ЗАМЕТКИ ДЕТСКОГО ПОЭТА

«ГЕНИЙ - ЭТО ЧЕТКО СФОРМУЛИРОВАННОЕ ДЕТСТВО»

Лидия Корнеевна Чуковская в своих "Записках об Анне Ахматовой" вспоминает такой занятный эпизод: дети, которым Осип Эмильевич Мандельштам подарил свою детскую книжку, попросили его:

- Дядя Ося, а нельзя ли эту книжечку перерисовать на "Муху-Цокотуху"?

В этом вопросе сформулирована одна из главных особенностей детского восприятия: я люблю то, что знаю, и всегда хочу иметь при себе то, что знаю и люблю.

Маленькие дети - и это всем известно - удивительные консерваторы: они с радостным визгом открывают мир и тут же вычленяют из него все полюбившееся, стараясь его, как игрушку, никому не отдать.

Это особенно относится к стихам, если, конечно, стихи сопутствуют воспитанию. Кто из нас не был свидетелем того, как маленький любитель поэзии запоем читает какое-нибудь стихотворение - отрывок из той же "Мухи-Цокотухи", или Маршака, или Барто, или Пушкина, - а на вопрос, кто эти стихи написал, гордо отвечает: "Это я придумал!" Или: "Это я сочинил!"

Малыш не отделяет себя от понравившегося стихотворения: это - мое! А о том, что у стихотворения есть автор, он и думать не думает. Надо, чтобы мир вокруг крепко раздвинулся, чтобы в этот раздвинувшийся мир вошли многие абстрактные понятия, - и тогда ребенок сможет представить, что такое поэт и как с ним общаться.

Двадцать с лишним лет назад два бельгийца - поэт Пьер Коран и педагог Робер Кюсс выпустили книгу «Рожок для муз», в которой собрали ответы детей на вопросы: «Что такое поэзия?» и «Кто такой поэт?»

Поэзия... «это песня без музыки», - сказала маленькая Коринна; «это история, которая поет», - сказала Софи; «это словно мячик катится по земле», - ответил десятилетний Жан-Мари; «это радость жизни, которая заключена в тексте», - заметил умудренный жизнью Марсель; «это утешение, когда я одинока», - вздохнула чувствительная Ширли... «Если не будет поэзии, что нам останется?» - подытожила двенадцатилетняя Соня.

А кто же такой поэт?

«У поэта длинные волосы и широкие штаны» (Филипп, 10 лет). «Я его представляю красивым, любезным, усатым, высоким, пожилым. Он крепко держится на ногах, а они у него длинные» (Жерар, 11 лет). «Это холостой мужчина, умный, он труженик, он всех любит и часто у него не хватает времени, чтобы выспаться» (Анри, 11 лет). «Поэт красивый. Это мальчик с каштановыми волосами и голубыми глазами» (Анни, 10 лет) «Он размышляет с утра до вечера. Он мало спит и встает по ночам, чтобы писать стихи. У него черная борода. Поэт любит детей и с нежностью относится к своей жене» (Жоэль, 11 лет). «Поэт?.. Пожалуйста: это Виктор Гюго, он написал все басни Лафонтена!» (Жоан, 10 лет).

На основе этих и многих других ответов авторы книги создали особый «фоторобот» поэта - каким его видят дети (я, прочитав «Рожок для муз», часто задаю подобные вопросы и нашим младшим школьникам и получаю очень схожие ответы). А что сами дети - те, что пишут стихи? Каковы они? Кто они - на фоне современной «взрослой» поэзии?

Европейская - в том числе, наша, отечественная, - поэтическая традиция всегда с уважением и любовью относилась к пишущему ребенку. И сегодня детская поэзия, поэзия детей остается включенной в общий процесс. На моей памяти, за прошедшие, скажем, тридцать лет только в нашем городе вышло несколько больших сборников детского поэтического творчества, и всякий раз они оказывались зеркалом, точно фиксирующим духовное состояние общества, - от барабанного оптимизма шестидесятых до печального экзистенциализма девяностых.

