1
На Севере дома, как корабли,
Они же волны почернелых бревен.
Куда глаза глядят, за край земли
Их караван вздымается, неровен,
И палубы пустынных чердаков
Кренятся под двойными парусами
Угластых крыш, чей силуэт таков:
Забылся – Кемь, очнулся – под Рязанью,
Поскольку оборвались якоря
Давно, и каждый сам себе Летучий
Голландец, и цветастая заря
Торопит их – плыви уже, не мучай,
Куда-нибудь подальше от Двины,
На север ли, на запад ли, на юг ли,
От обморока, морока, вины.
Дома плывут, за окнами видны
Не лица, как подснежники, бледны,
А небеса, горячие, как угли.
2
А кто в море не хаживал,
Тот Бога не маливал .
Под окошком у каждого –
Палисадники с мальвами,
Недозрелые россыпи
Ягод, ветер в трубе.
Призови меня, Господи,
Где угодно Тебе.
А кто в море не хаживал,
Тот Бога не маливал .
Водяное адажио
С неба – сутки без малого:
А луга-то, покосы-то
Заливает вода!
Призови меня, Господи,
Хоть сейчас, хоть когда .
А кто в море не хаживал,
Тот Бога не маливал .
А кто пажити влажные,
Как дитя, не вынашивал, -
Побоится ли бросить их
В серебре-лебеде?
Призови меня, Господи,
Как угодно Тебе.
3
Сиверко, сиверко. Черные флаги дыма
Вьются над трубами, словно плывут пираты
Вверх по Двине. Но главный, непобедимый –
Только ветер, да запах мяты, да звук утраты.
Землю-то бросить труднее, чем бросить сети,
Услыхав негромкое: «Встань и иди за мною!»
Впрочем, ржавые плуги эти –
Те же весла, плывущие за кормою
По голубым бурьянам, пучинам, мелям,
Вместо черных волн, которые вдруг иссякли.
Нынче не жнем, не сеем, а только мелем
Семя пустое, вздорное. Клочья пакли
По небу пролетают. Что сеть – веревка;
А кто землю выронил, не заметил –
Спину не разогнуть и ходить неловко:
Травы на ней в узлах, ячеях, как сети.
4
Что же раньше все-таки: зов или жертва?
И кого проверяет Бог, опуская прямо
На вязанку дров поросшее мягкой шерстью,
Блеющее спасение, - Авраама
Или свое подобие в заскорузлой
Пастушьей одежде, с окаменелым взором?
Из норы выкатывается суслик
И, увидя пламя, ныряет в нору.
Что же раньше – зов или все же сердце
С приготовленной – вырванной у пустыни,
Где ни тени – скрыться, ни дерева – опереться, -
Жертвой, которая в холоде не остынет
И в огне не сгорит? И может ли это сердце,
С жертвой, плещущей, словно рыба, не слышать зова?
Слышит оно потому, что ему не деться
Никуда – или просто оно готово
Слышать? Холодно. Север – чем не пустыня?
За барханами трав – миражи деревень. Поближе
Подойдешь – юродивый куст утирает тыльной
Стороной листа набежавшие слезы. Дышит
Ветер. Мужик на краю села починяет змея,
В желтой щетине, в тапочках, зыркая злобно
На заглохшее поле. Но змей не летит, не смея
Ринуться ветру в пасть: деловито хлопнув
Размалеванным носом, падает. Раз такое
Дело из рук валится, не говоря уж
Про какой-нибудь трактор, и молоко, и
У обочин – ржавые джунгли кладбищ, -
Раз уж змей не летит – хана. На разбитом « Зиле »
Прыгает местный мальчик. Не слыша зова,
Жертву Каина, жертву, которую не просили,
Приносили здесь – и приносят снова,
И еще принесут; еще раскатают ребра
Черных бревен – может, на пепелище
Завалялось сердце, треснувший темный образ –
Тот, который Бог по углам и канавам ищет.
