В статье рассматривается взаимосвязь междуa) натурфилософскими взглядами Ф. Бэкона, в частности, его концепцией «развертывания» первоматерии (materia prima), сопровождающегося как выявлением заложенных в последней потенциальных возможностей, так и ограничением ее «абсолютной мощи» (ее переходом из свободного в «связанное состояние»); б) его отношением к применению пыток в юридической практике (в частности, в «процессах над ведьмами» в период правления ЯковаI) и в) его методологией экспериментального изучения природы, предполагавшей, что «природа вещей лучше выражается в состоянии искусственной стесненности, чем в собственной свободе». В контексте приведенного рассмотрения анализируются смыслы знаменитого афоризма Ф. Бэкона «знание – сила».

 

This essay aims to illuminate the relationships between a) the natural-philosophical views of Francis Bacon, chiefly, his concept of the unfolding of matter (materia prima), according to which the hidden potency of matter (as a principle from whence all things are generated) is revealed through a process of its unfolding, and, simultaneously, matter's power is constrained.  In other words, the cosmogonical process of binding the absolute power of matter that takes place, and, the resulting unveiling of nature's hidden faces that occurs and serves as fount of all things; b) Bacon's attitude towards judicial torture (especially, in «witch trials» under James I); and c) Bacon's nascent concept of experimentation:  the concept that emerged (at least, in part) from legal practice and rested on his idea that «the secrets of nature reveal themselves more readily under the vexations of art than when they go their own way» (Novum Organum, Book I, Aphorism 98)

 

 

 

ВВЕДЕНИЕ

 

Число исследований, посвященных философии науки Ф. Бэкона (F.Bacon; 1561–1626),колоссально[1]. Вместе с тем, несмотря на это обстоятельство, в литературе, особенно отечественной, продолжает бытовать множество догм и, мягко говоря, странных суждений о взглядах британского философа и его месте в истории философии, в том числе –в философии науки. В качестве примера, можно привести два расхожих утверждения.

1. Ф. Бэкон был прямым предшественником«британского эмпиризма» (так называемой, British empiricist school), т. е. таких мыслителей, как Джон Локк (J.Locke; 1632 – 1704), Джордж Беркли (G. Berkeley; 1685 – 1753)и Давид Юм (D. Hume; 1711 – 1776). Подобная генеалогия восходит к Г. Гегелю (G. W. F. Hegel; 1770 – 1831), назвавшего Бэкона «der Heerführer der Erfahrungsphilosophie»[2], видя в нем предтечу философии Локкаи других английских мыслителей,которую Гегель, в свою очередь, именовал «metaphysizierender Empirismus»[3], отмечая, что «Von England ist die Erfahrung ausgegangen, wie sie auch noch jetzt daselbst im höchsten Ansehen steht; … in Frankreich hat sich mehr die abstrakte Allgemeinheit geltend gemacht»[4]. Тем самым Гегель противопоставил две традиции европейской мысли – британский эмпиризм и континентальный (французский, parexcellence) рационализм. Затем эта историко-философская реконструкция была воспроизведена и развита в целом ряде других историко-философских трудов[5].

Однако в начале 1980-х гг. сам факт существования такого феномена как British empiricist school был поставлен под сомнение, в частности, канадским историком философии Дэвидом Ф. Нортоном[6]. Статья Нортона начинается с пародийной притчи:

«Некогда Земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною. И увидел Творец, что тьма – это зло и сказал:“Да будет свет!”И назвал он этот свет “Ренессансом”. И все-таки Творец не был доволен, ибо тьма еще оставалась. И тогда Он взял у Ренессанса ребро, из которого сотворил еще больший свет. Однако сила этого света сломала ребро и в результате возниклодва ложных света: одним таким светом стал Ф. Бэкон, коему наречено было имя “Отец британских эмпириков”, а другим – Р. Декарт, коего назвали “Отцом континентальных рационалистов”.И когда увидел Творец, что оба этих света – ложные, и что суждено им воевать друг с другом, Он разделил их большим проливом, сказав им: “Будете трудиться порознь до тех пор, пока не придет с Востока, а именно – из Кенигсберга, великий философ, который будет подобен вам обоим и принесет истинный свет и объединит вас”. И так случилось, что Бэкон породил Гоббса, Гоббс – Локка, Локк – Беркли, Беркли же породил Юма. А Декарт породил Спинозу, Спиноза – Лейбница, Лейбниц – Вольфа. А потом пришел Великий Иммануил,мудрец из Кенигсберга, который хоть и не был ни эмпириком, ни рационалистом, но был подобен и тем, и другим»[7].

Против этой схемы и выступил Нортон. Он показал, что, во-первых, главными фигурами эмпирического направления в философии XVII – XVIII столетий были не британцы, но французы (в первую очередь П. Гассенди (P. Gassendi; 1592 – 1655)), а, во-вторых, «так называемые эмпирики в ряде важных отношений оказываются не столько эмпириками, сколько априористами (less empirical and more aprioristic ), если их сравнивать с их предшественниками в XVI и XVII столетиях»[8]. По мысли Нортона, «существует глубокое и очень важное различие между эмпиризмом Бэкона, который предполагает простое и некритическое собирание фактов с последующим индуктивным обобщением [подмеченных закономерностей. – И. Д.] (а также эмпиризмом ренессансных авторов или авторов XVII -го столетия, которые составляли (compiled) “центурии” или “синтагмы” по широкому кругу тем) и эмпиризмом Юма. Фактически, как только мы отбрасываем господствующий миф о британском эмпиризме, оказывается, что, по крайней мере, Юм не только привлекает внимание читателя к факту невозможности применения чисто эмпирического подхода к какому бы то ни было историческому или философскому вопросу, но и выказывает некоторые явно априористические тенденции»[9].

Позднее, критика Нортоном понятия «британский эмпиризм» была развита известным английским историком философии Майклом Ричардом Айерсом[10] и австралийцем Чарльзом Вольфом[11], который предложил следующую классификацию эмпирических направлений в философии раннего Нового времени:

i) «Experimentalist empiricism» (Ф. Бэкон, Р. Бойль (R. Boyle; 1627 – 1691));

ii) «A medically motivated, “embodied” empiricism» (У. Гарвей (W. Harvey; 1578 – 1657), П. Гассенди );

iii)«A moral/practical empiricism» (Дж. Локк, Д. Юм)[12].

2. Вторая догма, требующая анализа, касается природы философских достижений Ф. Бэкона в контексте появления новых научных течений, которые обычно связывают с именами Н. Коперника (польск. M. Kopernik, нем. N. Kopernikus, лат. Nicolaus Copernicus; 1473 – 1543), Г. Галилея (G. Galilei; 1564 – 1642), И. Кеплера (J. Kepler; 1571 – 1630), Р. Декарта (франц. R. Descartes, лат. R. Cartesius; 1596 – 1650) и И. Ньютона (I. Newton; 1642/1643 – 1727). Иными словами, речь идет о том, насколько философско-методологические позиции Бэкона отвечали философско-методологическим идеям и практике научных исследований создателей науки Нового времени. Вопрос трудный, потому что во времена Бэкона, да и долгое время после него, не существовало таких понятий, как science и scientist в нашем современном смысле. Поэтому наши реконструкции часто имеют признаки анахронизма, на что указывали многие авторы[13].

Если в XIX веке заслуги Бэкона в становлении науки Нового времени оценивались весьма высоко, особенно, в викторианской Англии[14], то в XX столетии оценки философского наследия британского мыслителя радикально изменились. Философия Бэкона была торжественно объявлена чуть ли не жульничеством, не имеющей (как методология) никакого отношения к наследию подлинных отцов-основателей классической науки(Галилею, Ньютону, Декарту и др.), ибо для них, в отличии от Бэкона, был характерен математический стиль мышления. И любые разговоры о методологии Бэкона в итоге сводились к ее оценке как «provincial and illiterate»[15].

В настоящее время интерес к философскому наследию лорда-канцлера усилился. Причем это усиление произошло практически одновременно с осознанием историками науки и философии того, что наука начала Нового времени была одновременно и галилеевой, и бэконианской, и картезианской. Что же касается заслуг Бэкона в ее (нововременной науки) становлении, то в контексте темы данной работы важно отметить его роль в формировании идеи ограниченного, контролируемого эксперимента (the contained, controlled experiment; далее сокр. CCE), или, по терминологии А. В. Ахутина, – «искусственно-изолирующего», «исследовательского эксперимента»[16].

Усилия античных и средневековых авторов, результатом которых стали индивидуальные и сокровенно-мистические озарения, послужили фоном, на котором британский мыслитель развивал новую методологию изучения природы. Его обширные познания в древней истории, а также знакомство с трудами древних и современных авторов, в сочетании с его юридическим образованием и опытом работы в судах при Елизавете I и Якове I, сказались на языке и стиле его произведений, в которых он описывал свой метод познания природы.

Важными компонентами CCE-концепции Бэкона стали следующие идеи и понятия: 1) «an active inquisitor» (scientist, как бы мы сегодня сказали), который ставит вопросы природе; 2) необходимость привлечения показаний свидетелей, которые могли бы подтвердить (верифицировать) и, если необходимо, повторить результаты эксперимента; и 3) практический результат, который мог бы способствовать улучшению человеческой жизни.

Среди многих вопросов, связанных с генезисом философских идей Бэкона, касавшихся научного познания, внимание исследователей уже не одно столетие приковывал вопрос об истоках бэконианского экспериментализма.Как было показано К. Мерчант[17], идея CCE возникла из следующих трех источников: 1) раннего интереса Бэкона к практическим и механическим искусствам; 2) из предложенного им в трактате «De Sapienta Veterum»(«О мудрости древних»; 1609) и развитого в других сочинениях трехчастного деления природы на: природу свободную, ошибающуюся и связанную; и 3) из той культурной среды, в которой пребывал лорд-канцлер.

Конечная цель Бэкона – восстановить потерянную в результате грехопадения и изгнания из Рая «власть над творением (dominion over creation)» с целью существенно улучшить материальные условия существования человечества[18]. Бэкон жил в период между Ренессансом и Просвещением, в эпоху становления раннего капитализма. Это было время активных усилий, направленных на трансформацию природы с помощью технических изобретений (добыча угля и металлов, создание и распространение всевозможных машин и механизмов и т. д.). Природный ландшафт изменялся. Новые, технические («машинные») реалии входили в жизнь европейцев, что формировало в них чувство власти (господства) над природой. В свою очередь из раннего интереса к механическим и практическим искусствам начал кристаллизоваться экспериментальный метод, предусматривавший изучение и изменение природы «by art and the hand of man» в рамках обширного проекта расширения «the power and dominion of the human race itself over the universe»[19].

Поэтому не случайно бэконианская концепция эксперимента (CCE) опирается, в частности, на представление об ограничении природы «действием мощных препятствий» («violence of impediments»), т. е. о ее трансформации «искусством и человеческой рукой»[20].

Предлагаемое ниже рассмотрение некоторых (разумеется, отнюдь не всех) истоков этого представленияпредполагает анализ двух направлений мысли Бэкона: 1) его взглядов на древнюю, берущую начало в Античности, проблему соотношения естественных (природных) и искусственных (артефактных) объектов и роли тех и других в познании мира; 2) его убежденности, что природа наиболее полно раскрывает свои секреты, лишь будучи подвергнутой «испытанию», т. е. в результате воздействия на природные объекты человеческого искусства и вмешательства человека в «нормальный ход природы». Один из важных источников этой убежденности берет свое начало в юридических реалиях эпохи, в которую жил Бэкон[21], в частности, в процессах над ведьмами и применении пыток в судебной практике. Оба указанных аспекта мысли Бэкона, как будет показано далее, связаны между собой и с его натурфилософскими взглядами на природу материи.

 

 

 

СИЛА КУПИДОНА

 

Одной из важнейших категорий натурфилософии Ф. Бэкона является категория «первичной материи (materia prima)», которую он с наибольшей детальностью рассмотрел в трактате «De principias atque originibus»[22]. Начиная с ранних работ 1590-х и до зрелых произведений 1620-х гг., где он развивает концепцию CCE, Бэкон активно использовал разнообразные метафоры, чтобы определить суть нового метода добывания истины.Свои натурфилософские рассуждения английский мыслитель часто вплетал в предлагавшиеся им истолкования древних мифов, соединяя тем самым натурфилософию и метафизику с тем, что он называл «philosophia parabolae»[23]. В частности, учение о первоматерии соотносилось им с мифом о Купидоне[24].