Однако пишущий ребенок - при всей его индивидуальности - мало чем отличается от «параметров» ребенка не пишущего: оба требуют словесного - и нередко стихового - общения.

В одной из лекций Зигмунда Фрейда есть показательный пример изначальной установки ребенка «на голос». «Я слышал, - пишет ученый, - как ребенок, который боялся темноты, кричал в соседнюю комнату: «...тетя, говори со мной - я боюсь». - «Но что тебе от этого? Ведь ты меня не видишь!» - «Когда кто-то говорит, становится светлее».

Даже не в столь экстремальной ситуации нормальные дети требуют постоянного общения, разговора. Понятно, что любое юное существо, обладающее хотя бы зачатками разума, сориентировано на звук, на голос. Помню, когда у нас тяжело болел маленький таксик, ветеринар, помимо необходимых лечебных процедур, «прописал» неустанное общение со щенком. Это тетешканье, отвлечение на интонацию было не менее важным лекарством, чем уколы и таблетки. Ребенок, естественно, не щенок, и разговор с ним - дело непростое, особенно разговор стихотворный, ведущийся посредством поэтического слова, текста, книги.

Конечно, существуют разные дети, по-разному воспринимающие стих как таковой. Опыт показывает, что привлечь ребенка к стихотворной речи - занятие не такое уж легкое, как это поначалу кажется. Для того, чтобы он заинтересовался стихами, нужно, чтобы сработало несколько условий, и одно из существенных - сама поэтическая книга, ее устройство, ее оригинальность.

Сегодня, как и в прошлом, важно приучать ребенка к книге. Сегодня, может быть, куда важней, потому что книгу "выдавливают" другие соблазны - телевизор, компьютер, мобильный телефон. И все-таки наша цивилизация - пока еще цивилизация чтения, а стихи в нашем семейном воспитании всегда занимали серьезное место. Вспомним поэзию пестования, поэтические игры с самыми маленькими, считалки, азбуки в стихах. Вспомним, что в младенчестве рифменное ожидание связано чуть ли не с физиологией, когда, скажем, ложка каши проглатывается «под рифму».

Любовь к поэзии подразумевает богатство чувств. И это главное, к чему может привести поэтическое воспитание. Не будем забывать слова Шарля Бодлера, сказавшего однажды применительно к поэзии: «Гений - это четко сформулированное детство».

РИФМОПЛЕТ В КЛЕТКЕ

Вначале девяностых годов редколлегия популярного в те годы журнала "Таллин" попросила меня написать о переводе стихов эстонских детских поэтов на русский язык. Я как раз переводил замечательные детские стихи Эно Рауда и Леэло Тунгал и с удовольствием согласился. В поисках переводов я наткнулся на книжку прозаика Калью Кангура "Сны в хрустальном чемодане" в переводе Наталии Калаус, а в книге - на остроумную сказку под названием "Рифмоплет в клетке".

Злая колдунья Сутрапутра заманила к себе рассеянного рифмоплета и решила сварить из него похлебку. Дальше было так:

- Кость собачья и два куриных крыла... - приговаривала она, бросая все в варево.

Рифмоплет, сидевший понуро в клетке, в глубокой рассеянности принялся незаметно для себя рифмовать слова Сутрапутры:

- Пугало грачье и старая метла...

Не теряя времени, Сутрапутра вылетела из дому и вскоре вернулась, таща голик и громадное пугало.

Затем опять забормотала

- Сюда б еще перчик, фасоли стручок...

- Сюда б еще ларчик и банный полок...

Колдунья тотчас впихнула в котел огромный ларец и снова выскочила за дверь.

Не прошло и минуты, как она приволокла банный полок. Булькнув, он тоже исчез в котле с похлебкой.

- А теперь я... масла ложку... - пробубнила колдунья.

- А теперь - колдунью-крошку... - срифмовал рифмоплет.

- А теперь колдунью-крошку? - Сутрапутра призадумалась. Оп-ля! - и она была в котле...

Так погибла злая колдунья, а рассеянный поэт оказался на свободе.

