Среди мероприятий, проводившихся в гостеприимных стенах Музея Анны Ахматовой на Фонтанке в уходящем году, презентация новой книги поэта Алексея Машевского «Пространства и места» выглядит событием исключительным. Необычность вечера 20 октября заключалась не только в том, что вел его не литератор, как это традиционно бывает, а художник, и что помимо чтения стихов в «программу» были включены музыкальные композиции и выставка живописи. Уже в самом начале презентация вышла из своих формальных берегов, превратившись в своего рода публичный диспут о взаимоотношениях между различными видами искусства — поэзией, живописью и музыкой.

В роли ведущего вечера по просьбе поэта выступил замечательный петербургский художник Анатолий Заславский (кстати, месяцем раньше сам выпустивший в свет книгу, вернее — альбом живописи). Не смотря на то, что на данном поприще живописец дебютировал и поначалу был немного сконфужен, со своей задачей он справился блестяще. Сразу признавшись, что в поэзии он «ничего не понимает», Заславский на протяжении всего вечера «работал» в режиме катализатора, то и дело подбрасывая Алексею Машевскому и прочим участникам презентации высококалорийную пищу для размышлений.

На первый взгляд, «Пространства и места» — не что иное, как отчетный сборник стихотворца за последние двадцать лет работы в литературе. Кроме двух циклов — раннего «Месяца на стройке» и написанного в прошлом году «Британского гербовника» в избранное вошли стихотворения, опубликованные в предыдущих пяти книгах Машевского. Формируя текстовый корпус новой книги, автор не мудрствовал: главный структурообразующий принцип здесь — хронология появления на свет стихотворений и циклов. «Восьмидесятые», «Девяностые», «Новый век» — вот три главы, на которые делится сборник. Между тем, налицо все основания считать «Пространства и места» самостоятельной поэтической книгой со своей собственной «душой», и если угодно, сюжетом. Как сказал выступивший на вечере поэт Василий Ковалев, «Пространства и места» — это книга о романе автора с мировой культурой. В том, что роман этот — счастливый, сомневаться не приходится. И не так уж важно, что сегодня поэзия «широким читателем» не востребована. Стихотворец — профессия самодостаточная, потому и редкая. «Поэт в наше время — почти что змеелов» — пошутил на этот счет Алексей Машевский. Выразив благодарность тем, без чьей помощи книга не могла бы обрести типографскую плоть, поэт с теплотой говорил о своих духовных учителях — Александре Кушнере, Лидии Гинзбург, Якове Друскине. Машевский заметил, что никогда не воспринимал поэтическое творчество как деятельность одиночек. Лирик аккумулирует всё, что накоплено культурой, было бы невозможно создать что-либо подлинное на пустом месте — убежден Машевский. И как для поэта, для него огромной важностью обладает не только литературная традиция, но и прочие области художественного творчества — живопись и музыка. Хотя на необходимости слияния этих искусств он отнюдь не настаивает.

Попытка взглянуть на современное стихотворство как на синкретизм разных художественных форм неизменно вызывает в памяти Жана Кокто, для которого поэзия была своего рода метафорой творчества. Он говорил: «поэзия музыки», «поэзия театра» и т.п. Но если иносказательное сопоставление изящной словесности с прочими художествами возражений не вызывает, то споры о реальном синтезе искусств ведутся до сих пор. Поводом для дискуссии на эту тему в Фонтанном доме послужило то обстоятельство, что Алексей Машевский представлял публике не только свою книгу, но и работы петербургского живописца Владимира Паршикова, а также музыкальные инсталляции молодого поэта и композитора Евгения Куприянова. К участию в презентации Владимир Паршиков был приглашен не по одной лишь причине, что он — автор пастели, использованной в оформлении обложки (его рисунок украшает и вышедшую двумя годами ранее книгу Машевского «Вне времени»). Дело в том, что, как и творчество Анатолия Заславского, живопись Паршикова очень близка поэту и, без сомнения, органично сочетается с его лирой. Алексей Машевский написал несколько поэтических текстов, посвященных художнику. Среди работ, выставленных на Фонтанке, был и «Орфей», вдохновивший лирика на создание одноименного стихотворения. Рассуждая о взаимосвязи поэзии и живописи, Владимир Паршиков высказал мысль, что живопись может стать лишь внешним толчком к работе поэта. О том, бывает ли наоборот, художник умолчал.

Самый же юный участник вечера Евгений Куприянов со свойственной его возрасту смелостью решился скомбинировать стихи Алексея Машевского с компьютерной музыкой собственного сочинения. Получилось — не стихи под музыку и не музыка на стихи, а нечто третье. Однако, далеко не все собравшиеся восприняли опыты Куприянова с одобрением. По словам Алексея Машевского, он сам не знает, «как к этому относиться», и на всякий случай напомнил публике об утраченном единстве стиха и мелоса. Более уверенно поэт говорил о живописи, считая, что внутренне она тесно связана с поэзией. В подтверждение этой мысли Машевский заметил, что очень многие стихотворцы неплохо рисовали. «Смыслозвук», «смыслообраз», мандельштамовское «целокупное восприятие» — эти слова не убедили Анатолия Заславского, уверенного в том, что в живописи и в поэзии действуют совершенно разные законы. Это, однако, не мешает ему любить поэзию, и в частности, стихи Машевского, в которых, по словам художника, есть «красота исчезания». «Машевский описывает прекрасный мир, который вот-вот разрушится» — резюмировал Заславский. Действительно, и тексты, составившие «Пространства и места», и новые стихи поэта, не вошедшие в книгу, но прочитанные им во второй части вечера, — об ускользании прекрасного — любви, юности, красоты. Но главный персонаж книги — не пустота, не смерть. Она — о другом. О чем-то, что вызывает у читателя не отчаяние, а скорее, светлую грусть. Именно так можно назвать общее настроение, с которым поклонники таланта Алексея Машевского покидали Фонтанный дом.