В понимании Бэкона, Купидон символизирует как самое материю, ее силу и природу, т. е. начала вещей («Materia autem ipsa, atque vis et natura ejus, denique principia rerum»[25]), так и атом, причем в двояком смысле: атом как таковой, т. е. как субстрат (substratum или materia prima) и атом как средоточие неких потенциальных возможностей или сил (способностей), которые Богом приданы первичным частицам («vis … primis particulisa Deo indita»)[26]. Естественное движение атома является той изначальной и единственной его способностью, которая формирует всё материальное («Amor iste videtur esse appetitus sive stimulus materiae primae, sive (ut explicatius loquamur) motus naturalis Atomi. Haec enim est illa vis antiquissima et unica, quae ex materia omnia constituit et effingit»[27]), ибо в движениях и качествах атомов берут начало все прочие движения и качества («in motu et virtute atomi initia omnium motuum et virtutum insunt»)[28]. Тем самым материя (атом) оказывается «causacausarum» (разумеется, post Deum)[29] всего сущего. Иными словами, в глубинах состоящей из атомов материи таится некая сила (потенция), способная порождать и порождающая новые сущности. Атом, по выражению Бэкона, есть «actusetpotentiae», а процесс реализации («развертывания (explicationes)»[30]) генеративного потенциала атома обозначается имтермином «multiplicatio»[31]. Однако, как субстрат атом непознаваем и потому Бэкон сосредотачивается на анализе заложенных в материальном атомепотенциальных возможностей и способностей.

Действующая («побуждающая»[32]) сила Купидона стягивает первичные частицы материи с образованием новых, сложных агрегатов, в результате чего в процессе мультипликации (т. е. развертывания сил и способностей primamateria) появляется все многообразие природных тел («ex cujus multiplication omnis rerum varietas emergatet confletur»[33]). Замечу – Бэкон использует латинский глагол conflare, чтобы подчеркнуть – речь идет не просто о сближении частиц, но об их объединении, «сплавлении», «слиянии» в одно целое, что приводит к появлению тела, свойства которого совершенно отличны от свойств образовавших его конституентов. Речь, таким образом, идет не о механическом сближении или сцеплении частиц, но об образовании качественно новой сущности. Говоря об образовании такой сущности, Бэкон использует такие термины, как «turma» (группа, толпа) и «nodus» (узел): «… semina rerum (т. е. атомы. – И. Д.), licet sint paria, postquam se certas turmas et nodos conjecerint, corporum dissimilium naturam omnino induere, donec eaedem turmae aut nodi dissolvantur»[34], поскольку атомы в своем сложном движении как бы «скручиваются» в единое целое. По мысли Бэкона, обычные макроскопические тела – это своего рода «узлы», узловые «точки» процесса «multiplicatio», когда в результате сложных движений первичных частиц образуются такие их комбинации, которые представляют собой относительно стабильные образования, наделенные свойствами, отличными от свойств объединившихся частиц. Абсолютной же устойчивостью обладают только атомы materia prima, тогда как все их комбинации не дают неразрушимых сложных тел. В материальном микромире, как его представлял английский мыслитель, имеет место непрекращающаяся борьба «простых движений» за преобладание: «иные [движения] совершенно непоборимы; иные сильнее прочих и связывают их, обуздывают, располагают; иные простираются дальше, у них есть преимущество во времени и в быстроте, иные благоприятствуют прочим, усиливают их, расширяют и ускоряют»[35].

«… В телах, которые нам известны, – подчеркивает Бэкон, – нет истинного покоя – ни в целых телах, ни в их частях, но бывает только кажущийся покой. Этот кажущийся покой вызывается или равновесием, или абсолютным преобладанием движений»[36]. И то, что нами мыслится как состояние покоя, в действительности есть результат либо сдерживания или подавления одних движений другими, либо действия препятствий для реализации того или иного движения, либо равновесия движений[37].

Для случаев сохранения материей своей формы[38] в силу того, что простейшие движения оказываются зафиксированными в состоянии динамического равновесия, Бэкон использует термин s chematismus. Такое состояние динамического равновесия движений (по Бэкону: tensio или tensura, т. е. «натяжение») интерпретируется им как наличие связей, накладываемых на простые движения микрочастиц тела. В этом состоянии никаких изменений с телом не происходит, они начинаются, только когда одно движение преобладает над другим (или другими). Поэтому Бэкон рассматривает природные процессы (разрушения, гниения, роста, питания и т. п.) как результат флуктуации «сумм движений (summae motuum)»[39], когда «узлы» движений теряют свою относительную стабильность.

В соответствии с изложенными выше представлениями, Бэкон описывает и процесс происхождения мира. В начале был Хаос, т. е. неупорядоченная масса или скопление материи («Itaque Chaos illud, quod Cupidini coaevum erat, massam sive congregationem materiae inconditam significabat»[40]), или, другими словами, – вначале была materia prima и инкорпорированная в нее Творцом производящая сила (причем,и то, и другое соотносится с фигурой Купидона[41]).

По мысли Бэкона, materia prima, пребывая в Хаосе, т. е. не обретя еще форму in toto, производит то, что философ называет tentamenta mundorum (в русском переводе: «эскизами миров»)[42]. На этой стадии производящая сила материи еще ничем не ограничена и порождаемые формы постоянно меняются, возникают и разрушаются: «ведь до тех пор, пока в универсальной материи раздор сильнее и могущественнее согласия, изменения неизбежно происходят всюду, и даже в самом целокупном здании мира»[43].

Одно из направлений процесса «развертывания» материи привело (причем, совершенно случайно) к возникновению нашего мира. И в этом мире природа «вольна следовать обычному ходу своего становления как на небе, так и среди творений растительных и животных и в общем строе Вселенной». Поэтому Бэкон предпочел в своем проекте «восстановления наук» разделить изложение естественной истории, «исходя из состояния и условий самой природы, которая выступает перед нами в трех видах и развивается как бы по трем направлениям», а именно: «природа или является свободной и развивается своим обычным, естественным путем, …, или же под влиянием искажений и косности непокорной материи, под действием мощных препятствий утрачивает свое естественное состояние (как в случае чудовищ), или же, наконец, уступает труду и искусству человека, подчиняется его воле и как бы рождается вновь, как это происходит во всех созданиях рук человеческих. Поэтому мы и будем делить естественную историю на историю обычных явлений, историю исключительных явлений и историю искусств, которую мы обычно называем также механической и экспериментальной историей. Первая из этих дисциплин исследует природу в ее естественном, свободном проявлении, вторая – отклонения от естественного состояния, третья – взаимоотношения природы и человека»[44].

Развертывание materia prima сопровождается, по мысли Бэкона, не только выявлением заложенных в ней потенциальных возможностей, ее порождающей силы, но и ограничением ее «абсолютной мощи» в силу того, что материя эта переходит в связанное состояние. Купидон, используя такие свойственные ему способности как любовь и желание, организует и ограничивает силы материи. В итоге, иерархия мира представлялась Бэкону в виде пирамиды: «индивиды, образующие основание пирамиды, бесчисленны; они образуют многочисленные виды; в свою очередь виды объединяются в роды; эти последние, поднимаясь к более общим категориям, постепенно все теснее стягиваются, пока наконец природа не соединяется как бы в одной точке»[45]. Движению от основания к вершине такой пирамиды отвечает последовательное ограничение абсолютной мощи materia prima.

Теперь, обрисовав контуры бэконианской теории материи, можно обратиться к наиболее важному в нашем контексте аспекту бэконианской космогонии. Поскольку процесс порождения сущностей в результате «развертывания» материи, т. е. в результате актуализации ее потенциальных возможностей, сопровождается наложением ограничений, связыванием присущих ей сил и способностей, то в данном процессе продуцируются далеко не все потенциально возможные формы (потенциально возможные миры), а то, что актуализовано не проявляет всего заложенного в нем потенциала. Могут существовать иные миры или «театры вещей», и знакомые вещи могут принимать новый, неожиданный облик («nova corporum facies et veluti rerum universitas altera sive theatrum alterum»)[46].Иными словами, в природном мире, данном человеку, реализованы отнюдь не все возможности и силы, заложенные Творцом в материи. Формулируя эту идею, Бэкон радикально переосмысливает традиционные концепции материи и самой природы. Он настаивает на том, что обычное состояние природы, точнее, ее «обычное направление развития» (ее «cursus ordinarius»[47]) – это только одна из великого множества «граней», которые она может нам явить, лишь один из ее образов. Отсюда вывод: умелое манипулирование с телами имитирует деятельность Купидона, выводя тела и явления из их обычного состояния и тем самым актуализируя скрытый природный потенциал.

Новые грани природы, не присущие ее обычному состоянию, проявляются в так называемых «чудесных» или «исключительных» явлениях и объектах, когда материя проявляет «своеволие и непослушание» или что-то препятствует ей вести себя обычным для нас образом, как это имеет место в монстрах и в природных аномалиях[48]. Эти препятствия оказываются дополнительными ограничениями, накладываемыми на «обычный ход природы», т. е. на обычные движения микрочастиц материи. Более того, источником нарушения таких движений, а, следовательно, и источником новых, экзотических природных форм может оказаться деятельность человека. Вмешательство мастера в природные процессы выявляет, таким образом, нереализованные в свободной природе потенциальные возможности.Искусство мастера, понимаемое как ограничение абсолютной силы первоматерии – это своего рода аналог первоначального космогонического процесса ограничения и связывания движений частиц материи, осуществляемого Купидоном. Как выразился Бэкон, «природа вещей лучше выражается в состоянии искусственной стесненности, чем в собственной свободе»[49].

По мысли Бэкона, изначально в процессе Творения появилось некоторое количество материи, дальнейшая эволюция которой состояла в развертывании скрытых в ней сил по мере ее перехода из свободного в связанное состояние, т. е. перехода от «свободной и предоставленной себе природы (когда она самопроизвольно течет и совершает свое дело)» к природе связанной, «обузданной и стесненной» или необычным действием природных сил, или «когда искусство и занятия человека выводят ее из ее обычного состояния, воздействуют на нее и оформляют ее»[50]. Таким образом, для Бэкона, искусственные тела – это тела, произведенные не свободной, но «обузданной и стесненной» человеческим искусством природой[51].

Как видим, английский мыслитель не мог разделять (и не разделял) мнения Аристотеля об искусстве как подражании природе или как вмешательстве в природу с целью ее усовершенствования и исправления[52], поскольку сама концепция совершенствования природы представлялась Бэкону лишенной смысла. Он категорически отказывался рассматривать искусство как способ завершения работы, начатой природой или как средство исправления природных ошибок[53]. «Я склонен рассматривать историю искусств и ремесел скорее как вид натуральной истории, поскольку есть давнее и распространенное мнение, будто искусство – это нечто отличное от природы и искусственные вещи должно отделять от натуральных как совершенно от них отличающиеся по своему роду. И потому большинство авторов, писавших о натуральной истории, сочли достаточным написать историю животных и растений, не упоминая об экспериментах в области механических искусств (которые имеют для философии наибольшую важность). Но не только эта, но и иная, куда более тонкая ошибка нашла путь к человеческим умам. И ошибка эта связана с рассмотрением искусства лишь как своего рода дополнения к природе, как то, что имеет достаточную силу, чтобы завершить начатое природой или исправить ее, когда она сбивается с пути, но не в состоянии произвести радикальные изменения или потрясти природу в самом ее основании. Это мнение внесло в человеческие дела чувство безнадежности, тогда как люди, напротив, должны были бы иметь прочное убеждение, что искусственные вещи отличаются от природных не по форме и не по сущности, но только по тому, как они сделаны. Человек … может соединять или разъединять природные тела, но остальное совершается внутри самой природы»[54]. И так как природа всегда «одна и та же, и ее сила распространяется на всё, и она никогда себе не изменяет, то три вещи следует непременно принять как в равной мере подчиненные только природе, а именно: ход природы, уклонения природы (от своего обычного курса. – И. Д.) и искусство, т. е. то, что добавлено человеком»[55]. Хотя материя, по Бэкону, служит источником действующей силы, т. е. силы, порождающей предметы и явления мира, как естественные, так и искусственные, без человека бесконечное множество вещей никогда бы не существовало.

