***

Из окна виден детский сад,
Угол школы в коричневой плитке,
Отражающей свет, поднимаешь взгляд
Выше крыш - и неба в окне в избытке,
И осенние птицы, зажиревшие тут
(Облака ложатся на крылья, спины...),
Так дугой нестройной на запад прут -
Ни ориентации, ни дисциплины.

Вечером в окне моём закат
Размывает акварелью предсонный воздух;
Наш квартал нестроен и угловат,
В частых-частых окнах, как в близких звёздах,
Торопливый вяз, почернев листвой,
Машет припозднившимся этим птицам.
И твоё окно может стать звездой,
Если очень поздно и не спится.


***

Морщинит гладь, уже готов
Ты плыть - душа б не отставала
От лакированных бортов
Гондол, продетых в нить канала,
От голубей, забывших пух
На пьяццо в трепете крылатом,
От этих слов, пронзивших слух,
От куполов, в голубоватом
Адриатическом раю
Уже растаявших по сути,
Где над палаццо вьются путти,
Храня историю свою.

Ещё невидимой вблизи
Стацьоне спящие ступени -
Изобрази, изобрази! -
Душа кричит случайной тени
Карпаччо, Гварди, подмешав
К фантазии чешуйки света -
Да-да, конечно, ты не прав,
А прав уснувший Каналетто,
А ты смотри издалека -
Вон, вон лазурная приманка!
И не Лагуна, а Фонтанка
Твои оближет берега.


***

Здесь, в Питере, не стоит умирать,
Здесь кладбища промокли - грязь и гнилость,
Земля - не пух... А если выбирать,
Лежать бы там - не знаю где, чтоб снилось
Другое море - с парусом, причём,
Теплее здешнего; показывая спины,
Там солнцем, как оливковым мячом,
Играли бы влюблённые дельфины -
И всё такое... В общем, там лежать,
Где жить хотелось бы, где тминным и коричным
Густым, богатым воздухом дышать,
Для горожан усопших непривычным,
Поскольку здесь и пахнет чёрт те как,
А уж дельфинов попросту не видно.
И свет - не свет, и мрак - почти не мрак,
И умирать легко и не обидно.

***

Триста лет, а казалось - три тысячи лет
Этот город знаком нам: стократно воспеты
И холмы, и колонны, и даже победы...
Ни холмов, ни колонн, ни крылатых побед,

Но раскрывшийся Невский бессонный горит,
Но зажатый Литейный до дома Мурузи...
Мы пока что с тобой проживаем в союзе
Стылых граций, бесстыдных и хриплых харит,

И никто в этот город по воле своей
Умирать не придёт - всё ольха да крапива,
Новостройки ползут в направленье залива
И по-курски над Лахтой кричит соловей...


***

На Гатчину балтийским ходом,
В Можайском выйти, посмотреть,
Как невысоким небосводом
Гора скрывается на треть.
Ландшафтам этим посторонний,
Без лыж на снежный встав покров,
Взойти к Ореховой, к Вороньей,
С далёким местом Дудергоф
Войти в согласие. Отсюда,
Пока весь мир не замело,
Смотреть так далеко - о, чудо! -
Почти за Красное Село,
Где в мутной полумгле метельной,
Ещё храня огонь и пыл,
Трубой над тёмною котельной
Знак восклицательный застыл.


***

Как ласков и умён, и тычется без спросу
В план Павловска - довольно же, не тронь!
Тяжеловоз, носящий имя Консул,
Детей в седле не чувствующий конь.
Как точно дочь его назвала - милый коник;
Сидит в седле, не трогая стремян,
Что ж, обойдём вокруг Молочный Домик -
Всё ждёшь, как будто прежних поселян
Увидишь в полумгле широких елей -
Бог времени, приподними рукав...
Но опустел театр и музы присмирели,
Актёров отозвав.
Теперь смотри - о, этот вид советский,
О, этот нищий, сумеречный быт!
И где же всё, о чём писал Мелецкий?!
Лишь о песчаник шлёпанье копыт,
Лишь детский писк восторженный, и глуше
Шум электрички, слышимый с трудом...
Дочь тянет за руку - давай ещё, послушай,
Зачем тебе дурацкий царский дом?


***

Закрой глаза, в замедленном повторе
Проходит день, а где-то, говорят,
За морем мраморным есть Мраморное море
И звёзды близкие над водами горят.
А здесь - Нева. Мы так и обозначим
Наш север - край восторгов и обид,
С его дождём и холодом собачьим,
Когда ни что ни с чем не говорит,
Поскольку небо войлоком укрыто,
Поскольку вспухла каменная плоть
От влаги повсеместной и, забытый,
Не может шпиль пространство уколоть.

Здесь беззакатен вечер и дремотен,
Уже в обед включают фонари,
И свет сырой из тусклых подворотен -
Слепой эрзац невидимой зари -
В полгоризонта сонная громада
И электричество, гнездящееся в ней...
Закрой глаза, и ничего не надо:
Ни ветра невского, ни Клодтовых коней,
А только встать в колеблющемся створе
Родных огней и глаз не открывать:
За морем Мраморным есть мраморное море,
Так хорошо, так сладко повторять.


