дня (после вынесения приговора. – И. Д .) он [Бэкон] был освобожден из заключения, а вскоре освобожден и от штрафа. Позже он добился и полного помилования – ему было разрешено являться ко двору, и в следующем парламенте он уже мог занять свое место в палате лордов» ( Субботин А. А . Фрэнсис Бэкон. М.: Мысль, 1974 (Серия: Мыслители прошлого). С. 26). Если бы! Но, увы, все сказанное А. А. Субботиным не имеет никакого отношения к действительности. Намерение дать Бэкону « full pardon » было, но соответствующая бумага так и осталась неподписанной и в Парламенте 1624 г. Бэкон не сидел (см. подр.: Jardine L ., Stewart A . Hostage to Fortune : The Troubled Life of Francis Bacon . London : Victor Gollancz , 1998. Pp . 493 – 497). Вообще же биографический очерк А. А. Субботина – один из самых фактологически неточных в отечественной литературе о Ф. Бэконе.

[12]W[eldon] A . Aulicus Coquinariæ, or a vindication in answer to a pamphlet, entitled the Court and Character of King James. Pretended to be penned by Sir A. W. // James I, King of Great Britain and Ireland . Secret history of the Court of James the First; containing, I. Osborne's traditional Memoirs. II. Sir A. Weldon's Court and Character of king James. III. Aulicus Coquinariæ. IV. Sir E. Peyton's Divine Catastrophe of the house of Stuarts. With notes and introductory remarks. In 2 vols. / Edited by Sir Walter Scott. Edinburgh : Printed for J. Ballantyne, 1811. Pp. 99 – 298; Pp. 267 – 268.

[13]Шекспир У . Антоний и Клеопатра . Акт 2, сцена 1. Перевод М. Донского.

[14]Шекспир У . Генрих IV . Часть II . Действие 5. Картина 5. Перевод Б. Пастернак.

[15] Цит. по: Дюшен М . Герцог Бекингем / Перевод с французского Э. М. Драйтовой. Научная редакция О. В. Дмитриевой. М.: Молодая гвардия, 2007. (Серия: Жизнь замечательных людей; вып. 1270 (1070)). С. 99. В марте 1610 г. Яков I , выступая перед Парламентом, обратил внимание присутствующих на то, что в первые годы своего правления он произвел «сотни рыцарей и баронов». «Но теперь ... – продолжал король, – я могу надеяться, все вы видите, что я не делаю этого ... и впредь не буду совершать подобного» (цит. по: Федоров С. Е . Раннестюартовская аристократия: 1603 – 1629. СПб.: Алетейя, 2005. С. 259). И действительно, Его Величество сдерживал рост титулованной знати (возможно, не без влияния своего фаворита – Роберта Карра, графа Сомерсета ( R . Carr , 1 st Earl of Somerset ; 1587 – 1645)), но только до 1616 г. Затем его позиция стала меняться, что и встревожило лордов.

[16] Бэкон Ф . Опыты или наставления нравственные и политические ( LVI . О правосудии) // Бэкон Ф . Сочинения: в 2-х тт. Изд-е 2-е, испр. и доп. Т. 2 / Сост., общ. ред. и вступит. Статья А. А. Субботина. М.: Изд-во социально-экономической литературы «Мысль», 1978. (Серия: «Философское наследие»). С. 473 (я несколько изменил предложенный П. А. Бибиковым перевод раздела LVI , использованный в в указанном издании).

[17] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 11 (IV). P. 378)

[18] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 11 (IV). Pp. 381 – 382.

[19] Ibid.

[20] The Letters of John Chamberlain. In 2 vols. I ed. by Norman Egbert McClure. Philadelphia : American Philosophical Society, 1939. Vol. 1. P. 481.

[21] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 11 (IV). P. 391.

[22] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 12 (V). P. 247.

[23] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 12 (V). P. 247.

[24] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 12 (V). P. 251.

[25] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 12 (V). Pp. 249 – 254; P. 251.

[26] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 12 (V). P. 252.

[27] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 12 (V). P. 253.

[28] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 12 (V). P. 253.

[29] The letters and the life of Francis Bacon. Vol . 12 ( V ). P . 252.

[30] Т. е. Эллисмера. – И. Д .

[31] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 12 (V). P. 252.

[32] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 12 (V). P. 252.

[33] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 12 (V). P. 255.

[34] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 12 (V). P. 260.

[35] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 12 (V). P. 260 – 261.

[36] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 12 (V). P. 354.

[37] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 12 (V). P. 363.

[38] Ibid.

[39] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 12 (V). P. 365.