Развертывание материи, когда природа переходит из свободного состояния в связанное, сопровождается раскрепощением одних изначально заложенных в ней Творцом возможностей и ограничением других, что наиболее ясно было выражено Бэконом в его интерпретации мифа о Протее, в лице которого «изображается материя, древнейшее из всего сущего после Бога. Материя располагается под сводом неба, как бы под сводом пещеры. Протей – раб Нептуна, потому что всякое действие и всякое распределение происходят в жидком состоянии. … Вселенная с ее естественными структурами и системами видов есть облик материи несвязанной, свободной– так сказать, стада материальных творений(Nam universitas rerum, cum structuris et fabricis specierum ordinariis, est materiae non constrictae aut devinctae et gregis materiatorum facies). Тем не менее, если какой-нибудь опытный служитель природы применит насилие к материи и начнет мучить и терзать ее, будто он поставил своей целью уничтожить ее, то материя в свою очередь (поскольку уничтожение или подлинная гибель материи может совершиться только всемогущим Господом), оказавшись в столь затруднительном положении, претерпевает удивительные превращения, принимает различные образы, переходя от одного изменения к другому, до тех пор пока не совершит весь круговорот и не возвратится в прежнее состояние, если только продолжает испытывать воздействие этой силы. Способ связывания, или обуздания, материи при этом более легок и удобен, когда материя заключается в наручники, т. е. в свои крайние пределы»[56].

Тот мир, в котором мы живем – это лишь одно из возможных проявлений силы материи. Поэтому, как уже отмечалось выше, бэконианское понимание искусственного (artificialia) отнюдь не сводится к аристотелевым рассуждениям о том, что искусство исправляет и совершенствует природу. Для Бэкона важно иное: the art–nature distinction следует понимать, прежде всего, как указание на способность человека связывать, обуздывать природу, выводить ее из обычного состояния с целью выявления «как бы иной природы (veluti altera Natura)»[57]. Искусство, нарушая «обычный ход» «свободной природы», не разрушает природу как таковую, но пробуждает дремлющие силы naturanaturans, заставляя природу следовать непривычными для нас путями. «Природа побеждается только подчинением ей» – гласит известный афоризм «Нового Органона»[58].

Для Бэкона, природа – это своего рода совокупность сил и способностей, которыми человек может управлять. И когда она оказывается в человеческом подчинении, рождается иной мир и природное царство преобразуется в царство человека, ибо природа, раскрывшая свои новые потенции, подчинена замыслам и воле людей.

 

ЖЕНСКИЙ ОБРАЗ ПРИРОДЫ

 

Ф. Бэкону, как и очень многим авторам эпохи Ренессанса и раннего Нового времени,природа (в первую очередь дикая, необузданная, хаотичная) представлялась в женском образе. И это больше, чем метафора. Природа была служанкой Бога в земном мире – носительницей и продолжательницей жизни, и кроме того, она задавала меру награды и наказания. Воспринимаемая различными слоями общества и как реальность, и как метафора, природа представляла собой сплав античных, ренессансных и христианских символов. Представленная в женском образе множеством писателей, философов и простых людей, природа оказалась персонификацией Космоса, Земли и человека вообще[59].

Подобно человеку и Космосу, природа считалась наделенной телом, душою и духом. В то же время как женщина она была наделена всеми характерными для женщины органами (грудь, матка и т. д.). Для неоплатоников природа – это низшая часть Мировой души. Для алхимиков и адептов натуральной магии материя природы представляла собой предмет манипуляций и трансформаций в благородные металлы, лекарства, снадобья и т. п. Для христиан, природа служила передатчиком Божественного гнева на непослушное человечество (отсюда неурожаи, голод, бури, эпидемии, землетрясения, болезни и т. д.). Иными словами, она была карающим инструментом Бога, наказывающим людей за их неспособность или нежелание следовать моральным регулятивам, данным Творцом.

Природа мыслилась как телесная субстанция – соединение элементов, основных инстинктов, человеческой телесности и моральной слабости. И телесность природы символизировалась ее репрезентацией в образе женщины, т. е. слабым и легко уязвимым полом. Соответственно, и материя, также представлявшаяся в женском образе, олицетворяла собой низший природный порядок. Природа, подобно женщине, была непостоянной, изменчивой и легко подверженной порче. Материя, ее женское тело с его репродуктивными органами, была объектом постоянного интереса дьявола. Тема «женщина, соблазненная дьяволом», и потому ставшая ведьмой, получила широкое распространение в литературе и изобразительном искусстве XVI – начала XVII вв., а в реальности обернулась многочисленными процессами над ведьмами. Один из наиболее известных примеров – деятельность Мэтью Хопкинса в Англии[60].Считалось, что ведьмы обладают сообщенной им дьяволом способностью контролировать силы природы (вызывать дождь или засуху, эпидемии или порчу продуктов и т. д.).Хотя многие интеллектуалы Ренессанса (скажем, члены Платоновской академии Марсилио Фичино (M.Ficino;лат. M. Ficinus; 1433 – 1499)) связывали понятия красоты и блага с образом женщины – возлюбленной, матери и т. д., и культ Девы Марии был широко распространен, однако, женщины, занимая подчиненное положение в социуме, считались существами, наделенными большей сексуальностью и ближе стоящими к дикой природе, нежели мужчины. И подобно дикой, хаотичной природе они нуждались в контроле и в подчинении, чтобы не стать добычей нечистой силы.

Однако женщины из средних и высших слоев общества в начале XVII -го столетия бросили вызов традиционным представлениям об их месте в социальной иерархии (где-то между мужчиной и животными). Это проявилось, прежде всего, в одежде. К примеру, в Голландии девушки стали носить мужские (широкополые) шляпы, в Англии – короткую стрижку (и тоже мужские шляпы с плюмажем). Епископ Лондона, выражая волю короля Якова I (англ. James, лат. Iacobus; 1566 – 1625)[61], в1620 году распорядился, чтобы духовенство всеми силами обуздывало «дерзость наших женщин» (речь шла о ношении ими мужских шляп, кинжалов и короткой стрижке). И это распоряжение заканчивалось характерной сентенцией: «the truth is the world is very much out of order»[62].(Ср. сшекспировским: «The time is out of joint»).

Восприятие природы как женщины оказало влияние и на Бэкона, на язык его произведений и выбор метафор, которыми он широко пользовался при описании его программы экспериментальных исследований[63].

Вот характерный пример: «Самое важное в этом деле – зорко следить за природой, когда она внезапно отклоняется от естественного хода своего развития, чтобы в результате таких наблюдений можно было в любой момент восстановить по своей воле упомянутый ход развития и заставить природу подчиниться. И я не собираюсь советовать полностью исключить из этой истории чудесных явлений все суеверные рассказы о колдовстве, ворожбе, чарах, сновидениях, предсказаниях и тому подобном (mirabilium superstitiosae narrationes de maleficiis, fascinationibus, incantationibus, somniis, divinationibus, et similibus), если совершенно точно известно, что соответствующее событие действительно произошло. Ведь еще неизвестно, в каких случаях и до какой степени то, что приписывается суеверию, может быть объяснено естественными причинами. И поэтому мы хотя и считаем, что занятия такого рода деятельностью, безусловно, заслуживают осуждения, однако уверены, что в результате внимательного наблюдения и тщательного изучения этих вещей получим отнюдь не бесполезные знания о них, и не только для того, чтобы должным образом разобраться в преступлениях людей, обвиняемых в подобного рода деятельности, но и для того, чтобы глубже проникнуть в тайны самой природы. Следовательно, нужно без колебания вступать и проникать во все такого рода тайники и пещеры, если только перед нами стоит одна цель – исследование истины. Вы, Ваше Величество, подтвердили правильность этого собственным примером, ибо обоими прекраснейшими и ясновидящими глазами, глазом религии и глазом естественной философии, столь мудро и прозорливо проникли в кромешный мрак и доказали, что нет никого более похожего на Солнце, которое, освещая даже клоаки, остается незапятнанным»[64].

По-видимому, Бэкон, упоминая о «примере» короля, имел в виду трактат Якова I Daemonologie (1597)[65], а также тот факт, что, заняв в 1603 году английский престол, новый король существенно ужесточил закон о ведьмах: если при Елизавете I (Elizabeth I; 1533 –1603; королева Англии и Ирландии с 1558), смертный приговор выносили только в случае, когда, по мнению судей, ведовство привело к чьей-то смерти, то при Якове смертная казнь предусматривалась уже за сам факт занятия магией, колдовством и т. п. практиками.

 

 

 

«НАСИЛИЕ, СОВЕРШАЕМОЕ ИСКУССТВОМ»

 

Было бы наивным полагать, что Бэкон не знал о наиболее жестоких пытках и методах, применявшихся к женщинам с целью установить их связь с дьяволом, равно как и об отношении короля к этому. Все это ему было хорошо известно и как юристу, и в силу того, что пытки и казни были элементом тогдашней жизни[66].

Бэкон не защищал применение пыток. Тем не менее, он использовал образы, почерпнутые из пыточной практики в своих сочинениях и полагал, что колдовство и магия могут сообщить информацию,полезную для познания природы и овладения ею.

Использование пыточной риторики свидетельствовало о переносе методов, применявшихся для получения информации у обвиняемого, на процесс «вырывания» секретов у природы. Метод связывания, контроля и допроса человека стал методом, используемым при «допросе» природы. Экспериментатор ставит вопрос – эксперимент дает ответ. Эксперимент должен быть проведен с замкнутой, изолированной системой, в которой переменные характеристики контролируются, а внешние воздействия по возможности исключаются.

Судебный процесс – как разновидность эксперимента – должен опираться на свидетельские показания. И аналогично – при изучении природы. Понять природу можно только учинив над ней насилие, ограничив ее, и как ограничения, так и результаты эксперимента должны быть должным образом засвидетельствованы и верифицированы разными людьми, не только самим экспериментатором.

По меньшей мере три места на заре Нового времени оказались так или иначе связанными с идеей экспериментального метода – зал судебных заседаний, анатомический театр и лаборатория.

Судебная комната (зал заседаний суда) – замкнута, изолирована от внешнего окружения, включая влияние публики, толпы, а также природных объектов и явлений, что позволяло проводить допрос в ограниченном и контролируемом пространстве. Но этого мало, ведь это свойство и, скажем, жилой комнаты. Тем не менее, зал суда имеет свою специфику и прежде всего функциональную, как место, где устанавливается истина и выносится вердикт. Поэтому, в соответствии со своим предназначением, судебное пространство разделено, в нем есть граница (a dividing bar) и не одна, т. е. выделены подпространства судьи, адвокатов, присяжных, свидетелей и т. д. С другой стороны барьера (the bar) находится галерея для публики. Обвиняемый мог быть во время допроса в кандалах или в наручниках и испытывать душевные муки. В «The Masculine Birth of Time» Бэкон последовательно призывает к ответу, к барьеру – Аристотеля, Платона, Галена и других «ложных философов (sham philosophers)», обвиняя их в «false coinage», «vague inductions» и «bogus cures». Их ответы будут оцениваться обвинителем, задача же Бэкона в этом воображаемом допросе – выудить у них если не секреты, то информацию. В судебном разбирательстве пласты разнообразной побочной информации отделяются друг от друга и выявляется истинная суть дела. Судья и присяжные принимают во внимание только доказательства. Они – носители фактов и их вердикт – это выражение истины. Все данные (факты, доказательства и т. д.) письменно регистрируются. Если свидетельства надежные, то они сохраняют свою силу во времени. Как писал Бэкон, «it is by the witness of works that truth is revealed and established»[67].Он использовал термин «trial» как характеристику эксперимента и допрос природы сравнивался им с соответствующей юридической процедурой.

