Мой отец и все его друзья были репрессированы в конце тридцатых. А поскольку все они были милейшие и честнейшие люди, мне никогда не требовалось других доказательств, что хватали и сажали ни в чем не повинных людей. И сейчас не требуется. Однако все они к тому же были люди умные и образованные, а потому им не составило большого труда внушить мне, что Сталин был не только злодей, но и дурак: подавлением национальных элит отталкивал от себя национальные меньшинства, коллективизацией разрушил сельское хозяйство, отторжением социал-демократии привел к власти Гитлера, которому вдобавок еще и доверился, проморгав начало войны…

Все это, собственно, с тех пор публиковалось сотни и тысячи раз, вбивая сотни и тысячи все новых и новых осиновых кольев в могилу Отца Народов, но недавно интеллигенция в который раз снова ужаснулась, что вампир, похоже, опять воскрес.

Один государственный телеканал затеял виртуальное голосование на тему «Имя России», и в какой-то момент пронесся слух, что с этой минуты наша страна будет зваться Россия имени Сталина. Довольно многих – по противоположным причинам - это обрадовало: «Мы так и знали, что наш гордый народ остался верен своему великому вождю!», «Мы так и знали, что этот рабский народ способен боготворить только убийц!». Других это несказанно огорчило, но и среди огорченных отыскались свои пессимисты и оптимисты. Пессимисты поспешили поверить в неприятный факт, ибо только неприятное всесильно, потому что оно верно, зато оптимисты поторопились его оспорить: и голосовать можно многократно, да и вопрос был задан не о том, кого вы любите, а о том, кто олицетворяет Россию... И только ли наша вина, что мир прочнее запоминает российских злодеев, чем российских гениев?

Если же прямо взять тех, кто рыдал на похоронах Сталина, так даже и они оплакивали не убийцу, но защитника, в их картине мира он всего лишь спасал народ от истинных убийц; нормальных же, так сказать, убийц все нормальные люди и ненавидят: Чикатило вот перерезал уже и не вспомнить сколько несчастных, однако не снискал даже слабой симпатии, а либералов прямо-таки ужасает количество народа, требующего за убийство непременной смертной казни. А поскольку народ в массе своей еще вчера и голосовал за Медведева, а не за сталинского преемника по партийной линии товарища Зюганова и не за сталинского преемника по линии империалистической господина Жириновского, то за любовью к Сталину не просматривается ни любви к убийствам, ни любви к практической сталинской политике.

Да она, собственно, никому толком и не известна, исключая щепотку интеллектуалов – остальные же, как водится, любят собственный фантом, – и вот тут-то сосредоточен главный интерес: какими свойствами его наделяют? Какой фикции отдают свои чувства те, кто считает, что любит Сталина? Если это всего лишь полумифическая фигура, вроде Чингисхана или Наполеона, связанная с историческим мгновением национального величия, то желание сохранить эту фигуру в национальном Пантеоне совершенно не говорит о каких-то практических намерениях обзавестись ею заново и дойти до Последнего моря или хотя бы форсировать Неман, сказочные фигуры и живут в сказках. Желание сохранить сказку о Сталине вовсе не говорит о желании вновь поставить реального Сталина во главе страны или хотя бы брать у него практические уроки.

Да и как это можно сделать, когда в повестке дня стоят абсолютно иные вызовы? Допускать ли свободное развитие украинской и грузинской культуры, идти путем коллективизации или кооперации, блокироваться ли с немецкими социал-демократами, заключать ли пакт Молотова-Риббентропа, – этих вопросов перед нами сегодня история не ставит. А если все же оглянуться назад с высоты постперестроечного опыта, то начинает напрашиваться страшное подозрение, что сталинские решения были ужасными, но целесообразными – соответствующими той цели, которую одобряло все прогрессивное человечество: всемирному торжеству социализма. Ведь для этого пролетарские ряды должны были быть абсолютно едиными и полностью послушными. А страстное отношение к национальной культуре есть действительно первый шаг к сепаратизму, ибо каждой культуре, действительно, необходим собственный уголок, где она могла бы царить безраздельно. И сельское хозяйство должно быть так же абсолютно послушным, как и промышленность – пусть лучше будет меньше, но наше, чем больше, но неизвестно чье. То же и с социал-демократами: удвоить армию путем введения в нее неподконтрольной массы, которая назавтра же начнет нескончаемую череду дискуссий и расколов – нет уж, лучше меньше, да послушнее.

Словом, в нескончаемом споре, был Сталин мудрым правителем или чудовищем, напрашивается компромиссный итог: он был мудрым чудовищем.

С началом войны, правда, товарищ Сталин действительно лопухнулся, но сказать, что он кому-то доверился… Уж не надо до такой степени обижать старика: разумеется, он не верил ни Гитлеру (и никому другому) ни на единое мгновение, только, по-видимому, считал, что тот не решится начать войну на два фронта.

Но эту роковую ошибку большинство россиян не считают достаточной причиной, чтобы безо всякого возмещения отказаться от величественной легенды – может, это было бы и по-христиански, да только ни один народ никогда этого не делал и делать не будет. Нам, правда, постоянно ставят в пример немцев, которые вот сумели же отказаться от гитлеровского наследия, – забывая о том, что немцы тем самым отказались от поражения и звания извергов рода человеческого, а русским предлагают отказаться от победы и звания спасителей человеческого рода.

