***

 

Темно. Но яркой лампочки уже

Зажглась звезда на пятом этаже,

Приосвещая правила игры

Тебе… И ты несешь свои дары.

Сквозь ночи черной узкий коридор,

Дрожа, чтоб ни Гаспар , ни Мельхиор

К твоей звезде не поднимали взгляд;

Затем что Каин Авелю не брат

Когда дела касаются того,

В чем до сих пор не смыслим ничего.

 

 

***

 

Это вече оконных рам;

Это тихо за дверью: кто там?..

Это фильмы по вечерам,

Это лекции по субботам;

 

Мне пора: унося как Лот

Из Содома шагов стаккато

В перекошенный рот ворот.

Все бывает наоборот.

И с какого бы края хата,

 

Все равно переулок нем,

И конца не имеют длины.

Это голос: «зачем, зачем», -

Набирающий вес причины.

 

***

 

на тему «флейта в метро»

 

Я забыл. Я ушел в толпу,

Где все пяди, что есть во лбу

Не спасают от шума, крика.

В этот шум – по какой вине ль…

Все равно унесет в тоннель

Путь, извилистый, как интрига

 

Достоевского – нет – Дюма,

Не спасающий от ума,

От недоумения – точно.

В той толпе, где уже ты свой…

 

Прорывается вой слепой

Сквозь вагонов ломаный позвоночник.

 

 

БЕССОННИЦА

 

От ночи не скрыться, накрывшись, она уже тут,

И тяжесть окна наподобие черной дыры.

Из страшной, далекой страны караваны идут

И прямо к кровати твоей возлагают дары.

 

Как будто бы ждут от тебя неоконченных дел,

И ты все не можешь расстаться с упущенным днем,

Как будто хватаясь за что-то, что не разглядел,

Но ночью, как камнем, завален оконный проем.

 

И кто б за тебя на себя эту тяжесть ни взял,

И завтра тебя из каких бы ни вытащил недр,

Ты вышагнешь в ночь как в огромный распахнутый зал,

В котором ни сна, ни пространства, ни времени нет.

 

***

 

На стройке я, невольный каменщик,

Работал. Было лето жаркое.

Мои случайные товарищи

Вокруг меня слонялись, шаркая.

 

Меня и заработок радовал;

Был, помню, тоже рад отчасти я

Тому, что в эти стены вкладывал

Свое посильное участие.

 

Аж снилось как кладется, месится…

Работал горячо и тщательно

Четыре с половиной месяца...

Пока не спился окончательно.

 

Ворчал прораб: достань и дай им всё,

А им всё пить… Меня расстроили,

Сказавши: больше не нуждаемся…

И зданье без меня достроили.

 

***

 

Сантехник с лицом пожелтевшим

От непрерываемых пьянок

Вещает нам голосом севшим;

И времени строгий рубанок

 

Снимает с нас первую стружку,

А дальше – понятно – до глади.

Держась за привычную кружку

Пасутся унылые дяди.

 

В окно, фонарями просвечен,

Уставший вдоль улиц слоняться,

Угрюмый таращится вечер,

Не знающий чем бы заняться.

 

 

***

 

Глупо это всё, ужасно глупо…

Как?.. Не пойму…

Ходишь, заговариваешь зубы.

Только кому?

 

Словно опыт ничему не учит:

Всё как во сне…

Может быть, оно и вправду лучше,

Там, где нас нет?

 

Может быть оно и впрямь как ветер,

Или как свет,

То, чего нет на свете?..

То, чего на свете нет.

 

***

 

Тяжелых, неповоротливых, неуклюжих слов

Шевеленье, толканье… Часы доя

По секунде… Всплывает поверх голов

Головами стиснутое «…да я!..»,

 

И опять погружается в свой бубнеж ,

Ничего не имея его опричь.

Стрелки ходят как ножницы, или нож,

Чтобы с этого стада руно остричь,

 

Где стоишь, пропадающие ловя,

Прямо в воздухе – сколько ни подбирай –

Без особой надобности, слова…

Их пространства вытолкнутый за край.

 

***

 

День лезет на стену, сторук и стоног .

Тиски, у которых сверлильный станок,

Ножовка нагрелась, и тонкий пропил,

И слесарь получку еще не пропил,

 

И вот привязался: бла-бла и бла-бла ,

О том, что на жизнь не хватает бабла ,

Что жулит начальство, зарплаты тая,

И знают об этом лишь Петя, да я.

 

Что пилит начальство, и пилит жена,

И что повышений насчет – тишина,

И что некий Палыч уже у ларька…

И слушает ухо, и пилит рука.

 

 

***

 

Через пустыни скучный ад

И звездный холод

Идут. Пока далекой взгляд

Звездой приколот.

 

Идут. И груз усталых тел

Волочь весь день им.

Чем ближе свет небесный, тем

Длиннее тени

 

Их, на отброшенном назад

Горбе песчаном.

 

…И смотрят звездные глаза,

Во сне шепча им.

 

***

 

Взлетевший выше чем Икар,

И приземлится как Гагарин,

Землею в голову ударен,

Навеки запертый в ангар,

 

На стену свой повесит шлем.

И в том отличие пилота

От птиц высокого полета,

Что для него вопрос «зачем»

 

Совсем как камень на цепи.

Пока не требуют поэта,

Поэт плевать хотел на это.

И ночь ему сказала: «спи».

 

***

 

Это осень сухие шуршит слова;

И окончен лов, и окончен сев.

Различай, угадывай, узнавай;

Обрывай, на свободное место сев

 

Все привычные связи, ушедший вглубь.

Тяжелеет плод, набирая вес.

Это осень, ее пересохших губ

Полушепот навязчивый, пыли смесь.

 

Как собаке не скажешь ей: «отвяжись»;

Молчаливы деревья, глуха стена…

Неужели и в этом есть тоже жизнь,

И тебя с собою возьмет она?

 

***

 

Нас раздавит о камни глухая волна,

Или мутный поток нас поднимет со дна.

Это всё с нами было две тысячи раз…

Оттого ли, что шкура с душою срослась,

В нас порыв поугас , и уже все равно

Что качает и где это самое дно.

 

Только проблеск; надрез; только смутный отчет,

Что уже не хочу, не хочу ни о чем.

Потому что ты знаешь куда нас несет;

Потому что быть может минута – и всё.

Потому что песок оползает, сочась…

Потому что еще не сейчас, не сейчас…

 

***

 

Покатой жизни тяжка обуза:

Привычка к лени, пивное пузо.

Как будто время тобой томимо…

Деревьев скучная пантомима

В окна открывшейся панораме;

И серой пыли налет на раме.

 

Как мне сказали: «живу – не парюсь…»,

Скользит, спины расправляя парус,

Прохожий к месту, где стал «Икарус»…

 

Нас ожидание утомило.

Сколь ни была б черепаха хилой,

Ее все равно не догнать Ахиллу.

 

***

 

Не Бог, но тоска, по словам, по теплу,

Как будто желанье прижаться к стеклу,

Уткнуться в подушку, зарыться в кровать,

На слове осмысленном голос сорвать,

 

Сквозь зрячую ночь проблуждать до восьми –

Но вынь из нас это, попробуй, возьми!, –

Душа без опаски стремится на свет:

Какая ей разница, есть или нет?..

 

Какая мне разница?.. Просто звезда

Твой глаз уколола. Пустыня пуста,

И нету надежды, и тяжек подъем…

И только вдвоем его… Только вдвоем…