Возможно, Бэкон принял во внимание участия короля в допросах по делу ведьм в 1618 и 1621 годах[68]. Разумеется, расследование дел о ведовстве предусматривало также и физические пытки обвиняемой с целью выведать у нее ее секреты. Таким образом, идея пытки (с применением специальных инструментов) женщины, владеющей оккультными знаниями и тайнами, позволяющими ей контролировать природные силы, оказалась сопряженной в мысли Бэкона с идеей испытания самой природы (мыслимой как женское начало) с помощью научного инструментария и с целью открытия природных законов и тайн.

Например, в сочинении «Приготовление к естественной и экспериментальной истории» («Parasceve ad Historiam Naturalem et Experimentalem»; 1620), Бэкон так формулирует свою задачу: «(пользуясь сравнением с гражданским процессом), мы собираемся в ходе этого великого разбирательства или процесса, порученного нам и назначенного божественной милостью и провидением (с чьей помощью род человеческий стремится осуществить свое право на природу), допросить по каждому из пунктов самое природу и искусства (naturam ipsam et artes super articulos examinemus)»[69].

Однако на этом английский мыслитель не останавливается и в «De Dignitate» читаем: «Ведь подобно тому как характер какого-нибудь человека познается лучше всего лишь тогда, когда он приходит в раздражение, а Протей принимает обычно различные обличья лишь тогда, когда его крепко свяжут, так и природа, если ее раздражить и потревожить с помощью искусства, раскрывается яснее, чем, когда ее предоставляют самой себе (similiter etiam natura arte irritate et vexata se clarius prodit, quam cum sib ilibera permittitur)»[70]. Иными словами, под пытками и природа, и человек должны выдать свои тайны.

В приведенном русском переводе выражения, использованные Бэконом для характеристики способов добывания секретов природы – «vexations of art» и, в латинском варианте, «vexationes artium» – заметно смягчены (переводчик использовал русский глагол «потревожить»). Однако, Бэкон писал именно о «пытке» природы, причем природы скованной, ограниченной, находящейся под действием «мощных препятствий», созданных «трудом и искусством человека», т. е. с использованием механического инструментария[71]. Только так можно вырвать у природы ее тайны и тем самым обрести власть над ней, утерянную в результате грехопадения. Именно в этом представлении берет свое начало бэконианская идея ограниченного, контролируемого эксперимента, или по крайней мере, данное представление стало одним из важных источников указанной идеи.

То, что Бэкон использовал латинский глагол vexare в значении «терзать, мучить»[72] видно из контекста ряда его сочинений. Выше уже приводилась пространная цитата из главы 13 трактата «De sapientia veterum» («О мудрости древних»; 1609), к фрагменту которой мы сейчас обратимся еще раз: «если какой-нибудь опытный служитель природы применит насилие к материи и начнет мучить и терзать ее (vexit and drive it to extremities [vexet, atque urgeat]), будто он поставил своей целью уничтожить ее, то материя в свою очередь (поскольку уничтожение или подлинная гибель материи может совершиться только всемогущим Господом), оказавшись в столь затруднительном положении, претерпевает удивительные превращения, принимает различные образы, переходя от одного изменения к другому…»[73]. Причем «тот, кто хотел бы воспользоваться его (Протея) помощью в каком-нибудь деле, мог добиться этого единственным путем: связав его и сковов цепями (nisi eum manicis comprehensum vinculis constringeret)»[74].

Еще более определенно Бэкон высказывается в другом, уже упоминавшемся выше сочинении – «Parasceve»: «В конце концов насилие, совершаемое искусством, поистине подобно оковам и наручникам Протея, ставящим пределы последним усилиям и попыткам материи сопротивляться. Ведь тело не желает погибнуть и исчезнуть, скорее оно изменится в другие формы. Поэтому, отбросив всякое высокомерие и пренебрежение, мы должны приложить максимум усилий к созданию этой истории, хотя и механической и, как может показаться, недостаточно благородной»[75].Можно привести и другие примеры.

Таким образом, выражения, использованные Бэконом при изложении метода исследования природы, – «vexations of art» («vexationes artium»), «straitened and held fast», «manicis comprehensum vinculis constringeret», «bonds and handcuffs» («vincula et manicae») и т. п., – показывают, что источником (или одним из источников) его,по выражению К. Мерчант,«strong interventionist approach to extracting the.. .secrets of nature», являлась юридическая практика, к которой он имел непосредственное отношение в силу занимаемых им должностей.

Вместе с тем, Бэкон в философских текстах предпочитал не акцентировать юридические истоки своих методологических идей (он, в частности, не использовал выражения «torture nature» или «putting nature on the rack») и не вдавался в детальные аналогии между методами добывания истины в пыточных камерах и в лабораториях. Однако, на юридическое происхождение его эксперименталистского подхода было указано другими авторами, в частности Г. Лейбницем (G. W. von Leibniz; 1646 – 1716).

 

 

 

ПРИРОДА НА ДЫБЕ

 

В своих юридических работах Лейбниц затрагивал вопрос о применении пыток в судебной практике. Его замечания по этому поводу демонстрируют как его отвращение к подобной практике, так и ее трактовку в качестве принятого элемента юридической традиции в рамках римского права. Изучение его записей и эпистолярного наследия позволяет в частности понять смысл одного замечания в его знаменитом письме Габриэлю Вагнеру (1696):

«Опираясь на них [т. е. на юридические вопросы], мы можем разработать также некоторое искусство вопрошания (kunst zu fragen), которое окажется полезным не только для судей и протоколистов, но также в путешествиях, когда нам представится случай увидать необычные вещи и поговорить с необычными людьми, от коих можно многое узнать, благодаря чему мы сможем найти наилучшее применение таким мимолетным и никогда не возвращающимся возможностям и не сердиться потом на себя за то, что мы о чем-то не спросили или не заметили ту или иную вещь. К этому имеет также отношение и искусство исследования самой природы, когда ее как бы подвергают пытке (und gleichsam auff die folterbanck zu bringen) – Ars Experimentandi, которое столь умело начал развивать Бэкон»[76]. Возможно, Лейбниц первым заговорил об «искусстве экспериментирования» Ф. Бэкона, используя метафору «пытки».

Согласно распространенной юридической практике, закрепленной, в частности в Constitutio Criminalis Carolina[77], на которую часто ссылался Лейбниц, в делах по тяжким преступлениям требовалось наличие показаний двух надежных свидетелей или полное и подтвержденное признание самого обвиняемого[78]. Если имелся только один свидетель или таковые вообще отсутствовали, или доказательства вины носили косвенный характер и не представлялись убедительными, то судья давал распоряжение о пытке обвиняемого с целью достижения полной ясности. Процедура пытки была весьма детально регламентирована. Цель испытания – не в нанесении ран и увечий обвиняемому, а в получении от него таких деталей, «который невиновный знать не мог»[79].

В своих ранних юридических работах Лейбниц выступает как активный противник применения пыток, даже законодательно регулируемых[80]. Он, в частности, утверждал, что пытки противоречат каноническому праву, что не соответствовало действительности, поскольку они были узаконены буллой «Ad extirpanda» (1252) папы Иннокентия IV (лат. Innocentius PP. IV, в миру – Sinibaldo de Fieschi; ок. 1195 – 1254, понтификат: 1243 – 1254), когда средневековые ордалии были заменены нормами римского права[81]. Трудно представить, что Лейбниц не знал об этом. Но, по-видимому, он опирался не на юридические, а на моральные основания.

В неоконченной работе (наброске) «Elementa Juris Naturalis» (1669 – 1670)[82] Лейбниц, рассуждая о «насилии, учиненном над природой» (в том числе и над человеческой природой), отмечал: «было бы несправедливым желать причинить вред другому без необходимости»[83]. И хотя в некоторых случаях применение пытки может быть оправдано, тем не менее ее использование (как по отношению к человеку, так и по отношению к объектам внешнего мира), если оно строго не регламентировано, наносит ущерб природе. Не говоря уж о том, что использование пыток не гарантирует отсутствие ошибок и достоверности выводов. Более того, для вынесения справедливого решения в случае применения пытки, судья должен, по мнению Лейбница, «обладать сверхчеловеческими способностями», чтобы оставаться полностью беспристрастным.

И тем не менее, какое бы отвращение ни испытывал Лейбниц к пыткам, как юрист он вынужден был считаться с наличной юридической практикой. Как он признавался Иоганну Верлхофу (J. Werlhof; 1660 – 1711), известному немецкому юристу, «иногда, к великой опасности для государства, необходимо, чтобы невинные люди платили за свое невезенье … И все же мы должны стремиться к тому, чтобы по возможности сдерживать необходимое зло» (письмо от 13 августа 1696 года)[84]. Пытку, по мнению Лейбница, целесообразно использовать лишь в делах по особо тяжким преступлениям, да и то, в исключительных случаях, под строгим контролем, и главная цель обращения к такому методу дознания состоит в том, чтобы добиться большей степени достоверности выводов и заключений, чем при ограничении разбирательства лишь свидетельскими показаниями и вещественными доказательствами. Иными словами, Лейбниц полагал, что юридическая аргументация по степени своей достоверности должна приближаться к достоверности научного доказательства. Физические страдания, причиняемые пыткой являются, по его мнению меньшим злом, нежели несправедливое решение судьи вследствие недостаточного знания им фактов и обстоятельств дела.

На первый взгляд кажется парадоксальным, что Лейбниц, который испытывал отвращение к пыткам, использовал «пыточную» метафору (пусть даже ссылаясь на Бэкона) при описании экспериментального метода, которому он явно симпатизировал. Видимо, здесь надо принять во внимание, что для него достижение достоверного знания являлось высшей целью экспериментальной науки, подобно тому, как применение пытки расценивалось как способ получения достоверной информации в наиболее трудных и запутанных судебных делах. Здесь он развивает подход Декарта, добавляя к картезианским критериям истинности знания (ясности и отчетливости) еще и достоверность. Кроме того, в этой связи уместно вспомнить и картезианскую трактовку тела как протяженной сущности, лишенной души и потому не изменяемой под воздействием «пытки». Но если природа пассивна и безжизненна, то человек может рассматривать ее как механизм и поступать с ней как с механической игрушкой, «разбирая» и «собирая» ее по своему желанию. Однако тогда выражение «пытка природы» – не более чем фраза, указывающая на то, что наука должна в своем поиске использовать наиболее жесткие и глубокие методы воздействия на изучаемый объект с целью достижения наибольшей достоверности своих выводов (например, метод термодеструкции в химии). Но это скорее картезианская позиция, поскольку по убеждению Лейбница, природа на всех своих уровнях пронизана жизнью. Тогда почему же он, высоко оценивая Ф. Бэкона как мыслителя[85], с явным одобрением отнесся и к бэконианской идее «пытки природы»?

Возможно, дело в том, что в XVIII столетии многие интеллектуалы активно выступали против использования пыток в юридической практике (примером может служить диссертация Христиана Томазия[86] «Über die Folter»). В результате, к середине XVIII века пытки были официально отменены во многих европейских странах.

Однако не менее, а, возможно, более важную роль в отмене юридических пыток сыграли изменения в оценке юристами значимости и весомости различных доказательств вины, изменения, которые начались уже в конце XVII столетия. Многие юристы полагали, что для вынесения обоснованного приговора вовсе не обязательно применять пытку, ее использование может привести к самооговору обвиняемого с целью избежать физических страданий. Все больше юристов склонялись к тому, что вполне достаточно иных критериев достоверности, в частности, использования косвенных доказательств вины[87]. Таким образом, когда Лейбниц писал письмо Г. Вагнеру, вопрос о пытках уже терял свою актуальность.

Приведенное соображение объясняет, почему Лейбниц, резко отрицательно относясь к пыткам, все же включал их в иерархию достоверностей методов добывания истины в суде. Ведь отвратительная реальность пыток во многих германских государствах к 1696 году уже ушла в прошлое. Поэтому рассуждения Лейбница носили в то время скорее отвлеченно-теоретический характер. И когда он использовал образ пытки (уже не столь устрашающий, как во времена Бэкона) для характеристики экспериментального метода, то речь шла о том, что научное знание так относится к обычному (профанному), как более точное и выверенное уголовное право к менее строгому гражданскому. Кроме того, юридическая пытка, как уже было сказано, представляла собой контролируемую процедуру и контроль был направлен на то, чтобы не причинить обвиняемому неустранимого вреда и увечий. Соответственно и «пытка природы» должна была быть организована так, чтобы не причинить ей (природе) непоправимого ущерба. Иными словами, Лейбниц исходил из того, что ни обвиняемый, ни природные объекты (которые, согласно Лейбницу, являются одушевленными сущностями) не должны стать предметом злоупотреблений.

