Эссе

 

Шла собака по роялю, А потом обратно, Ну а что она играла, Было непонятно.

 

У Ю. Казакова есть небольшой рассказ "Вон бежит собака", на вечную тему о сочувствии ближнему. Герой едет ночью в рейсовом автобусе рядом с девушкой, которой тоже не спится. Крымов, так зовут героя, предвкушает радость - трёхдневный отдых на берегу озера в излюбленном потаённом местечке, где никто не помешает ему, страстному рыбаку, заниматься любимым делом. Его соседка явно настроена на другую волну. Она не поддерживает легкомысленную болтовню и вообще излучает беспокойство. Когда на рассвете Крымов выходит из автобуса, она выходит тоже размяться и покурить, пока шофёр углубляется в придорожные кусты. По выражению её лица, по тому как она нервно затягивается и как при этом дрожат её руки, Крымову ясно, что она глубоко несчастна. Но спросить - что с ней и дать хотя бы выговориться некогда, да и в голове у Крымова роятся приятные мысли и заботы, от которых ему не хочется отвлекаться. Тут как раз шоссе перебегает собака, и он автоматически переключает внимание на неё: вон бежит собака! Эта бездумная реплика прерывает неловкое молчание, к тому же водитель уже направляется к автобусу, так что остаётся только попрощаться и пожелать счастливого пути. Три дня спустя, возвращаясь домой, Крымов ждёт автобус на том же месте и, вспоминая свою попутчицу, корит себя за бездушие.

Поговори он с ней, выслушай сочувственно, не испытывал бы теперь мучительное недовольство собой, и спустя короткое время со спокойной совестью вычеркнул бы этот эпизод из памяти. Разве не так поступаем мы, когда встречаем на своём пути нищих или калек и откупаемся от них карманной мелочью? Разве это не естественная защитная реакция, не желание малой кровью отделаться от решения тяжелых проблем наших "ближних"?

Прежде, чем попытаться рассмотреть эти вопросы, приведу ещё один литературный пример, так как в нём они нашли наиболее яркое выражение. Герой повести Трифонова "Обмен", Дмитриев, попадает в сложное положение - его мать с неоперабельным раком следует забрать домой в то время как начальство требует, чтобы он отправился в ответственную командировку. Сослуживец Паша Сниткин до сих пор проявлял к горю Дмитриева искреннее сочувствие - расспрашивал о состоянии матери, давал телефоны врачей - поэтому наш герой был уверен, что может рассчитывать на его помощь. Но вышел облом. И Дмитриев понимает, что его уверенность была глупостью и не потому что Сниткин раньше фальшивил. "Просто это сочувствие и проникновенность имеют размеры, как ботинки или шляпы. Их нельзя чересчур растягивать." Паша как раз переводил дочку в музыкальную школу. Если бы он сейчас уехал, то перевод бы не состоялся. Дочка и вся семья "понесли бы тяжёлый моральный урон". Спрашивается, как можно сравнивать обстоятельства - у одного умирает мать, а у другого дочка поступает в музыкальную школу. Однако, вслед за Дмитриевым мы вынуждены признать: можно. "Это шляпы примерно одного размера, если умирает чужой человек, а в музыкальную школу поступает своя собственная, родная дочка."

Увы, поведение Сниткина так же в порядке вещей, как и отчаяние Дмитриева. Это только с позиции глубоко религиозных людей слишком большого сочувствия быть не может. Христос заповедовал любить даже врагов своих, а Будда в одной из реинкарнаций накормил своим телом умирающую от голода тигрицу. Но о людях, совершающих подвиги сострадания, таких как Швейцер, Мать Тереза, доктор Лиза... не пишу, так как они заслуживают отдельного разговора. Для человека обыкновенного оказаться вовлечённым в чужую беду означает испортить себе жизнь. Вот как остроумно высказывается об этом автор песен и рок-певец Саша Растич: "Мир искрится и дарит улыбки/Только тем, у кого есть прививки-/Прививки от жалости,/Прививки от сострадания.../Здесь это - главный залог выживания."

Конечно, есть люди, в силу профессии постоянно решающие тяжелые проблемы ближних. Это, прежде всего, врачи. И им, чтобы выжить, надо адаптироваться к людским страданиям. В американском сериале о медиках-хирургах молодые врачи учатся справляться с ситуациями, когда пациенты умирают у них на глазах. Иногда в этом есть их вина - они чего-то не знали и не учли, иногда во время операции открывается сильное кровотечение или происходит что-то другое непредвиденное. Патентованное утешение в таких случаях состоит в том, что таковы неизбежные издержки профессии. Ведь скольких людей им удалось и ещё удастся спасти, если не падать духом и учиться на ошибках! Выходя к родственникам умерших, они говорят привычные слова: нам очень жаль, мы сделали всё, что могли...

Эмоциональная тупость не обязательно развивается как вынужденная адаптация; в той или иной мере она встречается довольно часто. Только признаются в ней редко.

