ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ПРОЕКТ На главную



 

 

Данте не просто создаёт литературный итальянский и возвращает в европейскую традицию образ преисподней, не имеющий отношения к христианству, но настолько правдоподобный, что образ этот становится неотъемлемой частью христианской культуры запада.

С Алигьери начинается и другая традиция: сакрализация любовного переживания. Много раньше Петрарки и Боккаччо Данте ставит знак равенства между боготворимой им Биче и Святой Девой, которые присутствуют и в прологе «Комедии» и в «Раю» почти в равном качестве воплощения невинности и благочестия. Такое тождество является прологом не просто многочисленных ренессансных мадонн, но и более поздней куртуазной традиции, неотъемлемой частью которого является квазиязыческий культ Дамы сердца. Так возникает и современное нам представление о любви не как об источнике рационального блага, но как об иррациональном почти мистическом чувственном событии, имеющем начало в нашем эротическом влечении. Несмотря на то, что «движет солнце и святила» ещё божественная любовь, у Данте она уже освещает и благословляет невинную любовь чувственную, возносимую им до молитвенных высот. С любовной истории Данте и Биче, таким образом, начинается и мифологема вечной женственности, вызвавшая к жизни и мистицизм Соловьева, и Прекрасную Даму Блока. Центром вселенной становится человек с его переживаниями. При этом говорить о ложности чувственного начала вообще было бы не совсем корректно. Но прежде чем приводить в качестве контраргумента чувственность библейской «Песни Песней», следует заметить, что этот гимн чувственной любви является ещё и аллегорией взаимоотношений Бога и человеческой души, тогда, как традиция, заложенная Данте и придающая сакральный статус эмоциональному началу, напротив, позволяет видеть в священном аллегорию эротического. Непосредственное влияние этой мифологемы Данте мы можем наблюдать, например, в образе Святого Себастьяна работы Гвидо Рени, и в скульптуре Лоренцо Бернини экстаз Святой Терезы. Здесь задолго до психоанализа, провозглашающего мистический опыт сублимацией эротического переживания, вместо метафоры иномирия упор в изображении сияющей благодати сознательно делается на чувственную телесность. Зримая плоть преобладает над незримым духом.

Шекспир, преодолевший искушение ренессансного антропоцентризма, сознательно разделяет плотские и духовные переживания. Его Офелия и Дездемона, ставшие жертвами мужских интриг, честны и прекрасны, но уже лишены как мистического, так и возвышенного куртуазного ореола. Вместе с тем, следует отметить, что творчество Шекспира, став прологом философии Нового времени, уже изображает душу в качестве «книги мозга» или иными словами смертного сознания. Поэтому чувственное начало в шекспировском контексте не просто десакрализуется, но предстаёт одним из свойств нашей души-сознания. Такой подход уже готовит европейскую культуру к привычной для нас идее чувственности, которая, как принято считать, обуславливает и диктует многие наши поступки и побуждения согласно максимам фрейдизма.

Подобно тому, как Данте, опираясь на фундамент зародившейся в городах-государствах Италии идеи абсолютизации человеческой природы, своей трехчастной поэмой заложил основы чувственного гуманизма эпохи Возрождения, Шекспир оказался наиболее ярким выразителем эпохи сомнения, известной нам как Новое время.

Нельзя просто закрыть глаза на то, что на возникновение этих идей в эпоху Данте значительно повлияло стремление правителей итальянских государств вписать свои имена в один ряд с именами цезарей. Важно и то, что многие шекспировские герои задаются вопросами о границах воли и власти человека, вопросами, ставшими своего рода отражением елизаветинской эпохи, богатой на интриги и заговоры. Не в последнюю очередь, поэтому Данте превозносит любовь не только, как метафизическую силу, но и как наивысшее из свойств души, тогда как для Шекспира чувственное начало уже предстает в качестве противника рацио.

Современное сознание, за редким исключением уже не способно воспринять событие любви вне эротической и даже сексуальной коннотации. Увы, как бы странно это ни звучало, даже Апостол Иоанн, спящий на груди у Христа, способен вызывать у некоторых из нас гомоэротические ассоциации.

Так пример Данте, сакрализовавшего целомудренную привязанность к юной Беатриче, к сожалению, сослужил дурную службу европейской культуре.

Он впервые продемонстрировал слияние священного и чувственного начал, где священное должно было обрести чувственные черты. Но в итоге мифологема Данте трансформировалась в иллюзию того, что любое чувственное переживание несёт на себе отпечаток священного начала.

 

 

 

 

НА ГЛАВНУЮ ЗОЛОТЫЕ ИМЕНА БРОНЗОВОГО ВЕКА МЫСЛИ СЛОВА, СЛОВА, СЛОВА РЕДАКЦИЯ ГАЛЕРЕЯ БИБЛИОТЕКА АВТОРЫ
   

Партнеры:
  Журнал "Звезда" | Образовательный проект - "Нефиктивное образование" | Издательский центр "Пушкинского фонда"
 
Support HKey