 

 

 

«SCIENTIAPOTESTASEST»

 

В заключении уместно остановиться на смысле (точнее, смыслах) известного афоризма Бэкона, который на русский язык обычно переводится как «знание – сила» (что, в частности, отражено в названии популярного российского журнала).

Этот афоризм появился в главе одиннадцатой – «De Haeresibus» («Of Heresies») – работы Бэкона «Meditationes sacrae»[88], небольшом трактате, первоначально опубликованном на латыни в Лондоне в 1597 году под одной обложкой с двумя другими его сочинениями: «Опыты, или наставления нравственные и политические (Essays, or Counsels, Civil and Moral)» и «Фигуры убеждения и разубеждения (Places of perswasion and disswasion)»[89]. Позднее, в 1598 году, появился английский перевод «Meditationes» – «Religious Meditations», вряд ли принадлежавший самому Бэкону, хотя содержавший его imprimatur.[90] Глава «О ересях» начинается со следующего фрагмента из Мф. 22:29: «Заблуждаетесь, не зная Писаний, ни силы Божией (Erratis, nescientes Scripturas neque potestatem Dei)[91]». «Это положение, – пишет Бэкон, – является матерью всех канонов против ересей. Причина ошибки (ведущей к ереси. – И. Д.) двоякая: незнание Божественной воли, и незнание, или поверхностное знание Его могущества. Воля Бога в наибольшей мере выявляется через Писание – поэтому изучайте Писание; Его могущество более всего явлено в Его творениях, поэтому созерцайте и изучайте Его творения»[92]. И далее автор переходит к рассмотрению основных «степеней (gradus)» ересей, отрицающих или умоляющих власть и силу Бога. В частности, Бэкон указывает на людей, которые делают больший акцент на Божественном знании[93], нежели на Его мощи (силе), «или, скорее, на той части Божественной мощи, посредством которой он познает (ведь и само по себе знание есть мощь (сила))[94], чем на той, посредством коей Он действует (movetetagit)», допуская тем самым, что Господь «в качестве равнодушного зрителя предвидит некоторые вещи, которые Он, однако, не предопределяет»[95]. Таким образом, главным атрибутом Бога, по мысли Бэкона, служит Его мощь (могущество), Его сила, а, следовательно, и Его власть над Творением[96]. И было бы неправильно говорить о Божественном знании (и предзнании) как о каком-то отдельном Божественном атрибуте, ибо само по себе Божественное знание – это тоже сила, дающая Ему власть над миром.

Позднее, эта мысль Бэкона получила дальнейшую конкретизацию в его более поздних сочинениях, обретая те смыслы, которые в первоначальном контексте «Meditationes sacrae», по-видимому, не подразумевались. Бэкон, отталкиваясь от того же фрагмента Евангелия от Матфея, в более развернутом виде повторяет мысль о двух божественных книгах: «Ведь Спаситель наш говорит: "Вы заблуждаетесь, не зная Писания и могущества Бога". И для того, чтобы мы не впали в заблуждение, он дал нам две книги: книгу Писания, в которой раскрывается воля божья, а затем – книгу природы, раскрывающую его могущество. Из этих двух книг вторая является как бы ключом к первой, не только подготавливая наш разум к восприятию на основе общих законов мышления и речи истинного смысла Писания, но и, главным образом, развивая дальше нашу веру, заставляя нас обратиться к серьезному размышлению о божественном всемогуществе, знаки которого четко запечатлены на камне его творений»[97]. Обращаясь к пониманию Бэконом соотношения понятий scientia и potestas в его более поздних сочинениях, можно отметить по крайней мере два аспекта этой соотнесенности.

1. Для Бэкона знание основывается прежде всего на экспериментальном изучении причин и следствий природных явлений. Выразительными примерами могут служить следующие фрагменты из «Novum Organum Scientiarum»:

«Знание и могущество человека совпадают, ибо незнание причины затрудняет действие. Природа побеждается только подчинением ей, и то, что в созерцании представляется причиной, в действии представляется правилом»[98].

«Дело и цель человеческого могущества в том, чтобы производить и сообщать данному телу новую природу или новые природы. Дело и цель человеческого знания в том, чтобы открывать форму данной природы, или истинное отличие, или производящую природу, или источник происхождения (ибо таковы имеющиеся у нас слова, более всего приближающиеся к обозначению этой цели)»[99].

В «New Atlantis» «отец Соломонова дома» говорит путешественнику:

«Целью нашего общества является познание причин и скрытых сил всех вещей и расширение власти человека над природою, покуда все не станет для него возможным»[100].

Как видим, английский мыслитель подчеркивает «the operative or manipulative aspect of man's cognitive enterprise»[101]. Цель Бэкона – создать «такую естественную философию, которая не стремится погрузиться в туман утонченных и возвышенных спекуляций, но действенно помогает людям в преодолении трудностей и невзгод их жизни (efficaciter operetur ad sublevanda vitae humanae in commoda)»[102]. Наука, в понимании Бэкона, – это прежде всего scientia operativa, способная не только познавать явления, но и вмешиваться в них, изменяя их в соответствии с целями человека.

2. Другой аспект отношения scientia и potestas состоит для Бэкона в том, что те индивиды, которые сведущи в практических вопросах, являются более достойными кандидатами на высокие должности в исполнительной власти, чем аристократы крови. «Сенаторы и советники, если они образованны, опираются на более прочные принципы, чем те, кто руководствуется только практическим опытом. Ведь образованные люди заранее видят опасности и вовремя их предупреждают, тогда как необразованные видят их, только вплотную столкнувшись с ними, замечают только то, что им непосредственно угрожает, пребывая в уверенности, что, если будет нужно, они сумеют благодаря своей смекалке выбраться из самой гущи опасностей. Насколько счастливыми были времена, когда власть принадлежала образованным правителям»[103]. Иными словами, обладание интеллектуальным капиталом, включающим и научные знания в их теоретическом и прикладном аспектах, может и должно служить основанием продвижения по социальной лестнице и усиления политического влияния.

Во второй книге своего сочинения «De Dignitate» Бэкон обращаясь к королю, пишет: «Что же касается тех мер, которые имеют в виду в отношении самих ученых, то, не говоря уже о возвышении и продвижении их, нужно указать на следующие две задачи: а) вознаграждение и поощрение преподавателей дисциплин уже известных и открытых, б) вознаграждение и поощрение исследователей в тех областях науки, которые до сих пор остаются еще недостаточно разработаны и исследованы»[104].

Идеал Бэкона – политическая власть, опирающаяся на политический разум, вобравший в себя разнообразные знания, в том числе и знания о природе, ибо «власть науки (imperium scientiae) намного выше, чем власть над волей, хотя бы и свободной и ничем не связанной», поскольку наука «господствует над рассудком, верой и даже над самим разумом, который является важнейшей частью души и управляет самой волей». «На земле, конечно, нет никакой иной силы, кроме науки и знания, которая бы могла утвердить свою верховную власть над духом и душами людей, над их мыслями и представлениями, над их волей и верой», а потому «справедливое и законное господство над умами людей, упроченное самой очевидностью и сладостной рекомендацией истины, конечно же, скорее всего, может быть уподоблено божественному могуществу (sane quam proxime ad potestatis divinae similitudinem accredit)»[105]. Но чтобы выведать у природы ее тайны и секреты, необходимо вывести ее из ее «нормального» состояния, «пытать природу».

Спустя почти два столетия И. В. Гете, призывавший «раз и навсегда освободить явление [природы] из мрачной эмпирико-механической догматической пыточной камеры»[106], как бы полемизируя с Бэконом и Лейбницем, скажет: «Die Natur verstummt auf der Folter; ihre treue Antwort auf redliche Frage ist: Ja! ja! Nein! nein! Alles übrige ist von Übel»[107]. Но это уже другая тема.

 

 

---

1 Наиболее значимыми исследованиями, на наш взгляд, являются монографии: Gaukroger S. Francis Bacon and the transformation of early-modern philosophy. Cambridge; New York: Cambridge University Press, 2001; Perez-Ramos A. Francis Bacon's idea of science and the maker's knowledge tradition. Oxford: Clarendon Press, 1988; Martin J. Francis Bacon, the state and the reform of natural philosophy. Cambridge: Cambridge University Press, 1992; Сапрыкин Д.Л. Regnum Hominis (Имперский проект Френсиса Бэкона ). М.: Издательство «Индрик », 2001.

2 «Durch dies Methodische der Betrachtung, das er eingeführt hat, allein ist er merkwürdig, dadurch allein in die Geschichte der Wissenschaften und der Philosophie aufzunehmen; und durch dies Prinzip des methodischen Erkennens hat er auch die groβe Wirkung auf sein Zeitalter hervorgebracht, indem er es auf die Mängel der Wissenschaften sowohl ihrer Methode als ihrem Inhalt nach aufmerksam machte. Bacon gilt als Heerführer der Erfahrungsphilosophie; es wird sich immer auf ihn in diesem Sinne berufen. Er hat die allgemeinen Prinzipien der Verfahrungsart in diesem Erkennen aufgestellt» (Hegel G. W. F. Vorlesungen uber die Geschichte der Philosophie. Band III // Hegel G. W. F. Werke: In zwanzig Banden // Auf der Grundlage der Werke von 1832 – 1845 neu edierte Ausgabe, Redaktion Eva Moldenhauer und Karl Markus Michel. FrankfurtamMain: Suhrkamp, 1969 – 1979. Bd. 20. 1971. S. 78). К сожалению, в русском переводе Б. Г. Столпнера эта характеристика оказалась практически опущенной: «Единственно лишь введенная им методичность рассмотрения делает его замечательным, единственно лишь это делает его достойным занять место в истории наук и философии, и этим принципом методического познания он также и оказал значительное влияние на свою эпоху, так как обратил внимание на неудовлетворительность наук как со стороны метода, так и со стороны их содержания. Он установил в опытной философии всеобщие принципы исследования» (Гегель Г. В. Ф. Лекции по истории философии (Vorlesungen ü berdieGeschichtederPhilosophie. Band 3). Кн. 3: 1817 – 1830. СПб.: Наука, 1999. С. 85 – 572; С. 284). В другом месте Гегель называет Бэкона «вождем внешнего, чувственного философствования» (Гегель Г. В. Ф. Лекции по истории философии. С. 294), в оригинале: «dem Heerfuhrer des äuβerlichen, sinnlichen Philosophierens» (Hegel G. W. F. Vorlesungen uber die Geschichte der Philosophie. Band III. S. 91).

3 Hegel G. W. F. Vorlesungen uber die Geschichte der Philosophie. Band III. S. 209.

4 Hegel G. W. F. Vorlesungen uber die Geschichte der Philosophie. BandIII. S. 68. В русском переводе: «Во Франции получила больше силу абстрактная всеобщность; из Англии же исходил опыт, и он там еще и теперь обретается в необычайной чести» (Там же. С. 276).

5 Fischer K. Franz Baco von Verulam: die Realphilosophie und ihr Zeitalter. Leipzig: F. A. Brockhaus, 1856 (расширенноепереиздание: Fischer K. Francis Bacon und seine Nachfolger: Entwicklungsgeschichte der Erfahrungsphilosophie. 2-е voellig umgearb. Aufl. Leipzig: F. A. Brockhaus, 1875); Windelband W. Lehrbuch der Geschichte der Philosophie / Billige ausgabe mit einem Schulusskapitel: Die Philosophie im 20. Jahrhundert und einer Ubersicht uber den Stand der philosophiegeschichtlichen Forschung, hrsg. von Heinz Heimsoeth. 13 Aufl. Tubingen: Mohr, 1935. Впрочем, и в XIX столетии были исследователи, главным образом, среди французских авторов, которые не связывали философские позиции Бэкона и английских мыслителей второй половины XVII в. столь непосредственно, как это делал Гегель и Куно Фишер, см., например: Remusat Ch. de. Bacon, sa vie, son temps, sa philosophie jusqu'à nos jours. Paris: Didier et Cie, 1857. Pp. 403 – 410; Adam Ch. Philosophie de Francois Bacon. Paris: Félix Alcan, 1890.