В английском фильме "Корона" королева Елизавета признаётся в этом своему премьер-министру. Поводом к такому признанию послужила катастрофа в шахтёрском посёлке Уэльса. Продолжительные дожди вызвали чудовищный оползень многотонных шлаковых наслоений, который уничтожил часть посёлка. Причём эпицентр катастрофы пришёлся на школу. Погибли почти все дети в посёлке. На место бедствия сразу примчался премьер, спустя короткое время своё соболезнование засвидетельствовал муж королевы, принц Филипп, но королева ехать в Уэльс отказалась, ограничившись формальным выражением сочувствия. Она сделала это спустя почти неделю и только после того, как в газетах появились возмущённые отклики на её чёрствость. Рассказывая премьеру о своём визите к шахтёрам, Елизавета призналась, что не была на высоте и не могла выдавить из себя приличествующих случаю слёз. Осуждая себя, она говорит: "я давно поняла, что со мной что-то не так". На это Уилсон отвечает ей, что сниженная эмоциональность сама по себе не большой недостаток, скорее, в её положении это даже достоинство, т.к. помогает трезво оценивать обстановку и принимать решения, не теряя головы. Но независимо от своих чувств, действовать ей надо в соответствии с ожиданиями своих граждан, которые хотят видеть в ней идеал. Даже если это требует актёрства.

Мы не знаем, что думал и чувствовал Николай II вечером того страшного дня, когда Ходынка унесла жизни почти полутора тысяч его подданных. Скупые записи в его дневнике, однако, говорят о том, что, хотя настроение его было испорчено, это не помешало Николаю и Аликс явиться на бал к французскому посланнику. Царь пишет с кем танцевал он, а с кем его супруга и жалуется, что в зале было сильно натоплено. Похоже, особы, вознесённые судьбой на Олимп, плохо различают и понимают вверенных им граждан.

Конечно, чтобы проявлять "скорбное бесчувствие" совсем не обязательно носить корону. Чеховский Володя маленький в любящей его женщине согласен видеть любовницу( пока не надоест), но решительно не хочет видеть человека и со всем презрением и жестокостью ей это демонстрирует. На слова Софьи Львовны о том, как ей хочется быть честной и иметь цель в жизни, герой издевательски вопрошает: "А может, хотите конституции? Или, может, севрюжины с хреном?" Вслушайтесь в их разговор.

Софья Львовна: "Ведь вы, Володя, старше меня на десять лет... Я росла на ваших глазах, и если бы вы захотели, то могли бы сделать из меня все, что вам угодно, хоть ангела...Научите же... как мне начать новую жизнь... Скажите мне что-нибудь убедительное. Хоть одно слово скажите."

Володя маленький:" Извольте. Тарарабумбия."

Круто, да?

А вот история, рассказанная мне коллегой, командированной на полгода в Штаты. В первое время ей было очень одиноко и трудно адаптироваться к совершенно новым условиям работы и жизни вообще. Она обратилась к американке, которая, собственно, и пригласила её в Штаты. Но при первой же попытке излить душу услышала: "Не надо мне ничего говорить, у нас не принято жаловаться. Со всеми психологическими проблемами следует обращаться к тому, кто может дать квалифицированные советы. Вот Вам телефон психоаналитика. " Спрашивается, что это - тарарабумбия или разумная забота о психологическом благополучии, своём и собеседника? Ответить трудно, т.к. за этим стоит чужая культура и чужой менталитет. Так, за непривычным для нас советом: "keep smiling", вполне может скрываться полезный урок психофизиологии. Изображая доброжелательность, снижаешь уровень тревоги или агрессии партнёра, а демонстрируя удовольствие, начинаешь хоть отчасти его испытывать. Во всяком случае согласимся на том, что "на западе у чуждого семейства", стоит поучиться достоинству, а также умению властвовать собой и относиться уважительно к другим.

Л. Петрушевская в этой связи отмечает, что "слова "бабка, бабуля, бабушка" как обращение существуют на территории Европы только у нас в России. В остальных странах пожилых дам называют где"пани", где "фрау", где "миссис" и "леди", а где "сеньора". При этом одна русская сторона получает как бы сатисфакцию, выводя на чистую воду старую мадам с её неприличным возрастом, а другая русская сторона (бабулька) на это кивает и ласково зовёт собеседника "сынок", а собеседницу "дочка."

"Существо слабое, беззащитное" мне кажется тоже типично русским явлением. Люди постоянно недовольные, жалующиеся, настырно требующие внимания и участия, если и вызывают жалость, то смешанную с брезгливостью. Вспомним хотя бы таких чеховских персонажей, как Лосев (в рассказе "У знакомых") или Панауров (в рассказе "Три года"). Сочувствие вызывают не они, а люди, по слабости характера неспособные им отказать. Приведу парочку кино-примеров. В фильме "Осенний марафон" главная беда героя, переводчика и лектора Андрея Бузыкина, не в том, что он не может сделать выбор между женой и любовницей, а в том, что жалость или просто сочувствие другим людям у него всегда перевешивают собственные интересы. Когда ему надо срочно кончать перевод для издательства, ему звонит настырная и наглая коллега, и объясняет, что только он может её спасти. И вот он уже, не в силах отказать, делает её работу, тогда как собственный рабочий день идёт насмарку. Не умнее Бузыкин ведёт себя, когда сосед-алкаш уговаривает его ехать за город за грибами, хотя ему явно не до грибов. Или когда он опаздывает в аэропорт и не успевает проводить дочь, надолго улетающую в Заполярье, потому что надо ехать выручать пьяных приятелей, попавших в вытрезвитель. Словом, герой Басилашвили явно не силён в "залоге выживания".