В этой сказке заключена мудрая метафора, которая лучше любых рассуждений показывает, что детская поэзия - это такое включение в игру, когда сама игра становится реальностью, жизнью.

Дети часто спрашивают:

- Как пишутся детские стихи?

Я отвечаю:

- Вот прихожу к вам в гости, смотрю, что вы делаете, как разговариваете, над чем смеетесь, - вы сами не замечаете, сколько подсказок во всем этом для меня таится!

Такой ответ - правда, но не полная. И впрямь, важны словечки, ситуации, "ходы". Но это путь поверхностный. Пишущий стихи для детей хорошо знает, как нетрудно обыграть то или иное словцо, срифмовать имя, набросать сюжет. Однако чем глубже копаешь, тем быстрее доходишь до понятий, прежде всего необходимых для детства: честности и нравственности. А это весьма твердая порода.

Тому свидетельство - вся история советской детской поэзии. Понятно, что в условиях тоталитаризма детская литература, которая призвана воспитывать нравственность и честно говорит о ней, становится антигосударственным делом. В противовес такой литературе тоталитарное государство "придумывает" и пестует свою детскую литературу, иногда - как показывает наша история - весьма талантливую.

Как ни странно, в советской детской литературе, и особенно в поэзии, степень свободы всегда была больше, чем во взрослой. Поэтому, например, на протяжении десятилетий в детскую поэзию вытеснялись многие талантливые поэты, которые из-за разного рода идеологических запретов не могли по-настоящему реализоваться в серьезной лирике. Поэтому именно в детской поэзии создавались блестящие образцы словесной игры, которые нередко пародировали сам советский строй и его штампы, не только штампы поведения, но главное - мышления.

Начиная с двадцатых годов одним из героев детской поэзии становится чудак, "человек рассеянный", противопоставленный обществу, - однако при ближайшем рассмотрении его чудачества оказывались вполне естественными на фоне вымороченной действительности. Детская поэзия первая зафиксировала чудачество как форму социальной, внутренней эмиграции.

Знаменитые партийные компании по переименованию улиц и городов привели к принципиальным неупоминаниям в "альтернативной" детской поэзии реальных топонимов и придумыванием игровых - особенно в поэзии 60-70-х годов ("Цыпленок шел в Куд-даки" Эммы Мошковской, "Моя Вообразилия" Бориса Заходера, "Вымышляндия" Эллен Нийт в переводе Юнны Мориц - примеров множество!). Юмор переместился в наиболее "защищенное" место - в язык, в каламбур.

Однако любой детский поэт, соприкасавшийся в своей работе с советскими детскими издательствами, безусловно припомнит немало столкновений с цензурой и попыток оболванивания, урезания и переосмысливания его стихов как внутренними, так и прилюдными "рецензентами". Характерный пример - жизнь и творчество блестящего ленинградского поэта Олега Григорьева, сначала вытесненного из взрослой поэзии в детскую, а затем изгнанного чиновниками от детства на самое дно жизни.

И у меня были случаи - сегодня они кажутся идиотскими и смешными, - когда начальственный цензор пытался вторгнуться не только в творческий процесс, но подчинить своим представлениям о литературе и жизнь автора.

Всего два примера.

В конце семидесятых - начале восьмидесятых годов чудесная и дружеская по отношению к авторам атмосфера сложилась в "Колобке" - многие, конечно, помнят этот московский журнал с гибкими пластинками, журнал не только для чтения, но и для "слушания". И я, и многие мои друзья и коллеги с радостью в нем печатались: стихи, сказки, многочисленные переводы, веселые рисунки - все на его страницах было интересно и познавательно!

Приезжая в Москву, я первым делом, как правило, отправлялся именно в "Колобок" в надежде получить заряд оптимизма для всех дальнейших, увы, достаточно сложных отношений ленинградского провинциала со столичными издательствами.