***

Не смей скучать, не смей скулить, не смей
Разочаровываться, о тоске своей
Рассказывать, и разговоры эти
Бессмысленны, как нищая страна,
Как пузыри - их видно из окна
Трамвая на Ириновском проспекте.

И пустыри, и мокрых веток дрожь,
И этот город странно непохож
На тот, другой, воспетый, перепетый:
Дома без крыш - ищи кариатид,
Взгляд не скользит - стремительно летит,
Трамвай трендит: ты-где-ты-где-ты-где-ты...

Ещё пути, так думаю, минут
Не меньше двадцати, тебя проймут
Девицы эти, их невыносимо
Мотает по салону - хохот, визг,
Одна, так - в хлам... Какой, должно быть, риск
Её... О чёрт! Дурные мысли - мимо!
Не знает мир ни счастья, ни тоски,
И лишь тебя, зажатого в тиски
Пустой тревоги, сумрачные тени
Вогнали в меланхолию, а ей
Не смей потворствовать, покорствовать не смей!
И эта, стерва, лезет на колени...


***

Душа больна восторгом, но его
Не рассказать - слова умеют мало,
И всё, что есть, в итоге - ничего.
А как она сперва заболевала
Хотинской одой, билась невпопад
О гроб Мещерского, к Славянке убегала...
Зря, зря шумит роскошный водопад,
Зря изгибает трудных струй лекала -
Кому всё это? - Я не повторю,
Мой классицизм уже не тот. Жалею
Мою больную, умную твою,
Покуда речь ещё шумит над нею.


***

Среди них найду я человечка
С головой, повёрнутой назад.
А. Кушнер

В Эрмитаже, даже в Эрмитаже,
Твой сюжет увидеть не могу:
Человечек на античной чаше
Замер, оглянувшись на бегу,

Только, разве можно обогреться
Вечным прошлым? - В битву вовлечён,
Убежал троянец от ахейца
В темноту стремительным лучом.

И ещё погоня не остыла,
Размахался маятник в груди,
Остальным неважно, что же было,
Важно то, что будет впереди!

Лишь один потерян и напуган,
Он, смыкая времени кольцо,
Всё равно торопится по кругу,
Повернув к минувшему лицо.

Он один, один, дорогу зная,
Видит цель, соизмеряет труд,
А они, пути не выбирая,
Наугад в грядущее бегут.

Финиш пуст. Минутной славы танец
Отгремел, следы перемешал...
Твой ахеец выдохся, троянец,
Ты почти от смерти убежал.

***

Ни дорожных рожков, ни почтовых ямских перебранок,
Только стук многодневный, мельканье невидимых шпал,
Да вдоль насыпи искры разбитых бутылок и лопнувших банок -
Это поезд-шаман, это он накамлал, нашептал,
Разбросал и бежит по железной лыжне, причитая
На разъездах, качая уснувших в купе ездоков,
В подстаканниках звон и стеклянные столбики чая,
И нависшее небо белёсых пустых потолков.

За Урал, на Тагил да на Пышму, на Исеть... Дробятся
В лучезарных осколках, похожих на рыжики, дни.
Расползается лес по пологим предгорьям... Забраться
В эти дебри, дождаться сухой осторожной возни
Неизвестных животных... Не ехать, остаться по эту
Оживлённую сторону суток, билет потерять...
Всё равно, не тому, так другому случится поэту
Повторить тот же путь и сойти, не доехав, опять...

***

Я видел фотографию: сближение
Галактик двух - перетекает газ
И гибнут звезды. Их изображение
Сто миллионов лет идет до нас,
Но только общий план - мелькают звездочки,
Сквозь космос протекая, словно сель -
Так в котелке Господь, присев на корточки,
Помешивает плазменный кисель.

Стреляют брызги, струи изгибаются,
Как сабли, наполняются огнем,
И при ударах искры высекаются -
На фотографии светло, светлей чем днем -
И в этой карусели нескончаемой,
В движеньи раскаленных звездных руд,
Где место духу? - Гибель и отчаянье...
А вдруг и там?.. Не верю... Не живут.


***

Да-да, в Голландии, во Фландрии колбасной,
В далёкой Дании - где отдохнёшь от дел?
Или в Лапландии-Финляндии, согласной
На сталинский карельский передел,
Или в Стамбуле, там, конечно, турки...
Тебе по миру незачем кружить,
Да, в Петербурге, снова в Петербурге,
(Вот и дошли до печки) жить и жить.

Не на Кавказе, нет, не на Кавказе,
С бурливым лермонтовским выговором рек,
Поскольку там ленивый ум в отказе
И заживо в нём умер человек!
Не в Македонии ж играть с албанцем в жмурки -
Вернись к своим холодным берегам,
И в Петербурге, только в Петербурге,
Ходи по Греции и кланяйся богам.