Другой персонаж - обаятельный молодой человек, которого автор, Иосилиани, называет "певчим дроздом", по мнению окружающей родни и друзей слишком легкомыслен. Работая ударником в оркестре, он, к ярости дирижёра, прибегает за минуту до своей партии, чтобы ударить пару раз по барабану и незаметно исчезнуть. Можно подумать, это потому, что ему в самом деле всё по барабану, но приглядевшись, замечаешь, что это не так. Он любит музыку и сам её сочиняет. Временами он мысленно слышит её, но у него нет возможности сосредоточиться и записать пришедшее на ум. Он слишком добр к вечно наседающим на него "ближним". Родственники и приятели вовлекают его в свои нужды, требуя то того, то другого. "Дрозд" безотказно обещает всем всё, что может и не может, но забывает и путается в обещаниях. Он чувствует недовольство симпатичных ему людей и свою вину перед ними, хотя правильно было бы чувствовать совсем другое. Легкомыслие и отзывчивость, проявляемые одновременно, выглядят как безволие, и, может, им и являются. Но рассеянность "Дрозда" - это первый этап сочинительства, когда автор, отрешаясь от действительности, ведёт себя как человек, ищущий подземный ключ с помощью лозы. Прислушиваясь к ней и своей интуиции, он медленно движется к цели. Увы, родные и близкие не дают ему к ней приблизиться, не оставляя времени для собственной жизни.

Совершенно беззащитна в своей гиперотзывчивости медсестра Агния из романа Трифонова "Время и место". Сын Лёвка не без оснований дал ей кличку чулида-несуразная. То она приводит блохастого пса с перебитыми лапами, то какого-нибудь уличного гнилоглазого кота. То в её маленькую квартирку, где повернуться негде, втискивается и живёт орава родственников из тьмутаракани, и Лёвкина мать спит на полу. Она так первоклассно делает уколы и так заботится о больных, что они постоянно требуют её участия и не дают покоя ни днём, ни ночью.

Самоубийственное в прямом смысле слова сострадание описывает Хэмингуэй в рассказе "Индейский посёлок". Доктор со своим сыном-подростком переправляется на лодке в индейский посёлок, чтобы помочь несчастной роженице, которая уже трое суток кричит от боли в бесплодных родовых усилиях. Сын, потрясённый непрекращающимися мучениями индианки, спрашивает отца:" Разве ты не можешь дать ей что-нибудь, чтобы она не кричала?" На что тот отвечает: "Я не слышу её криков, потому что они не имеют значения". После долгой операции доктору удаётся складным ножом сделать кесарево сечение и спасти и мать и ребёнка. Понятно, что "он возбуждён и разговорчив, как футболист после удачного матча". Наконец ему приходит на ум взглянуть на счастливого отца семейства, который по его насмешливому замечанию перенёс роды на редкость спокойно. Индеец лежит на верхней полке, натянув на себя одеяло, и, когда доктор его откидывает, оказывается, что тот перерезал себе горло от уха до уха. У него не было возможности уйти подальше вместе с другими мужчинам поселка, чтобы не слышать криков, т.к. три дня назад он сильно поранил себе ногу. Смущённый доктор объясняет сыну, что такое случается редко.

Подводя итоги, что можно сказать о сострадании? Конечно, оно соприродно человеческой душе. Есть мнение, что человек настолько человек, насколько он умеет сострадать. Хотя злоупотреблять этим умением не стоит - опасно для жизни. Как сказал бывший премьер-министр Индии, "дядюшка Неру", всё хорошо в меру. Правда, для каждого человека и в каждом случае эта мера своя, каждый сам её определяет... И всё это "ясно, как простая гамма."

Правда, Сальери у Пушкина говорит о другом. Он с горечью констатирует: "нет правды на земле, но правды нет и выше." Увы, люди часто имеют возможность убедиться, что выше нет также и сострадания.

Евреи, для которых молитва - не столько просьба о милосердии, сколько разговор со своим Богом, неоднократно выказывали ему своё неудовольствие. Лауреат Нобелевской премии Эйли Вайзель, писатель, профессор и политический деятель, посвятил свой знаменитый роман "Ночь" узникам гитлеровских концлагерей, а в основе его пьесы "Суд над Богом" лежит реальное событие, свидетелем которого он стал в Бухенвальде. В течение нескольких зимних ночей три благочестивые раввина выслушивали показания свидетелей и в заключении предъявили Всемогущему Создателю Неба и Земли обвинение в том, что он допустил преступления против человечества. Пьеса кончается словами:

 

- Мы признали Бога виновным и что теперь?

-Теперь наступило время вечерней молитвы, так что - помолимся.