В один из таких визитов я обнаружил в редакции взволнованных редакторов, которые сообщили, что в "Крокодиле" готовится разгромная рецензия на публикации "Колобка" - не исключено, что после них журнал "прикроют". А одним из поводов для скандала послужило мое стихотворение "Песенка про летний дождь", героями которого были милые и безобидные существа - Услик, Сослик, Паукан и Кисанькая Мокренька. Сюжеты литературных скандалов до безобразия одинаковы: кому-то из "высокопоставленных детей" попался в руки номер "Колобка" с этой моей публикацией, а дальше по инстанции было доложено самому Михаилу Андреевичу Суслову о том, что про него напечатано черт-те что в детском журнале (Сослик!).

К счастью, все тогда обошлось. Хуже было с внутренними рецензентами. Один из них в своем погромном опусе так упорно настаивал на том, что в моих детских стихах постоянно присутствует "мотив поедания одного героя другим", что это сыграло роковую роль в моей книжке, готовившейся в издательстве "Малыш" - книжка так и не вышла. Зато другой московской поэтессе повезло меньше: она отрецензировала мои стихи в "Веселых картинках" - ей попалось на глаза стихотворение о том, как после Нового года старую елку вынесли на помойку, и теперь никто ее не жалеет, кроме "Мурки из подвала", которая сидит под ней как Снегурочка. Этот сюжет почему-то очень разозлил поэтессу, она назвала мои стихи "помоечной лирикой" и требовала запретить печатать меня на страницах журнала. Но я там печатаюсь и по сей день.

И вот еще одна незабвенная история. В детском разделе журнала "Аврора" как-то появилось мое крохотное стихотворение под названием "Я помогаю на кухне". Звучало оно так:

Ну-ка, мясо, в мясорубку!

Ну-ка, мясо, в мясорубку!

Ну-ка, мясо, в мясорубку

Шагом... марш!

Стой! Кто идет?

Фарш!

И надо же было такому случиться, что это стихотворение оказалось опубликованным сразу же после того, как советские войска были введены в Афганистан! Поэтому тогдашнему первому секретарю нашей писательской организации не стоило большого труда обрушиться на меня за эти стихи с трибуны очередного писательского собрания - аргументация была примерно такая же, как немного позднее по поводу стихов Олега Григорьева: надо разобраться с детскими поэтами, которые пишут стихи по заказам западных спецслужб! Но когда эти стихи были прочитаны с высокой трибуны, зал разразился таким неподдельным хохотом, что вся аргументация пошла насмарку.

Сегодня эти эпизоды вспоминаются с легкостью: иная жизнь, иные ценности. Не знаю, сумел ли бы я раньше, например, взять в соавторы моего таксика Берримора, с которым мы вместе написали немало детских стихов и, в частности, выпустили популярную у детей "Щенячью азбуку". Кстати, опубликовав эту книжку, мы решили, что Берримор вполне может претендовать на вступление в Союз писателей. Мы даже запаслись тремя рекомендациями - от Белого пуделя, Каштанки и Муму. Но главное, мы внимательно прочитали устав и нигде не нашли ни слова о том, что член Союза писателей должен быть человеком.

ИГРА В СТИХИ

То, что в стихи можно и нужно играть, - понятно далеко не всякому. Я знаю, что многие поэты на встречах с детьми просто читают свои произведения - этого бывает вполне достаточно, чтобы развеселить аудиторию или заставить ее хотя бы немножко призадуматься. Уже хорошо! Но, на мой взгляд, наиболее интересно проходят те встречи, когда писатель и читатели становятся соавторами, когда у каждого из них есть возможность пофантазировать, поиграть, пообщаться друг с другом. Это обоюдная польза: поэт из подобных встреч выносит, как правило, новые темы и сюжеты для своих стихотворений, читатели обогащаются через сотворчество новыми знаниями и пониманием, что такое родной язык, какие богатства в нем таятся.

Вот несколько примеров.

- Представьте себе, говорю я, - что сегодня к вам в гости вместе со мной пришла большая семья мамонтов: вот они стоят вокруг меня!

Моя аудитория - первоклашки-третьеклашки - резко оживают: одни начинают протестовать, потому что никого не видят, другие сразу же вступают в игру и представляют, что эти животные, якобы, действительно стоят у нас в классе.

