Сколько я помню бабушку, она всегда помалкивала. Не то чтобы мы часто виделись, но когда я приходила, она молча протирала очки, молча мазала мазью суставы и накрывала на стол, употребив для этого одно или два слова. А потом выпускала из себя несколько предложений, чтобы узнать, как у меня дела. Но я почти ничего не рассказывала. Нет, вовсе не из-за смущения или недоверия к ее возрасту: отношения с бабушкой были самыми прекрасными, ясными и простыми отношениями в моей жизни. Если хотите, я расскажу, почему рядом с ней я сама становилась молчуньей.

Бабушка была из тех, кто до старости доживает целиком. Многие к концу ломаются пополам, многие раньше, а бабуля даже спину не сгорбила. Поэтому, наверное, на нее в жизни и валилось все без разбору - радости и очарованья, разлуки, а потом настоящее счастье, которое бабушка, не моргнув глазом, отличала от счастья притворного. Она была очень сильная. Бабушка наверняка ездила в экспедицию где-нибудь в Антарктиде, куда женщин берут разве что от отчаяния. Она наверняка была с миссией Красного креста в Африке. Бабуля об этом не рассказывала, но я просто вижу ее в составе экспедиции.

И в жизни у бабули, я знаю, случилось так много всего, что бабушка перестала удивляться. Она угадывала конец любой истории. Поэтому-то я ничего ей не рассказывала. Зачем рассказывать, если не можешь удивить?

Я приходила к бабушке специально, чтобы помолчать. Отмолчаться, как следует. Я сидела, рассматривала старые модные журналы из Польши или Болгарии. А потом бабушка ставила на стол пирожки, купленные в булочной через дорогу. Я знаю, что пирожки оттуда, я сама там покупала с маком и с рисом.

Бабушка спрашивала: «Нравится?» - и мыла чистый противень. Она выдавала покупные булочки с маком за домашние. Даже заранее доставала муку, макала ложку и разогревала духовку. Понятия не имею, зачем она все это проделывала: моя бабуля не нуждалась ни в трюках, ни в кухонных запахах. Однажды она что-то такое сказала, не сказала - проговорилась: «все ищу себе уютный мир, не могу найти». Но даже с этой подсказкой я не знаю, зачем бабушка притворялась кухаркой. Я молча кивала – понравились пирожки. Не врала, просто кивала.

Вечером бабушка ставила на подоконник лампу в протертом бархатном абажуре. Лампочка тускнела от вечера к вечеру и часто подмигивала. Она была старой, а может, подавала кому-то за окном знаки. Иногда, в разгар нашего молчания, бабушка отодвигала занавеску и несколько минут смотрела на улицу. Я замечала, что так делают люди, которые очень скучают; люди, из которых можно ладонями вычерпывать печаль, но ее все равно много.

Бабушка почти не жила вместе с дедом, она жила одна всю жизнь. Говорила, что одной связки ключей от квартиры вполне достаточно. Иногда они с дедом созванивались. Однажды я слышала их телефонный разговор – бабушка без конца хохотала.

Когда я пришла к бабушке в последний раз, она была непривычно занята. Комната заставлена коробками, пылище, старые платья, проеденные молью, но выглаженные. Бабушка сидела на диване и сортировала фотографии. Снимки тех лет, когда было не принято улыбаться на фотографиях. Я тогда подумала, что бабушка начала стареть. «Надо же, значит, мы с ней никогда не поболтаем, - подумала я тогда, - Хоть бы поболтать».

- Смотри-ка, что я нашла, – поздоровалась бабушка. Она рассматривала фотографии, - Одну семейную историю. Запылилась, видишь? Потрескалась. Но все равно это отличная история. Рассказать?

В то время я была увлечена болтовней с одним своим приятелем, почти что другом. И совершенно не знала, что с ним делать – ведь он был то рядом, то далеко. Когда мой приятель уезжал в маленькие города и ночевал в тараканных гостиницах, я ела витамины. Он мне говорил, что эти гостиницы и эти ужасные города дают ему расслабление. Я думала, это он так шутит. С ним вообще сложно – никогда не поймешь, где шутка, а где серьез.

- У меня была замечательная бабуля, - начала рассказ моя бабушка, - Но такая несчастная, что и на мою долю хватило. Выдающаяся красавица, но красоту унесла с собой. Себе на уме бабка, хоть и добрая. Возьмет иногда за руку, и кажется: вот оно, счастье.

- Так что за история? – спросила я.

Бабушка уплывала и с трудом возвращалась. Она еще раз провела ладонью по снимку так, как фокусники проводят рукой по волшебному ящику. Желтая фотография, лет на шестьдесят старше бабули. Молодое семейство, все с выпученными глазами, замерли перед фотографом. Бородатый мужчина, мужичок настоящий, а рядом – та самая выдающаяся красавица. Надо признать, осанка у нее была, как у балерины. На снимке был еще младенец в кружевах, мой прадед в кружевах.