Короче говоря, при достаточном запасе оптимизма можно было бы доказать, что мифический Сталин не имеет ничего общего со Сталиным историческим, и на этом успокоиться. Однако я предпочитаю пессимизм: пессимисты портят людям настроение – оптимисты ввергают их в катастрофы. Я думаю, очень многим россиянам действительно импонируют сталинские – не столько конкретные политические решения, сколько некие принципы типа «доверишься – обманут», «расслабишься – сожрут»…

 

Так что же нам делать? Плакать, ругаться, угрожать? Ведь по отношению к сталинистам мы можем задать себе ровно тот же вопрос, который чуть ли не Витте задал Государю Императору по отношению к евреям: есть ли у нас возможность утопить их всех разом в Черном море? А если нет, что мы должны сделать, чтобы уменьшить их число до размеров не слишком опасной маргинальной группы?

Для этого мы должны со всей ясностью задать себе вопрос: какие причины порождают сталинизм? Есть ли у нас возможность ослабить действие этих причин?

Авторитетнейший деятель правозащитного движения Сергей Ковалев на вопрос одной из самых интеллектуальных российских газет («Дело», 21.07.2008) «Почему россияне любят Сталина?» отвечает примерно так: «Вы просите ответить меня на вопрос, почему россияне – дураки, если не сказать жестче. …Природа рабской психологии, на мой взгляд, – это генетика. …Можно ручаться за то, что все, кто «торчал хоть чуть-чуть над уровнем газона», погибали на плахах, в ссылках, лагерях. Да и война была таким же отбором. В итоге людям подлым и посредственным было гораздо проще приспособиться ко всем жестоким испытаниям, а значит – выжить. Таким образом шел отрицательный отбор – это и есть одно из обстоятельств, которое приводит к подобным результатам голосования».

В этой тираде мне совсем не ясно, почему умение приспосабливаться связывается с глупостью – ловкие приспособленцы уж никак не глупее нонконформистов. Не ясно также, почему война осуществляет отрицательный отбор: тогда народы, веками живущие войной, должны были бы сплошь состоять из трусов и подлецов, однако на самом деле у них, как правило, вырабатывается культ воинской доблести, порождающий все новых и новых героев, хотя самые храбрые действительно имеют повышенные шансы погибнуть первыми. Но я не хочу на этом останавливаться, поскольку неизмеримо более принципиально центральное положение: социальный отбор способен создать особую, биологически выделенную породу людей – нацию умных и нацию глупых, нацию рабов и нацию гордецов.

Выводить законы социальной жизни из биологических свойств социальных групп есть не что иное, как расизм, и это вовсе не ругательство: вполне возможно, что биологические основы и впрямь определяют наше мировоззрение в не меньшей степени, чем социальные. Но тогда избавлением от последствий отрицательного отбора нам пришлось бы признать обратную селекцию – истребление тех, чья голова оказалась ниже уровня газона. Разумеется, С.Ковалев ничего подобного не имел в виду, его, напротив, возмущает, что Сталина преподносят как одного из победителей фашизма, хотя на самом деле «мы не победили фашизм, а надолго его укрепили»! И он совершенно прав, если сравнивать практические методы Гитлера и Сталина. Но все-таки невозможно бороться с фашизмом, опираясь на его же фундаментальный принцип биологизации социального, – заместитель фюрера по партийной линии Рудольф Гесс прямо объявлял национал-социализм прикладной биологией.

 

Большевики же при всех их бесчисленных и вполне сопоставимых с нацистскими злодействах практически никогда не отступали от принципа «бытие определяет сознание», что, по крайней мере в теории, всякой национальной группе открывало возможность обрести социалистическое сознание, хорошенько проварившись в социалистическом бытии. И, если освободить эту формулу от демагогических, пропагандистских интерпретаций, то, действительно, можно признать, что каждый принимает ту или иную модель социального мироздания в зависимости от личного, в огромной мере даже детского опыта.

Если вам посчастливилось вырасти в микромире, где доброта, честность, великодушие приносили уважение и успех, то вы и в макромире будете склонны считать, что все социальные и международные конфликты можно разрешить «по-хорошему». А если с детства ваше доверие постоянно бывало обмануто, если доброта, великодушие то и дело выходили вам боком, то, скорее всего, вы перенесете свой опыт и на политическую сферу.

Иными словами, истоки сталинизма следует искать не в биологии и не в идеологии, а в собственном опыте наших сограждан . Впрочем, опыт микромира очень часто может быть скорректирован опытом макромира, уроками истории. И я предлагаю честно вглядеться, какие уроки она нам преподносит. Так ли уж часто мы видим, что честность и доброта приводят правителей и их народы к успеху, а жестокость и коварство (а не ошибки в расчетах) повергают их в ничтожество? Если это так, то сталинисты действительно дураки, ибо отстаивают метод, явно дискредитировавший себя постоянными неудачами.

Но – боюсь, что сталинистов, как и всех нас, формируют не столько события давнего прошлого, сколько события нынешнего дня – они не столько держатся за сталинское наследие , сколько обобщают те уроки лицемерия и жестокости, которые им дает сегодняшнее политическое бытие, как внешнее, так и внутреннее: нет, в нашем мире по-хорошему нельзя! И в этом контексте все обличения, насмешки и угрозы будут лишь укреплять их уверенность в собственной правоте: нет, в нашем мире понимания не дождешься...

Но, может быть, сталинистов можно перевоспитать лаской? Я думаю, человека вообще нельзя перевоспитать словами, если события его собственной жизни учат его обратному. Пока в мире правят сила, алчность, хитрость, честолюбие и жестокость, дело Сталина будет жить и побеждать.