6 Norton D. F. The myth of «British empiricism» // History of European Ideas, 1981. Vol. 1, № 4. Pp. 331 – 344.

7 Ibid. P. 331.

8 Ibid. P. 334.

9 Ibid. P. 340.

10 Ayers M. Theories of knowledge and belief // Cambridge History of Seventeenth Century Philosophy. In 2 vols. / Edited by D. Garber & M. Ayers with the assistance of Roger Ariew and Alan Gabbey. Cambridge: Cambridge University Press, 1998. Vol. 2. Pp. 1003 – 1061;

11 WolfeСh. On David Norton, «The Myth of British Empiricism» // History of European Ideas, 1981. Vol. 1. № 4. Pp. 1-5.

12 Ibid. P. 4.

13 Jardine N. Epistemology of the Sciences // The Cambridge History of Renaissance Philosophy / C. B. Schmitt and Q. Skinner (eds). Cambridge: Cambridge University Press, 1988. Pp. 685 – 712; P. 685; Morris M. N. Science as Scientia // Physis, 1981. Vol. 23. Pp. 171 – 196; Ross S. «Scientist»: the Story of a Word // Annals of Science, 1964. Vol. 18. Pp. 65 – 85; Yeo R. An Idol of the Market Place: Baconianism in 19th-century England // History of Science, 1985. Vol. 23. Pp. 251 – 298; Pérez-Ramos A. Francis Bacon's Idea of Science and the Maker's Knowledge Tradition, Oxford, Clarendon, 1988. Pp. 7 – 30.

14 «The Baconian philosophy, having for its object the increase of human pleasures and the decrease of human pains, has on this principle made all its brilliant discoveries in the physical world, and having thereby effected our vast progress in the mechanical arts, has proved itself to be the all sufficient philosophy», – читаем в QuarterlyReview (цит. по: Cochrane R. C. Francis Bacon and the Rise of the Mechanical Arts in 18th century England // Annals of Science, 1956. Vol. 11. Pp. 137 – 156; P. 156. См. также: A. E. Finch. On the Inductive Philosophy: Including a Parallel between Lord Bacon and Auguste Comte as Philosophers: a discourse delivered beforethe Sunday Lecture Society, Nov. 26, 1871. London: Longmans, Green, 1872.

15 Lakatos I. Changes in the Problem of Inductive Logic // The Problem of Inductive Logic. Proceedings of the International Colloquium in the Philosophy of Science(1965: Bedford College) /Edited by Imre Lakatos. Amsterdam: North-Holland, 1968. (Series: Studies in Logic and the Foundations of Mathematics; Vol. 51). Pp. 315 – 427; P. 318; Koyré A. Etudes d'histoire de la pensee scientifique. Paris: Presses Universitaires de France, 1966. ПословамА. Койре, говорить, чтоФ. Бэкон – один из основателей современной науки – это «mauvaise plaisanterie» (дурная шутка ) [P. 7].

16 Ахутин А. В. История принципов физического эксперимента. От Античности до XVII века. М.: Наука, 1976. С. 182, 252. В отличии, от «наблюдающего», «естественно-изолирующего эксперимента» Античности и «истолковывающего», так сказать, «сверхъестественно-изолирующего» эксперимента Средневековья.

17 Merchant C. «The Violence of Impediments»: Francis Bacon and the Origins of Experimentation // Isis, 2008. Vol. 99. Pp.731 – 760.

18 Bacon F. The New Organon. Book 2 // Bacon F. The Works / Edited by James Spedding, Robert Leslie Ellis and Douglas Denon Heath. In 15 vols. Vols. 1 – 7: Philosophical works. Vols. 8 – 10: Translations of the philosophical works. Vols. 11 – 15: Literary and professional works. Boston: Houghton, Mifflin and Co., n.d. (далее: Bacon F. The Works). Pp. 167 – 350; P. 350. Одна из ранних (написана около 1602 – 1603 гг., но опубликованная посмертно) работ Ф. Бэкона – «The Masculine Birth of Time» – содержала подзаголовок: «The Great Instauration of the Dominion of Man over the Universe».

19 Bacon F. The Great Instauration // Bacon F. The Works. Vol. 8. Pp. 15 – 58; P. 48); Bacon F. The New Organon. Book 1. // Bacon F. The Works. Vol. 8. Pp. 59 – 164; P. 162.

20 Bacon F. De dignitate et augmentis scientiarum (Libri 1 - 6) // Bacon F. The Works. Vol. 2. Pp. 73 – 503; P. 189 (англ. перевод: Of the Dignity and Advancement of Learning // Ibid. Vol. 8 (1). Pp. 385 – 520; P. 520; русск. перевод Н. А. Федорова под ред. Г. Г. Майорова: Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук // Бэкон Ф. Сочинения: в двух томах. Изд-е 2-е, исправленное и дополненное. М.: Мысль, 1977 – 1978; (далее: Бэкон Ф. Сочинения). Т. 1. С. 81 – 522; С. 151).

21 Реалиях, характерных, разумеется, не только для позднетюдоровской и раннестюартовской Англии.

22 Bacon F. De principiis atque originibus secundum fabulas Cupidinis & Coeli. Sive Parmenidis et Telesii & praecipue Democriti philosophia tractata in fabula de Cupidine // Bacon F. The Works. Vol. 5. Pp. 289 – 346; (англ. перевод: Vol. 10. Pp. 341 – 399; русск. перевод А. Н. Гутермана под ред. Г. Г. Майорова: Бэкон Ф. О началах и истоках в соответствии с мифами о Купидоне и о небе, или о философии Парменида и Телезио и особенно Демокрита в связи с мифом о Купидоне // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 301 – 348). Работа осталась незавершенной и была опубликована после смерти Бэкона в 1653 г. Исааком Грутером (I.Gruter): Francisc iBaconi de Verulamio Scripta in naturali et universali philosophia. Amstelodami: Apud Ludovicum Elzevirium, 1653. Согласно Г. Рису (G.Rees), она была написанав 1612 г. или несколько позднее («it was very probably composed in orjust after 1612» (The Oxford Francis Bacon / Ed. Graham Rees and Lisa Jardine. In 15 vols. Oxford: Clarendon Press, 1996 –. Vol. 6: Philosophical Studies c.1611 – c.1619 / Edited with introduction, notes and commentaries by The late Graham Rees. With facing-page translations by Graham Rees, and Michael Edwards. 1996. P. xxxv)).

23 Bacon F. De principiis atque originibus // Bacon F. The Works. Vol. 5. P. 294; (англ.: «philosophy of the parable»: Bacon F. The Works. Vol. 10. P. 348). Об использовании Ф. Бэконом классической мифологии см.: Lemmi Ch. W. The Classic Deities in Bacon: A Study in Mythological Symbolism. Baltimore: The Johns Hopkins Press, 1933. Pp. 49 – 61.

24 Натурфилософское истолкование образа Купидона как атома Бэкон дает также в сочинении «De sapientia veterum» (1609) (Bacon F. De sapientia veterum // Bacon F. The Works. Vol. 12. Pp. 403 – 454; Vol. 13. Pp. 9 – 65 (англ.: Vol. 13. Pp. 67 – 172;русск. перевод Н. А. Федорова под ред. Г. Г. Майорова: Бэкон Ф. О мудрости древних / Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 231 – 300), но я здесь буду обращаться, главным образом, к «De principiis atque originibus» .

25 Bacon F. De principiis atque originibus // Bacon F. The Works. Vol. 5. P. 291 (англ.: «matter itself, and the force and nature thereof, the principles of things in short»; Bacon F. The Works. Vol. 10. P. 344).

26 Ibid. P. 292 (англ.: «implanted by God in these first particles»; Bacon F. The Works. Vol. 10. P. 346). Подобное двоякое понимание материи (как субстрата и как потенции) можно встретить также в трактате Дж. Бруно (G.Bruno; 1548 – 1600) «ОПричине, НачалеиЕдином (BrunoG. Delacausa, principioeuno // Operedi Giordano Brunoedi Tommaso Campanella /Acuradi Augusto Guzzoedi Romano Amerio. Milano: R. Ricciardi, 1956. [Ser.: La letteratura italiana: storia e testi; 33]. P. 369). Бэкон воспринял многие идеи ноланца (об атоме, о «развертывании» материи, о природе как произведении искусства, о телах как противоположностях, соединенных некоторой связью (vinculum) ит. д.). О влиянии Бруно на Ф. Бэконасм.: Barbour R. Bacon, Atomism, and Imposture: The True and the Useful in History, Myth and Theory // Francis Bacon and the Refiguring of Early Modern Thought: Essays to Commemorate The Advancement of Learning(1605–2005) / Eds. Julie Robin Solomon and Catherine Gimelli Martin. Aldershot: Ashgate, 2005. Pp. 17 – 43.

27 Bacon F. De sapientia veterum // Bacon F. The Works. Vol. 13. P. 23 (англ.: «the natural motion of the atom... the original and unique force that constitutes and fashions all things out of matter»; Bacon F. The Works. Vol. 13. P. 122).

28 Bacon F. De principiis atque originibus // Bacon F. The Works. Vol. 5. P. 294 (англ.: «in the motion and virtue of the atom are the beginnings of all motions and virtues»; Bacon F. The Works. Vol. 10. P. 348).

29 Bacon F. De principiis atque originibus // Bacon F. The Works. Vol. 5. P. 291.

30 Bacon F. Abecedarium novum naturae // The Oxford Francis Bacon // Ed. Graham Rees and Lisa Jardine. In 15 vols. Oxford: Clarendon Press, 1996 –. Vol. 13. Pp. 174 – 176 et passim.

31 «Lex summa essentiae atque naturae... vis scilicet primis particulis a Deo indita, ex cujus multiplicatione omnis

rerum varietas emergat et confletur» (Bacon F. De principiis atque originibus // Bacon F. The Works. Vol. 5. P. 292; англ.: «For the summary law of being and nature … the force implanted by God in these first particles, from the multiplication whereof all the variety of things proceeds and is made up»; Bacon F. The Works. Vol. 10. P. 346).

32 Бэкон часто употребляет термин appetites в значении «склонность, желание, стремление», например: «… materia non caret inclinatione et appetitu ad dissolutionem mundi et redicivationem in illud Chaos antiquum, nisi praevalida rerum concordia (per Amorem sive Cupidinem significata) malitia et impetus ejus cohiberetur et in ordinem compelleretur» (Bacon F. De sapientia veterum // Bacon F. The Works. Vol. 12. P. 447). Русск. перевод Н. А. Федорова: «… материя обладает известной склонностью, стремлением к разрушению своей формы (у Бэкона – «к разрушению мира». – И. Д.) и возвращению…» (Бэкон Ф. О мудрости древних / Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 252). См. также: Bacon F. De principiis atque originibus // Bacon F. The Works. Vol. 5. P. 308.

33 Bacon F. De principiis atque originibus // Bacon F. The Works. Vol. 5. P. 292.

34 Bacon F. Cogitationes de natura rerum // Bacon F. The Works. Vol. 5. Pp. 203 – 231; P. 208. См. также запись Бэкона 1608 г.: «Nodi et globi motuu, and how they concurre and how they succeed and interchaung in things most frequent» (Bacon F. Commentarius solutes, sive Pandecta, sive Ancilla memoriae // The letters and the life of Francis Bacon including all his occasional works: namely letters, speeches, tracts, state papers, memorials, devices, and all authentic writings not already printed among his philosophical, literary or professional works / Newly collected and set forth in chronological order with a commentary, biographical and historical, by James Spedding. In 7 vols. (This set was also published as vols. 8 – 14 of «The works of Francis Bacon» / Edited by James Spedding, Robert Leslie Ellis and Douglas Denon Heath). London: Longman, Green, Longman, and Roberts, 1861 – 1874. Vol. 4 (11), 1868. Pp. 39 – 95; P. 69).