Мне тогда хотелось, чтоб все было правильно, ясно, конкретно. Накатило женское начало, хоть декольте надевай. Думала: надо, чтобы правильно. А если не получается правильно, если шагаешь, будто пьяный танец танцуешь, то пусть ничего не будет.

Я мельком взглянула на другие снимки - на лица и еще лица, со стертыми от времени носами. Незнакомые люди, которые переезжали с места на место, и в результате их переездов появилась молчаливая бабушка, а потом и я.

Бабушка уплывала, и я вместе с ней. На секунду охватило странное чувство: показалось, что наш разговор с бабушкой уже состоялся, и теперь мне можно идти домой. Знаете, о чем я? Есть прорезь, куда не проникает время… Есть прорезь, когда ты все-все знаешь. Так и я - схватила случайную фотографию, портрет незнакомой женщины, и чуть не вскрикнула: «Ой, это ж Катька!». На снимке была какая-то двоюродная пра-пра . Ее звали Катериной, а ведь раньше я никогда не слышала ни о какой Катерине. Взяла - и достала из головы имя.

Бабушка постепенно подбиралась к истории:

- Бабуля мне часто повторяла: прощай, прощай всех. Любимых, тем более, прощай. Верь им даже, когда они слабые и трусливые. Только так выживаешь, а не простишь – себя потеряешь. Она была замечательно чувствительна, но еще и умная, к сожалению. Она всегда выбирала ум, к сожалению. Ты посмотри на нее, девочка - какая красавица! Бабуле прочили блестящую судьбу. Столичная барышня, да еще и умница. А она что? Еще в детстве влюбилась вот в него.

Бабушка ткнула пальцем в черные брови пра-пра :

- Деревенский парень, ни такта, ни воспитания. Все, что было у него – характер и громкий голос. Их семьи, кажется, дружили, хотя ума не приложу, о чем была их дружба. Летом виделись, когда бабуля ездила на каникулы. Так вот, красавица моя его лет десять любила, прежде чем он решился полюбить ее тоже. Когда семья узнала – скандал был!... Сейчас таких скандалов стесняются.

Бабушка засмеялась, обхватив руками колени.

- Сбежала бабуля…. Чувствительная моя бабуля. В первый раз ей ум отказал. И в последний, к сожалению. Мечтала, что они всю жизнь путешествовать будут. Но вместо путешествий родила, а дед уехал в путешествие. Не совсем в путешествие - в армию уехал. Долго не возвращался, и бабуле рассказали, что у деда – увлечение. Понимаешь, о чем я, девочка?

Когда мы встречались на болтовню, с моим этим приятелем, не покидало ощущение, что за нами кто-то наблюдает. Поэтому я даже в баре сидела, как на зачете – боялась, что скажу лишнее, и весь наш разговор стухнет.

Он, друг, он не по возрасту беззащитный, у него сердце пульсирует прямо сверху, поверх кожи. Обычно мужчины долго снимают доспехи….

- Бабуля – красавица, хоть и умная была, но слухам поверила, - бабушка теперь сидела, прикрыв глаза, играя пальцами, - Кто теперь узнает, вправду дед увлекся кем-то или нет? Он тоже неглупый был и гордый. Спорить не любил. Ушел. А она страдала, потому что поверила не тем. Ты знаешь, девочка, она ведь потом всю жизнь прощала, с надобностью и без надобности. Но с дедом не заговорила. Отцу пришлось вырасти и жениться, чтобы они сели за один стол. А вскоре после этого бабушка умерла. Они были так несчастны, что и на меня хватило. И даже чуть-чуть твоей маме досталось.

Да, точно вы говорите: каждая семья – паутина. Одни ткут эту паутину, другие в ней, как мухи, болтаются.

Вот вам моя главная выдумка: на той желтой фотографии я увидела себя и своего друга. Дорогая бабушка тоже заметила сходство. «Гляди-ка, милая, у тебя и носик такой же, и глаза, и овал лица. Ты, конечно, попроще лицом, но это ничего. Ты все равно хорошенькая» - так она сказала.

Был и второй человек на снимке. Мой друг, тот самый, с сердцем наружу. Он был бородачом с фотографии, только теперь я знаю его без бороды. И мой друг улыбается на снимках, потому что сейчас все улыбаются на снимках. А так – одно лицо. Понимаете, как давно мы знакомы? Вы понимаете, о чем я? Как вам такой сюжет? По-моему, детектив. Одни сюжет закручивают, другие расплетают. Думаешь: ну, повишу мухой, а на самом деле тебе другое дело доверили. Большое дело, да? Бабушки мне в наследство оставили. Как это мне повезло, что я на старые карточки взглянула!... Вот что я поняла: иногда нужно взять сухую тряпку и очистить старые фотографии от пыли. Иначе так и останешься тоскующей мухой.

Поэтому сейчас я навещала бабушку и рассказала ей всю эту историю, только теперь у нас совсем уж молчаливые разговоры получаются. Я пообещала ей кое-что, очень женское, на далекое будущее. И поэтому сейчас я еду сделать новую фотографию.

Что это за станция?... Значит, минут двадцать осталось. Смотрите, солнце село, а за окном все еще светло.