- Итак, вот здесь, с этой стороны, стоит мамонт мама. А вот с этой - мамонт папа. Мама - мамонт. А папа?

Кто-нибудь обязательно крикнет:

- Папонт!

Игра началась.

- Правильно. Это два наших героя - мамонт и папонт. А есть еще мамонт дедушка. Как он будет называться?

- Дедонт!

- Точно! А мамонт бабушка?

- Бабонт!

- А еще есть у нас самый маленький персонаж - внучонт. Значит, вокруг нас стоят наши герои - мамонт, папонт, бабонт, дедонт и внучонт. Теперь мы вместе с вами прямо сейчас напишем про них стихотворение. Я даю две первые строчки - про мамонта и папонта, а вы - две другие, про бабонта и дедонта.

                        Мамонт и папонт

                        Гуляли вдоль речки.

Как правило, этого зачина бывает достаточно, чтобы все хором подхватили:

                        Бабонт и дедонт...

- Что? Что бывает в сказках с бабушкой и дедушкой?

- Сидели у печки!.. Нет, лежали!.. Да, лежали на печке!

- Прекрасно! Вот и получились у нас первые четыре строки:

                        Мамонт и папонт

                        Гуляли вдоль речки.

                        Бабонт и дедонт

                        Лежали на печке.

Теперь появляется внучонт. Я даю вам первую строчку, а вы должны придумать к ней вторую. Только помните, что в стихах есть не только рифма, но и ритм, размер. (О рифме и ритме мы говорим в самом начала встречи, когда выясняем, чем стихи отличаются от прозы). Итак,

                        А внучонт сидел на крылечке

                        И...

- Кушал колечки!

- Катал колечки!

- Смотрел, как гуляют овечки!

- Ел человечков!

Вариантов тьма. Но мы выбираем только те, что подходят по ритму. Наконец останавливаемся на «колечках»:

 

                        А внучонт сидел на крылечке

                        И... тá-та, та-тaá-та... колечки!

 

Что же можно вместить в это «тá-та, та-тaá-та»?

- И делал цветные колечки!

- И делал из глины колечки!

- И кушал большие колечки!

- Нет, - говорю, - подумайте внимательно: чем слоны и мамонты отличаются от других животных?

- Бивнями!.. Хоботом!..

- Ну вот, если есть хобот, то, значит, можно его...

- Крутить!

- Крутить в колечки!

- А еще?

- Складывать!

- Свертывать!

- Ну, наконец-то! - и хором мы заканчиваем:

 

                        А внучонт сидел на крылечке

                        И свертывал хобот в колечки!

 

Теперь мы можем все вместе повторить это стихотворение - и уже запоминаем его навсегда!

Можно придумать и другое стихотворное задание. Вот, например, есть у меня стихотворение, которое называется «Чудетство». Я спрашиваю:

- А что это за слово такое интересное? Как оно получилось?

- Это чудо!.. Чудо-детство!..

- А точнее?

- Чудесное... Чудесное детство!

- Ну, конечно! Мы взяли эти два слова и соединили их по общему ударному слогу. Получилось - Чудетство! Теперь я буду это стихотворение читать, а вы отгадывайте, что за слова в нем зашифрованы.

 

                        В Чудетство откроешь окошки -

                        Счастливень стучит по дорожке...

 

Счастливень-  что это такое?

- Дождь!.. Счастливый дождь!.. Счастливый ливень!

- Точно! Опять соединили два слова по ударному слогу и получился Счастливень! Читаем дальше:

 

                        Цветет Веселютик у речки...

 

- Веселый цветок! Лютик! Веселый лютик!

 

                        И звонко поют Соловечки...

 

Это посложнее. Начинаем гадать:

- Человечки!

- Соловьи и человечки!

- Соловые овечки!

Наконец, найден правильный ответ:

- Соловьи и овечки!

 

                        А где-то по дальним дорогам

                        Бредут Носомот с Бегерогом!

 

Тут все ясно:

- Бегемот с Носорогом!