35 БэконФ. НовыйОрганон. Книга вторая афоризмов об истолковании природы, или О царстве человека / Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 80 – 214; С. 196. («Etenim ex his quos proposuimus motibus alii prorsus sunt invincibiles; alii aliis sunt fortiores, et illos ligant, fraenant, disponunt; alii aliis longius jaculantur; alii alios tempore et celeritate praevertunt; alii alios fovent, roborant, ampliant, accelerant» (Bacon F. Novum Organum. Liber Secundus Aphorismorum de Interpretatione Naturae sive de Regno Hominis // Bacon F. The Works. Vol. 1. Pp. 339 – 539; P. 513)).

36 Бэкон Ф. Новый Органон. Книга вторая афоризмов об истолковании природы, или О царстве человека / Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 197. («Etenim in corporibus hie apud nos, nulla vera est quies, nec in integris nec in partibus; sed tantum secundum apparentiam» (Bacon F. Novum Organum. Liber Secundus Aphorismorum de Interpretatione Naturae sive de Regno Hominis // Bacon F. The Works. Vol. 1. P. 515).

37 «Quies enim simplex et absoluta, et in partibus et in toto, nulla est; sed quas esse putatur, per motiium impedimenta, cohibitiones, et aequilibria efficitur» (Bacon F. Cogitationes de natura rerum // Bacon F. The Works. Vol. 5. P. 217).

38 Когда материя рассматривается как субстрат.

39 Bacon F. Abecedarium nouum naturae // The Oxford Francis Bacon. Vol. 13. P. 203.

40 Bacon F. De principiis atque originibus // Bacon F. The Works. Vol. 5. Pp. 290 – 291. Русский перевод: «Этот Хаос, который был сверстником Купидона, означал неупорядоченную массу или собрание материи» (Бэкон Ф. О началах и истоках / Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 304).

41 «А что первая материя имеет некоторую форму, демонстрируется в мифе тем, что он наделяет Купидона личностью. Однако этот же миф говорит о том, что материя как целое, или масса материи, была некогда бесформенной, ибо Хаос лишен формы, тогда как Купидон – определенное лицо. И это согласуется с тем, что говорится в Священном Писании, ибо там не сказано, что Бог вначале сотворил материю, а лишь, что он сотворил небо и землю» (Бэкон Ф. О началах и истоках / Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 310 – 311). («Atque quod materia prima forma nonnulla sit, demonstratur a parabola in hoc, quod Cupidinis est persona quaedam. Ita tamen ut materia ex toto, sive massa materiae, quondam informis fuerit: Chaos enim informe; Cupido persona quaedam. Atque haec cum sacris literis optime conveniunt. Neque enim scriptum est quod Deus hylen in principio creavit, sed coelum et terrain» (Bacon F. De principiis atque originibus // Bacon F. The Works. Vol. 5. P. 299).

42 «Agitationes autem et motus materiae, primo imperfectas et male cohaerentes rerum compages produxisse, et veluti tentamenta mundorum» (Bacon F. De sapientia veterum // Bacon F. The Works. Vol. 13. Pp. 15 – 16); в русском переводе: «Волнения же и движения материи производят сначала несовершенные и плохо соответствующие друг другу связи вещей, своего рода эскизы миров» (Бэкон Ф. О мудрости древних / Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 262).

43 Бэкон Ф. О мудрости древних / Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 262. («Donec enim in universitate materiae discordia esset concordia potior et valentior, mutatio per totum necessario facta est, atque in ipsa fabrica integrali» (Bacon F. De sapientia veterum // Bacon F. The Works. Vol. 13. P. 16)).

44 Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 1. С. 81 – 522; С. 150 – 151. «Partitionem Historice Naturalis moliemur ex statu et conditione ipsius Naturce, quae in triplici statu posita invenitur, et tanquam regimen trinum subit. Aut enim libera est natura et cursu consueto se explicans, ut in coelis, animalibus, plantis, et universo naturae apparatu; aut a pravitatibus et insolentiis material contumacis et ab impedimentorum violentia de statu suo detruditur, ut in monstris; aut denique ab arte et opera humana constringitur et fingitur, et tanquam novatur, ut in artificialibus. Sit itaque partitio Historiae Naturalis in Historiam Generationum, Praeter-Generationum, et Artium; quam postremam etiam Mechanicam et Experimentalem appellare consuevimus. Harum prima Libertatem Naturae tractat; secunda Errores; tertia Vincula» (Bacon F. De dignitate et augmentis scientiarum (Libri 1 - 6) // Bacon F. The Works. Vol. 2. Pp. 73 – 503; P. 189). Аналогичные мысли Бэкон высказывает в сочинении «Приготовление к естественной и экспериментальной истории, или план естественной и экспериментальной истории, способной служить надлежащим основанием и базой истинной философии»: «Природа существует в трех состояниях и подчиняется, если можно так сказать, тройному управлению. Она существует или в свободном состоянии и развивается своим обычным путем, или же под влиянием искажений и извращений материи и под действием мощных препятствий она выбивается из своего состояния, или же, скованная силой человеческого искусства, формируется им заново. Первое состояние охватывает виды вещей и явлений, второе – чудовища, третье – произведения человеческого искусства» (Бэкон Ф. Приготовление к естественной и экспериментальной истории… / Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 215 – 229; С. 218 – 219) («Natura in triplici statu ponitur et tanquam regimen subit trinum. Aut enim libera est et cursu suo ordinario se explicat, anta pravitatibus et insolentiis materias atque ab impedimentorum violentia de statu suo detruditur, aut ab arte et ministerio humano constringitur et fingitur. Atque primus ille status ad species rerum refertur, secnndus ad monstra, tertius ad artificialia» (Bacon F. Parasceve, ad historiam naturalem et experimentalem. Descriptio historiae naturalis et experimentalis qualis sufficiat et sit in ordine ad basin et fundamenta philosophiae verae // Bacon F. The Works. Vol. 2. Pp. 41 - 59; P. 47)).

45 Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 1. С. 183. («Omnis enim rerum natura instar pyramidis acuta est.Quippe individua, in quibus basis naturae exporrigitur, infinita sunt; ea colliguntur in species, et ipsas multiplices; species rursus insurgunt in genera, atque haec quoque ascendendo in magis generalia contrahuntur; ut tandem natura tanquam in unum coire videatur» (Bacon F. De dignitate et augmentis scientiarum (Libri 1 - 6) // Bacon F. The Works. Vol. 2. P. 231)).

46 Bacon F. Parasceve, ad historiam naturalem et experimentalem // Bacon F. The Works. Vol. 2. P. 47. Русский перевод: «совершенно новый облик предметов, как бы иной мир или иной театр вещей» (Бэкон Ф. Приготовление к естественной и экспериментальной истории… // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 219).

47 Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 1. С. 348. См. также: Bacon F. Parasceve, ad historiam naturalem et experimentalem // Bacon F. The Works. Vol. 2. P. 47.

48 «… Aut rursus illa a pravitatibus et insolentiis materiae contumacis et rebellis atque ab impedimentorum violentia de statu suo plane convellitur et detruditur, ut in monstris et heteroclitis naturae» (Bacon F. Descriptio globi intellectualis // Bacon F. The Works. Vol. 7; Pp. 285 – 343; P. 288).

49 Бэкон Ф. Великое восстановление наук // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 1. С. 55 – 80; С. 76. («… Quandoquidem natura rerum magis se prodit per vexations artis quam in libertate propria» (Bacon F. Instauratio Magna // Bacon F. The Works. Vol. 1. Pp. 193 – 230; P. 223)).

50 Бэкон Ф. Великое восстановление наук // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 1. С. 55 – 80; С. 76.

51 Указанные обстоятельства во многом определили отношение Бэкона к магии. К магическим явлениям и воздействиям он относил такие, в которых «материя или действующая причина слаба или мала в сравнении с величиной, вызываемой ею работы или действия. Так что даже если они (т. е. примеры магических действий. – И. Д.) и обычны, все же они представляются чем-то чудесным, одни – на первый взгляд, другие – если рассмотреть их внимательнее. Сама по себе природа доставляет их мало. Но что она сможет делать, когда ее тайники будут вскрыты и будут найдены формы, процессы и схематизмы, – это откроется в будущем» (Бэкон Ф. Новый Органон // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 211).

52 «Искусство в одних случаях завершает (epiteleitai) то, что природа не в состоянии произвести, в других же ей подражает (mimeitai)» (Аристотель. Физика // Аристотель. Сочинения: в 4-х тт. М.: Мысль, 1975 – 1983. Т. 3 / Ред. и вступ. ст. И. Д. Рожанского. (1981) / Пер. Н. В. Брагинской. C. 59 – 262; С. 98 (II 8 199а 17 – 20)). Впрочем, следует заметить, что в этом фрагменте (как и в других, аналогичных ему по смыслу) Стагирит имеет в виду не природу как целое (как систему), но некую отдельную природную сущность (вещь), имеющую в самой себе начало своего движения. Природа же в целом и человеческая деятельность образуют структурное единство в рамках аристотелевой концепции пойетической (от греч.???????), т. е. производящей, созидающей деятельности.

53 «Естественное … противопоставляется искусственному. И то, и другое заключают в себе некие потенциальные возможности, однако, по-разному реализуемые, а именно: в первом случае – действием самой природы, во втором – действием руки человека. Ибо огромное число тел не могут существовать иначе как с помощью человеческой руки (non enim possibile est vt pleraque artificialium existant nisi per manum hominis)» (Bacon F. Abecedarium novum naturae // The Oxford Francis Bacon. Vol. 13. P. 218). Новые миры, о которых не раз упоминал Бэкон, включали в себя тела, возникшие только в результате человеческих действий и никак иначе. По словам английского философа, «чудесные деяния (magnalia) природы обычно лежат вне проторенных дорог» («Magnalia enim naturae fere extra vias tritas et orbitas notas jacent, ut etiam absurditas rei aliquando juvet» (Bacon F. De dignitate et augmentis scientiarum (Libri 1 - 6) // Bacon F. TheWorks. Vol. 2. P. 384); в русском переводе Н. А. Федорова: «Ведь великие тайны природы почти всегда лежат в стороне от исхоженных дорог, вдали от известных путей, так что иной раз помогает даже сама абсурдность предприятия» (Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 1. С. 294). Все-таки magnalia лучше перевести как «чудесные дела» или «чудесные деяния», а не «великие тайны».

54 Bacon F. Descriptio globi intellectualis // Bacon F. The Works. Vol. 7. P. 289.

55 Ibid. P. 290.

56 Бэкон Ф. О мудрости древних / Бэкон Ф. Сочинения: в двух томах. Т. 2. С. 263 – 264; Bacon F. De sapientia veterum // Bacon F. The Works. Vol. 13. Pp. 18 – 19.

57 Bacon F. De Interpretatione Naturae Sententiae XII // Bacon F. The Works. Vol. 7. Pp. 365 – 370; P. 368.

58 Бэкон Ф. Новый Органон / Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 12.

59 Merchant C. Death of Nature: Women, Ecology, and the Scientific Revolution. New York: Harper One, 1989. Ch. 1; Daston L., Park K. Wonders and the Order of Nature, 1150 – 1750. New York: Zone, 1998). P. 261 («the personification of nature was traditionally and invariably feminine»).

60 Мэтью Хопкинс (M. Hopkins; ок. 1620 – 1647) – английский охотник на ведьм, действовавший во время Английской революции. Утверждал, что исполняет обязанности главного охотника на ведьм (англ. WitchfinderGeneral), хотя такая должность никогда не учреждалась Парламентом. Действовал преимущественно в восточных графствах: Саффолке, Эссексе, Норфолке, а также, менее активно, в Кембриджшире, Нортгемптоншире, Бедфордшире и Хантингдоншире. Его называли также «мастером иглы», поскольку он при помощи уколов искал на теле подозреваемых нечувствительное место, которое объявлял «клеймом дьявола». Часто его сподручные («прокалыватели») были просто мошенниками:они использовали шила, острия которых при легком надавливании ускользали вглубь рукоятки. В период с марта 1645 по 1647 год Хопкинс и его помощники способствовали большему числу смертных казней по обвинению в колдовстве, чем за прошедшие до этого 100 лет.