5
До Соловков не доехать мне в это лето,
Не потрогать камней, обточенных кровью,
А не водою. Желтые, как монеты,
Волны катит Двина. Из влажного Заостровья
Соловецкие камни кажутся черепами,
И по ним, ледяным, как по горячим углям,
Я пройти хотела плачущими стопами,
Чтобы каждый шаг мой был не украден – куплен,
Ибо все не мое – заемное, у того,
Кто не доел – не допил и сгнил в бараках.
Каждый кусок – не впрок, и пустой листвой
Мечется лес, никого не отпев, не оплакав,
Заворожен нарядной своей тщетой.
Над нечистой бездной, по мутному мелководью
Над Атлантидой мертвых ношусь щепой,
Деревянные пальцы силясь согнуть щепотью.
6
- За другого молиться –
Собой поручиться, -
Говорит отец Иоанн и идет молиться
У алтаря неброского,
В тесном притворе, покуда идет ремонт, -
За Солженицына, Бродского,
За мужика новгородского,
Рязанского, тульского;
Из дверного проема узкого
Видно, как под дождем расцветает зонт,
Как рыжая кошка вымокла и продрогла, -
За живых и мертвых,
И молитва его – дорога,
Под дождем,
Бесконечная,
Как на фронт.
7
О украсно украшенная земля моя,
Кровью мучеников унизанная, как покров
Богородицы к празднику: порванный надвое,
На сотни кусков.
Вот они – дороги, луга, перелески
В битых бутылках, кучах цемента, собачьем дерьме,
Неопознанных трупах – словно рыба на тонкой леске –
Между нами незримо плывущих – от войны к войне.
Вот они, мятые, передо мною,
Клочки земли и воды, набросанные пестро,
Как еще прекрасное, но уже испитое
Лицо юной бомжихи на ступенях метро.
Вот они, пустыри, во вздувшихся трубах, с резким
Северным ветром, с бредущими в темноте детьми
В синяках от побоев; станции с лязгом и треском
На расшатанных рельсах, - греми, товарняк, греми,
Заглушай мой плач, просеивай через сито
Придорожного гравия, содроганья для.
О, земля, лицо твоего ангела разбито,
Как дорожное зеркало, так что ты, земля,
Больше себя не видишь. (Видела ли когда-то,
Или вечно в пустых осколках скользила чужая тень,
Текли дымы, жухлой листвою неслись солдаты
По телам обезображенных деревень,
И на мерзлой вышке, подняв воротник бушлата
Створкой раковины, сквозь метель
Брат прицеливался в бегущего брата
Вдоль колючей проволоки – всегда попадая в цель?)
О, земля, земля моя, расскажи мне, кто я,
Почему моя плоть – из болотной твоей воды,
И зачем душа всегда штурмует тебя, как Трою,
И всегда отступает, смешав ряды?
Кто у тебя за высокой стеной – Елена?
Лизавета смердящая или в сером платке
Бабка на ветхом крыльце, рассыпавшая на колени
Гроздья черной смородины, запекшейся на руке?
И нужны ли тебе эти судороги ночные,
Эти всхлипы речные, эта сырая гроздь,
Хочешь ли ты, чтобы оттаяли ледяные
Края, и зеркало ожило и срослось?
Я боюсь, не хочешь. В семечной шелухе
И пивных жестянках, приплясывая дворами,
Возвращаясь домой под мухою, налегке,
Или увешанная дарами
Супермаркета, - ты глядишь в себя
Угрюмо – что бы еще разрушить. Привет из ада
Оглушительно скучен. Скудной слезой кропя
Ночь, опускаю глаза, не выдержав взгляда.
8
На севере дома, как корабли,
Вот только плыть им никуда не надо,
Раз человек зачем-то из земли
Весь выдернут, как образ из оклада.
Но купола в цветущих небесах
Не падают, набухшие, как капли:
Пять голубых, как жизнь, и девять – прах,
И самый ветер около – не прах ли?
И все-таки дома плывут. Бурьян
Все ближе поднимается смертельной
Волной. Горит за окнами герань –
Танцующий цветок святого Эльма .