Так мы узнаем, что игра в стихи - занятие веселое и очень полезное. Дальше читаем стихотворение про мальчика, который никак не может придумать имя своему маленькому котенку. А котенок старается запомнить, как его называет хозяин:

 

                        Имя учит

                        И мяучит!

 

Вдруг выясняется, что эти две строчки написаны абсолютно одинаковыми буквами, которые обозначают разные слова! Удивительно!

Наконец, задание совсем непростое.

 

                        Ерш ершится.

                        Петух...

 

- Петушится! - кричат все.

- Правильно. Запомните, как у нас получились эти две строчки: в каждой из них рядом друг с другом стоят родственные, однокоренные слова. Тогда лайка...

- Лайчится!

- Такого слова нет!

- Лается!

- Лается?

- Нет, просто лает!

- Это правильно:

 

                        Лайка лает.

                        Змея...

 

Тут все попадаются в мою ловушку и хором кричат:

- Кусает!

- Ничего подобного! У нас ведь должны рядом стоять однокоренные слова!.. - Наконец, после долгих поисков подсказываю: змеится! И дальше -

                        Что ж получается?

                        Лягушка...

Тут уже идет нечто невообразимое: и лягушится, и квакает, и жабится! А нужно-то немножко пофантазировать: ... лягается!

Все эти игры в стихи дают, на мой взгляд, очень важный толчок в осваивании ребенком той вселенной, которою является наша речь, родной язык, и воспитывают в конечном счете меру, вкус и такт - то есть, дают основу гуманистического образования и воспитания.

ДЕНЬ ЗАЩИТЫ ДЕТЕЙ ОТ ВЗРОСЛЫХ

"Привет освободителям Одессы от немецко-фашистских захватчиков!" Те, кто в недавние времена сочиняли и вывешивали подобные лозунги, были в серьезных неладах с русской грамматикой: второй - и в контексте лозунга кощунственный - смысл явно выходил победителем над бездумным идеологическим штампом.

А вот словосочетание "день защиты детей", на мой слух, обязательно требует косвенного дополнения: от кого или от чего.

Нелады с языком оборачиваются пошлостью.

Может быть, потому так раздражает иногда юношеская субкультура, что слово, речь, язык занимают в ней самое маргинальное место. Бардовская песня шестидесятников, при всем ее сентиментализме, была душевной, теплой, а иногда и изощренной поэзией. Пришедшая ей на смену роковая (ударение - на ваш выбор) культура того же массового общения отличается убогим набором примитивных песенных повторов и рекламного сленга. Это день за днем демонстрируют некоторые молодежные программы телевидения.

Несколько лет назад я написал о поразившем меня тогда названии одного из детских телеконкурсов: "Мисс общественный канал".

Самый большой враг ребенка - взрослый, лишенный, по словам Булата Окуджавы, особенно громко звучащим сегодня, "совести, благородства и достоинства". Именно этими понятиями всегда жила наша подростковая литература. Вопреки всем насаждавшимся запретам на совесть, нормам на благородство и разнорядкам на достоинство. Но подростку, чтобы их увидеть, понять и в них поверить, следовало пройти и сквозь высокую литературу для маленьких.

Точное слово, языковой такт, умение ощущать ритм, слышать и слушать - все это родина души. Между тем, сегодняшняя массовая детская литература старается, по возможности, обходиться без подобных сложностей. То есть, просто обходиться без читателя, без ребенка. Но тогда и ребенок может спокойно обойтись без литературы. К чему он и начинает стремиться.

Главная потеря сегодняшней малышовой литературы - исчезновение тонкой (и дешевой!) брошюры прежде всего с современными, но также и с классическими, и с переводными стихами для детей, то, на чем воспитывались практически все поколения отечественных читателей нашего века. Главная потеря подростковой литературы - вымывание из книжного рынка школьных рассказа и повести и замена их толстыми романами-фэнтези.