61 Король Шотландии (Яков VI) с 24 июля 1567 года и первый король Англии (Яков I) из династии Стюартов с 24 марта 1603 года. Яков I был первым государем, правившим одновременно обоими королевствами Британских островов.

62 Цит. по: Merchant C. Death of Nature. P. 166.

63 В латинских текстах использовалось существительное natura (женского рода), в английских – местоимение she.

64 Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук. Кн. 2, глава 2 // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 1. С. 153. (Bacon F. De dignitate et augmentis scientiarum (Libri 1 - 6) // Bacon F. The Works. Vol. 2. P. 192).

65 [James VI of Scotland]. Daemonologie: in forme of a dialogue, diuided into three bookes. Edinburgh: Printed by Robert Walde-graue printer to the Kings Majestie, An. 1597.

66 О чем подр. см.: Parry L. A. The History of Torture in England. Montclair, N.J.: Patterson Smith, 1975). Pp. 76 – 87, 162 – 177, 182.

67 Bacon F. Masculine Birth of Time // Farrington B. The Philosophy of Francis Bacon. Liverpool: LiverpoolUniv. Press, 1964. Pp. 63, 64, 65.

68 Между 1605 и 1626 годами – т. е. в период, в основном пришедшийся на царствованиеЯкова I (до 1625 года) и пребывание Бэкона на высоких государственных (судебных) должностях (до 1621 года) – было вынесено19 приговоров по делам о колдовстве (15 женщинам и 4 мужчинам), из них 12 приговоренных (10 женщин и 2 мужчин) были повешены. В Ланкашире (Pendle Forest) по приговору суда в 1612 году было повешено 10 женщин, некоторые из которых признались под пыткой, что имели связи с дьяволом. Король активно вмешивался в некоторые расследования по делам о колдовстве и ведьмах. Так, в 1618 году он лично допрашивал мальчишку, обвинявшего в колдовстве несколько женщин, 9 из которых затем были повешены, но остальных король – специалист по ведьмам – освободил от наказания. В 1621 году Яков допрашивал некую К. Мальпас (K.Malpas), которая обвиняла в колдовстве двух женщин, но в итоге ее обвинения были признаны ложными и сфабрикованными.

69 Bacon F. Parasceve, ad historiam naturalem et experimentalem // Bacon F. The Works. Vol. 2. P. 59. Русский перевод: Бэкон Ф. Приготовление к естественной и экспериментальной истории… // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 229.

70 Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 1. С. 155. (BaconF. Dedignitateetaugmentisscientiarum (Libri 1 - 6) // Bacon F. The Works. Vol. 2. P. 195). Ванглийскомиздании 1605 года (The Advancement of Learning) этотфрагментпереведентак: «For like as a man's disposition is never well known till he be crossed, nor Proteus ever changed shapes till he was straitened and held fast; so the passages and variations of nature cannot appear so fully in the liberty of nature, as in the trials and vexations of art». (Bacon F. The Works. Vol. 8 (1). P. 415). Глагол «straiten» в XVII векеозначал «to tighten a knot, cord, or bonds».

71 Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук // Бэкон Ф. Сочинения. Том 1. С. 151.

72 Кроме указанных этот глагол имеет другие значения: швырять, кидать, разгонять, гнать, сотрясать, беспокоить, раздражать, портить.

73 Бэкон Ф. О мудрости древних / Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 264.

74 Там же. С. 263.

75 Бэкон Ф. Приготовление к естественной и экспериментальной истории // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 223.

76 Leibniz G. W. Leibniz an Gabriel Wagner [3. Januar 1697] // Leibniz G. W. Samtliche Schriften und Briefe / Herausgegeben von der Berlin – Brandenburgischen Akademie der Wissenschaften und der Akademie der Wissenschaften zu Gottingen. Zweite Reihe: Philosophischer Briefwechsel. Band 3: 1695 – 1700. Berlin: Akademie Verlag, 2012. S. 8000 – 8021; S. 8007.

77 Каролина (лат. Constitutio Criminalis Carolina, немецкое название – Peinliche Gerichtsordnung Karls V) – принятое в 1532 и опубликованное в 1533 году уголовно-судебное уложение Священной Римской империи. Получило название в честь императора Карла V Габсбурга (лат. CarolusV, нем. KarlV; 1500 – 1558; правл. в качестве императора: 1520 – 1558). Весь кодекс был построен на презумпции вины, то есть обвиняемый сам должен был доказывать свою невиновность.

78 Langbein J. H. Prosecuting crime in the Renaissance: England, Germany, France. Clark, N.J.: The Lawbook Exchange, 2005. Pp. 129 – 139; 167 – 209; esp. pp. 183 – 186.

79 Ibid. P. 184.

80 Leibniz G. W. Disputatio Inauguralis de Casibus Perplexis in Jure (1666) // Leibniz G. W. Freiherr von. Die Philosophischen Schriften / Herausgegeben von C. I. Gerhardt. 7 Bande. Berlin: Weidmannsche Buchhandlung, 1875 – 1890 (Reprinted 1960 – 1961, Hildesheim, Georg Olms). Bd. 6. S. 233 – 256; S. 256.

81 Пытки, ранее применявшиеся как самая крайняя мера, после указа стали использоваться регулярно, причём применялись не только к обвиняемым, но также к свидетелям.

82 Leibniz G. W. Elementa Juris Naturalis // G.W. Leibniz. Die Philosophischen Schriften. Bd. 6 (1): 1663 – 1672. Berlin: Akademie-Verlag, 1971. S. 460 – 485; S. 462.

83 Ibid.

84 Grua G. La Justice Humaine selon Leibniz / Préface de V. Jankélévitch. Paris: Presses universitaires de France, 1956. (Ser.: Bibliothèque de phlosophie contemporaine). P. 851.

85 Лейбниц весьма высоко отзывался о Ф. Бэконе. Он признавал, что английский мыслитель «первым составил правила экспериментального искусства» (Лейбниц Г. В. Новые опыты о человеческом разумении автора системы предустановленной гармонии (пер. с франц. П. С. Юшкевича) // Лейбниц Г. В. Сочинения: в четырех томах. М.: Мысль, 1982 – 1989; Том 2 (1983). С. 47 – 545; С. 467 (Серия: Философское наследие. Том 87)), отмечая при этом, что философы не видели вещей «более сокровенных и замечательных» до тех пор, пока «несравненный Бэкон Веруламский и другие выдающиеся мужи не призвали философию с ее небесных высот и из ее странствий по лугам воображения на эту нашу землю для практических потребностей жизни» (Лейбниц Г. В. Предисловие к изданию сочинения Мария Низолия «Об истинных принципах и истинном методе философствования против псевдофилософов» (пер. с лат. Н. А. Федорова) // Лейбниц Г. В. Сочинения: в четырех томах: Т. 3. М.: Мысль, 1984. (Серия: Философское наследие. Т. 92). С. 54 – 96; С. 70). Кроме того, Лейбниц писал, что всех философов «как новизной, так и великолепием легко побивает канцлер Англии Фрэнсис Бэкон, издавший прекрасный труд о приумножении наук. Однако очевидно, что великому мужу недоставало досуга и более глубокой эрудиции и, конечно, безупречной математической строгости суждения, что, правда, вполне компенсировалось величием его гения. Поэтому он мог сказать, что должно быть сделано, но часто не знал того, что уже было сделано. В связи с этим он придавал слишком большое значение эмпирической философии, через которую путь к истине слишком долог, в то время как многое из того, что он предлагал исследовать с помощью таких экспериментов, постановка которых едва ли по карману и царю, могло быть открыто и доказано посредством верных рассуждений» (Лейбниц Г. В. О литературной республике (пер. с лат. Г. Г. Майорова) // Лейбниц Г. В. Сочинения: в четырех томах: Т. 3. С. 425 – 434; С. 426).

86 Христиан Томазий (Christian Thomasius; 1655 – 1728) – немецкий философ и юрист, первым начал писать и выступать с лекциями по юриспруденции на немецком языке, заложил основы немецкой философской терминологии, основал первый научный журнал на немецком языке для общего образования«Ежемесячные беседы» («Die Monatsgespräche»; 1688 – 1690), принимал участие в создании университета Галле (1694). Томазий внёс существенный вклад в изменение общественного мнения к «охоте на ведьм» и во многом способствовал началу её официального запрещения в Германии.

87 Langbein J. H. Prosecuting crime in the Renaissance. P. 11.

88 Bacon F. Meditationes sacrae // Bacon F. The Works. Vol. 14 (4). Pp. 65 – 80; P. 79 (англ. перевод: Religious Meditations // ibid. Pp. 81 – 96; P. 95).

89 Bacon F. Essayes. Meditationes sacrae. Places of perswasion and disswasion. (Of the Coulers of good and euill a fragment.). London: Printed [by John Windet] for Humfrey Hooper, and are to be sold at the blacke Beare in Chauncery Lane, 1597.

90 Bacon F. Essaies. Religious meditations. Places of perswasion and disswasion. Seene and allowed. London: Printed [by John Windet] for Humfrey Hooper, 1598.

91 Приведен русский синодальный перевод. В Vulgata: «Erratis nescientes Scripturas, neque virtutem Dei».

92 Bacon F. Meditationes sacrae// Bacon F. The Works.Vol. 14 (4). P. 78.

93 «Утверждают более широкие границы (statuuntque latiores terminus)» Божественного знания (Ibid .).

94 В латинском оригинале: «nam et ipsa scientia potestas est» (Bacon F. Meditationes sacrae // Bacon F. The Works. Vol. 14 (4). P. 79).

95 Ibid.

96 Латинское существительное potestas имеет все эти значения: сила, мощь, господство, власть.

97 Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук // Бэкон Ф. Сочинения. Том 1. С. 122.

98 Бэкон Ф. Новый Органон. Афоризмы об истолковании природы, или О царстве человека // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 12 – 79; С. 12.

99 Бэкон Ф. Новый Органон. Книга вторая афоризмов об истолковании природы, или О царстве человека // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 80 – 214; С. 80.

100 Бэкон Ф. Новая Атлантида // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 483 – 518; С. 509. Вангл. оригинале: «The End of our Foundation is the knowledge of Causes, and secret motions of things; and the enlarging of the bounds of Human Empire, to the effecting of all things possible» (Bacon F. New Atlantis // Bacon F. The Works. Vol. 5. Pp. 359 – 413; P. 398).

101 Perez-Ramos A. Francis Bacon's idea of science. P. 110.

102 Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук // Бэкон Ф. Сочинения. Том 1. С. 155. (Bacon F. De dignitate et augmentis scientiarum (Libri 1 – 6) // Bacon F. The Works. Vol. 2. P. 195).

103 Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 1. С. 124.

104 Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 1. С. 141. (Подр. см.: Дмитриев И. С. Человек науки: социальные роли и маски (Англия XVI – начала XVIII вв.) // Научная рациональность. История и современность / Под редакцией Л. В. Шиповаловой. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2012. С. 142 – 232).

105 Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 1. С. 135 (Bacon F. De dignitate et augmentis scientiarum (Libri 1 – 6) // Bacon F. The Works. Vol. 2. Pp. 169 – 170).

106 Цит. по: Heller E. The Disinherited Mind: Essays in Modern German Literature and Thought. 4 th ed. London: Bowes & Bowes, 1975. P. 22.

107 «Природа умолкает на дыбе. Ее единственные точные ответы на подобный вопрос: Да! Да! Нет! Нет! Все остальное – от лукавого» (GoetheJ.W. Goethes Werke. Hamburger Ausg. 1. Aufl. / Text-kritisch durchgesehen und mit Anmerkungen von Erich Trunz, Wolfgang Kayser, Josef Kunz, Benno v. Wiese, Herbert v. Einem, Hans Joachim Schrimpf, Werner Weber, Dorothea Kuhn. 14 Bde. Hamburg: C. Wegner, 1948 – 1960. Bd. 12. Schriften zur Kunst. Schriften zur Literature. Maximen und Reflexionen. S. 498 ) .