Минувшим летом вышла новая поэтическая книга Василия Ковалева. Основная тема его поэзии - тема отчуждения - осталась и по сей день такой же актуальной, какой была, например, в одном из лучших своих воплощений в искусстве - кинотрилогии Микеланджело Антониони, которую заставляют вспомнить эти стихи.

Тема непреодолимого диссонанса между внутренним, гармоничным строем души и механическим, омертвевшим, равнодушным внешним миром, эмоциональной хрупкости, уязвимости человека, пронзительная тема одиночества - звучат в стихах Василия Ковалёва не только на языке слов, но и образов, "цвета", фонетики. Недоговорённость и неопределённость становятся художественным приёмом и сквозь них, как сквозь оконное стекло, можно увидеть и почувствовать экзистенциальный ужас бытия.
Едва ли это сходство с Антониони было очевидным для самого поэта, но даже названия отдельных частей книги ("Холодные сны", "Голоса", "Пространство существования") обнаруживают поэтику отчуждения - в той форме, в какой Антониони сделал её составляющей современной культуры.

 

Мутный мрак ночного снегопада,

выбранный до зернышка, пустой

небосвод, слепая автострада –

свет холодный, сине-золотой,

 

темная громада стадиона,

сломанный троллейбус на углу;

бродят щетки медленно и сонно

по нагретому стеклу.

 

Одной предельно точной деталью, медленным, монотонным движением щёток по стеклу сломанного троллейбуса автор передаёт почти невыносимую тяжесть бессмысленного и однообразного существования. И передаёт это так, как не сделали бы десятки слов, извлекающих эту тяжесть, явную и узнаваемую по умолчанию, на уровень словесного высказывания.

Такие выразительные, объёмные по смыслу детали очень характерны для всего образного строя поэтики Василия Ковалёва. В одном из стихотворений, посвящённом беззаботным дням отпуска в Крыму, мыло, ускользнувшее в водопад, воспринимается как символ быта, «мыльных» будней, отдых от которых среди крымской природы приносит ненадолго радостное освобождение. Это, собственно, тоже очень характерный антониониевский мотив – противопоставление живой естественной красоты природы бездушному городскому пейзажу, в бытовых зарисовках которого за кадром звучит всё та же тема - бессмысленной жестокости и равнодушия окружающего.

 

 

Утром просыпаешься от шума –

Давят банки местные бомжи,

Равнодушно, медленно, угрюмо,

Зло швыряя те, что не нужны.

Жизнь вот так сложилась, а могла бы…

Или не могла?..

 

Уязвимость лирического героя в этих условиях такова, что он вынужден отстраняться, отгораживаться, и хрупкой защитой ему служит оконное стекло, сквозь которое он вглядывается в окружающий мир.
Это окно довольно часто присутствует в стихах Василия Ковалёва, но и там, где его нет, взгляд на мир всё равно отстранённый, как бы сквозь стекло. Этот взгляд, между прочим, даёт возможность иного видения, внося в него волшебство.

 

…но светлы одни воспоминанья…

Светит снег. Кружатся фонари.

 

Неожиданная инверсия здесь создаёт легко узнаваемый и одновременно магический образ.

Ещё один момент, на который хотелось бы обратить внимание. Окрашенное в холодные, преимущественно синие цвета, переливающееся неоновыми огнями витрин, электрическим светом фонарей, наполненное звуками улицы ярко индивидуальное внутреннее пространство стихов Василия Ковалёва по-своему необыкновенно живописно, изменчиво, находится в постоянном движении, ускользает в темноту, небытие и порой удержать это движение можно лишь якорями названий улиц.

 

Темнота над Латышских стрелков

и над Искровским – темнота,

в лентах розовых облаков

над Товарищеским – звезда,

 

над Чудновского тьма бледней

и страшней, чем над Коллонтай,

по тропинке топких огней

пробегает первый трамвай,

 

и больница бросает тень

мрачноватую на листву.

Выходи, начинаем день…

– Я действительно здесь живу?.. –

 

Но в стихах Василия Ковалёва исчезает в темноте не только внешний мир, но, что страшнее, и воспоминания о том, что было дорого:

 

Никого в тёмной комнате. Смеявшиеся актёры,

только что перед нами игравшие нас, только помоложе,

пропадают, и видно лишь колыханье тяжёлой шторы

и как валит снег…

 

Снег мы встречаем на страницах книги повсюду. Он вносит в пейзаж трагическую ноту обречённости всего живого.

Сберечь же, удержать в этом холодном мире можно только одно: «гнездящуюся в нас» музыку:

Что-то есть внутри, что важней того,

что придумать может лукавый ум:

подожди, носи, сохрани его:

тяжесть нежная, лёгкий шум.