Нынешние детские книги должны быть "толстыми", иначе их невыгодно, а то и полиграфически невозможно напечатать, - в результате общение с такими книгами становится не всегда удобным и даже дискомфортным занятием. Фэнтези, при всех радостях этого жанра, повествует нам прежде всего о мире вымышленном, противопоставленном реальному; больше всего эта литература похожа на компьютерную игру - чтение сводится к техническому овладению навыками соучастия и сопереживания герою в экстремальных ситуациях. Живой автор, писатель, чье присутствие в литературе и жизни всегда было чуть ли не священным актом (вспомним, хотя бы, знаменитые летние костры Чуковского), уходит со сцены - среднему читателю до него нет ровным счетом никакого дела.

Любопытно, что и сами детские писатели начинают по-иному относиться к своей аудитории. "Новые дети - страшные дети", - сокрушается недавний официальный идеолог детства Альберт Лиханов. "Беспощадные, молодые, жестокие волки", - вторит человек совсем иного склада, поэт Роман Сеф. "Ребенок - это коктейль, и его должен делать бармен-профессионал", - говорит очень чуткий к веяниям дня Григорий Остер. "Слава богу, что мы еще достаточно бедны и есть время приучить детей к книге", - замечает ироничный Эдуард Успенский.

Кстати, Пушкин называл детство "насмешливым и злым".

Детская литература вполне может служить потребе дня, лишь бы при этом преодолевались злость и насмешливость и шло приучение к книге. Не знаю, по силам ли это сегодня моим коллегам - детским писателям. Многие издатели, а главное - книгопродавцы диктуют такие правила игры, когда на первый план выходит "поделочная" книга. Всевозможные "рифмовки" и "веселые азбуки", заполонившие малышовый книжный рынок и написанные доморощенными виршами, способны отвратить и от веселья, и от поэзии. Бесконечные адаптации, превращающие литературу в комикс, служат только одному - воспитанию пренебрежения к языку и подлинной прозе.

Никогда не забуду, как некоторое время назад популярный тогда в нашем городе издатель призвал к себе детских писателей и долго им втолковывал, какую литературу он собирается издавать. При этом неустанно повторял, что ему нужны "текстовики". Он нашел тот самый эвфемизм, которым сегодня можно спокойно заменять слово "литератор".

Читающий ребенок в своих пристрастиях копирует взрослого. И вполне понятно, что на первое место в его книжных увлечениях выходят фантастика, приключения и детский детектив. Благодаря блестящей школе отечественного перевода существенное место в сегодняшнем детском чтении занимает зарубежная классика. Малыши еще, как ни странно, вовсю тянутся к поэзии. Подростки - к научно-познавательной литературе. Но современная детская проза и даже русская детская классика остаются на обочине школьного чтения.

Мы привыкли связывать детскую литературу с поисками положительного героя. Ныне его можно найти разве что в пересказе былин или в житиях святых - как носителя национального самосознания. Или в рассказах о пиратах - как проповедь личной свободы.

Поэтому так живучи представления о том, что советская детская литература - та, что пропагандировалась и изучалась на уроках, - давала чувство защищенности, уверенности в жизни и единения с миром. Это правда в той степени, в какой взрослеющий человек обязан был вписываться в регламентированный мир тоталитарного общества. Но "зомбивание" голов нередко приводило и к обратному: к воспитанию неверия, цинизма и вседозволенности. Все те, кого сегодня обвиняют в коррупции, фашизме или принадлежности к мафии, кончали советские школы и наверняка сдавали экзамены по литературе.

Сейчас, на мой взгляд, складывается более-менее благоприятная обстановка, при которой может реализоваться давняя идея «московских», «петербургских» и т.д. хрестоматий для школьников. И вправду, если почти в каждой школе изучают историю города и городское краеведение, то как же не знать детям, кто живет рядом с ними и пишет для них? Дело, конечно, не в противопоставлении одного города другому, а в естественном и необходимом обогащении круга имен в детской литературе. А еще - в престиже. В конце концов, пора задуматься о том, кто будет писать для детей в ближайшем будущем.

Собственно, такие хрестоматии тоже послужили бы защите наших ребят от тех взрослых, которые бездумно или лукаво используют детство в своих не всегда праведных взрослых интересах.