[40] The letters and the life of Francis Bacon. Vol . 12 ( V ). P . 369.

[41] Кок оперировал со средневековыми судебными прецедентами для укрепления и систематизации английского common law . Его Reports , составленные по древним Year Books – это своего рода юридические компендиумы, снабженные примечаниями и комментариями.

[42] Кок действительно считал необходимым ограничить юрисдикцию Высокой комиссии ( High Commission ) и других церковных судов.

[43] The letters and the life of Francis Bacon. Vol . 13 ( VI ). Pp . 87 – 88.

[44] Точнее, так называемого Learned Counsel , т. е. комиссии, состоящей из тайных советников короны, которые собрались для рассмотрения данного вопроса.

[45] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 13 (VI). Pp. 76 – 77.

[46] The letters and the life of Francis Bacon. Vol . 12 ( V ). P . 257. Так, например, и в 1592, и в 1616 г. Кок настаивал, что Тайный совет, вынося обвинение в чей-либо адрес, не должен излагать обвиняемому свои аргументы, но позднее, став членом Парламента, Кок утверждал прямо противоположное ( White S. D . Sir Edward Coke and « the grievances of the Commonwealth »: 1621 – 1628. Chapel Hill : University of North Carolina Press, 1979. Pp. 15, 148; Prestwich M . Cranfield: politics and profits under the early Stuarts. Oxford : Claredon Press , 1966. P . 143). Не лучшим образом вел себя Кок и при обсуждении в парламенте 1621 г. вопроса о монополиях ( Prestwich M . Cranfield … . P. 303).

[47] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 13 (VI). P. 78.

[48] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 13 (VI). Pp. 79 – 82.

[49] The Letters of John Chamberlain. In 2 vols. Ist ed. / Ed. by Norman Egbert McClure. Philadelphia : American Philosophical Society , 1939. Vol . 2. P . 229. Впрочем, и Кок в роли коронного юриста стяжал себе невыгодную репутацию властным, грубым и крайне резким обхождением. «Я полагаю, – писал секретарь Якова, сэр Эдвард Конвей ( E . Conway ), – что если в течении семи лет ему [Коку] не удастся разрушить крупную личность, он умрет сам» (цит. по: Prestwich M . Cranfield : politics and profits under the early Stuarts . Oxford : Claredon Press, 1966. P. 436).

[50] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 13 (VI). P. 105.

[51] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 13 (VI). P. 97.

[52] The letters and the life of Francis Bacon. Vol. 13 (VI). Pp. 95 – 96.

[53] The Letters of John Chamberlain. In 2 vols. Ist ed. / Ed. by Norman Egbert McClure. Philadelphia : American Philosophical Society , 1939. Vol . 2. P . 37.

[54] Бэкон считал, что король не должен «охлаждать его [Кока] стараний в финансовых вопросах, что нацелит его на новое место [службы]». Кок, подчеркивал Бэкон, может оказаться очень полезным в том, что «касается ваших (т. е. королевских. – И. Д .) финансов и поправки вашего хозяйства ( estate )» и если надежды Кока рухнули в одном отношении, то они «могут возродиться в другом» ( The letters and the life of Francis Bacon . Vol. 12 (V). Pp. 242, 252).

[55]Prestwich M . Cranfield: politics and profits under the early Stuarts. Oxford : Claredon Press, 1966. P. 198.

[56] The Letters of John Chamberlain. In 2 vols. Ist ed. / Ed. by Norman Egbert McClure. Philadelphia : American Philosophical Society , 1939. Vol . 2. P . 45.

[57] В 1616 г. Джон Вилльерс был произведен в рыцари, затем стал пажем Королевской спальни и был назначен хранителем королевского платья.

[58]Подр . см .: Jardine L ., Stewart A . Hostage to Fortune: The Troubled Life of Francis Bacon. London : Victor Gollancz , 1998. Pp . 400 – 415.

[59] В силу сказанного, оценка причин падения Бэкона, данная С. Е. Федоровым («удача отступила от него [Бэкона] сразу после того, как он развернул дискуссию о монополиях. Бекингем не простил ему вольнодумства и отвернулся от него» ( Федоров С. Е . Раннестюартовская аристократия: 1603 – 1629. СПб.: Алетейя, 2005. С. 270)), представляется мне несколько односторонней. Ситуация была более сложной, не говоря уж о том, что Бэкон всеми силами старался предотвратить дискуссию о монополиях в Парламенте и Бэкингем (как и Яков) отвернулись от него в силу очерченного в предыдущих разделах комплекса разноплановых причин, а не потому, что лорд-канцлер проявил недопустимое «вольнодумство» в вопросе о монопольных патентах.