* * *

Это лучшие дни в году:

Август движется под уклон.

Выйду вечером – не найду,

Где кончается небосклон.

 

Все в закатном живом огне,

Разметавшемся широко.

И так дышится нынче мне,

Так работается легко!

 

Я, конечно, не знаю, как –

Как, когда, почему и где

Провалюсь в непроглядный мрак,

К ледяной полечу звезде,

 

И начавшийся этот путь

Не закончится никогда.

Подожди же, со мной побудь!

Небо… воздух… земля… вода…

 

 

* * *

Утро! Боже ты мой, целый день, как подарок,

Как тугой кошелек – ни одной не сделано траты.

Проникающий в окна доверчиво-легок, не жарок

Свет. «Привет! – говорю, – проходи, мы всегда тебе рады!»

 

Ощущенье такое, что все еще может вместиться

В те часы призовые, с которыми будем до ночи.

Птица счастья в окно залетит – очень редкая птица,

Или встретится снова Любовь и заглянет нам в очи.

 

Ну конечно, шучу. Но я утром всегда молодею.

Сердцу любо обманываться, день за целую жизнь принимая.

Это вечеру все уже ясно – брюзге и злодею,

Когда к ночи выводит нас финишная прямая.

 

 

ИЗ ГЕТЕ

Скажи, теперь, когда предстала слишком ясно

Жизнь, прожитая жизнь, хотел бы ты назад?

А… вот и тот, хромой. Привстал подобострастно

Из дальнего угла, улыбчив и пузат.

 

Зачем тебе моя душа-то? В наше время

Неужто есть еще на это дело спрос?

И разве оптом все, все человечье племя

Не скуплено давно? – Бессмысленный вопрос.

 

Но раз уж разговор теперь такой меж нами,

Скажи, за что платить предложишь? Твой товар?

Мечтами, говоришь, торгуешь ты мечтами…

Лукавый бес, прости, для этого я стар.

 

А снова молодеть, чтоб глупость замутила

Спокойный, трезвый взгляд, – пожалуй что уволь.

С избытком мне твоих мучительных хватило

Даров, о страсть моя, о сладостная боль!

 

 

ДРЕВО ЖЕЛАНИЙ

Вдруг вспомнил почему-то: лето

В Восточной Грузии, давно…

Цветными лентами одето,

Стояло дерево одно,

 

И ветром лоскутки трепало,

Их было много – сотни три.

И я не осознал сначала,

Что это значит. «Посмотри, –

 

Сказали мне, – возьми с одежды

Лоскут, чтоб сделать узелок,

И может быть, твои надежды

Все-все исполнятся в свой срок.

 

Когда томимы мы бедою,

Любовной страстью, хворью злой,

Сюда, дорогою крутою,

Идем и к пахнущим смолой

 

Ветвям привязываем эти

Флажки. Поверие не лжет! –

Ведь что-то есть на этом свете,

Что человека бережет».

 

Я подошел: пестрела хвоя

Цветными пятнами тряпиц –

Мольба из каждого завоя ,

Как хоровое пенье птиц,

 

Мечты, желанья без ответа…

Вас слышит ветер, видит ночь.

Но я не знаю, есть ли где-то

Тот, кто способен всем помочь.

 

 

* * *

Какая чернота! На небе тучи, тучи…

Отравлено – увы – тоской начало дня.

А ты хотел бы вдаль, мой всадник невезучий,

Направить легкий бег крылатого коня.

 

Ну что же, вспоминай, как высоко летали,

Как облака неслись размашисто вперед.

Мечтою живы мы, но, видишь ли, едва ли

Хотя б одна мечта тебя переживет.

 

Что делает душа, оставшись без крылатых,

Невидимых, слепых своих поводырей?

Как ей не очерстветь, о горестных утратах

Скорбеть, благодаря? Как удержаться ей?

 

 

МОЛИТВА

Говорят: «Он с тобой, попроси».

Но нужны для молитвы слова.

Не талдычить же: «Боже еси !»

И киношного ждать волшебства.

 

Впрочем, можно, наверно, и так,

Если вправду по вере дают.

Но в моей голове кавардак:

Всё-то крутятся, всё пристают

 

Посторонние мысли, куски

Разговоров каких-то глухих,

Подвывания глупой тоски,

В темноте потерявшийся стих.

 

Повторяю: «Господь, помоги!»

И не знаю, что дальше сказать.

Шорох ветра, чужие шаги

За стеной, голоса – вот опять.

 

Мне, наверное, надо молчать,

Просто глядя в пустое окно,

Капель тайную жизнь изучать

На стекле, когда дождь и темно,

 

Ни о чем, ни о чем не просить,

Слушать сердцем незримую тишь,

И случайно себя отпустить

В ночь, где сам Ты со мной говоришь.

 

 

* * *

Я скоро снова вернусь назад

Из дачной дремы и тишины

В такой обычный, публичный ад,

Которым все мы окружены.

 

Какая сутолока пустых

Слов, обещаний, поступков, дел

И трепыханий – бултых-бултых –

Надежд, которым ты не посмел

 

Сказать всю правду; какая грусть

От липкой жалости и вранья,

От умирания – ну и пусть!

В конце концов, чем их лучше я?

 

Не лучше – хуже. Они своих

Хотя б не видят глухих грехов,

Жить не пытаются за двоих,

Не пишут выморочных стихов.

 

 

* * *

Господь, вот как сейчас, вот так, пусть эти боли,

И к ним привыкну я, и их смогу терпеть,

Не хуже только бы, не тяжелей, не боле,

Чем выдержит душа или допустит смерть!

 

Но и моля Тебя, устало понимаю,

Что старый маховик нельзя застопорить.

Зато теперь-то уж я каждому внимаю

Мгновенью, тихих дней перебирая нить.

 

Зато теперь-то мне от счастья нужно мало,

И прежде чем отдать, я успеваю вдруг

Почувствовать своим все то, что запоздало

Смог робко в руки взять, чтоб выпустить из рук.

 

Сил юных полноту или здоровья чашу

Пьянящую – увы, когда их больше нет,

Умеем мы ценить. Но время старость нашу

Научит различать, где есть еще просвет.

 

 

МУЗЕЙ НАБОКОВА В РОЖДЕСТВЕНО

Струпья белой краски на колоннах

И по большей части новодел .

Разве разберешься в судьбах сонных?

Так ли думал, этого ль хотел?

 

Оредеж слепит лукавым плесом,

Бабочка витает над кустом.

Что случилось – задаюсь вопросом,

Почему на месте, на пустом

 

Мы живем в своей стране пропащей,

Где пространство верх берет опять

Над стрелою времени летящей,

Вдаль летящей, но при этом вспять?

 

Разметались хлюпкие болота,

Гривою топорщатся леса.

Разве после кто-то вспомнит что-то

И расслышит чьи-то голоса?

 

Мы уже сейчас почти природа,

Что и знать не знает о былом,

И на месте целого народа –

Бурелом.

 

 

* * *

Полюбить – стать зависимым, а от кого – неизвестно,

Потому что другого мы изобретаем любя.

Полюбить… Вот тогда-то как раз разверзается бездна

Под ногами, тебя уворовывают у тебя.

 

Полюбить – так по-детски довериться: столько обиды,

Столько боли слепой, столько непонимания, слез.

И как чокнутого теософа следы Атлантиды,

Так волнует беспомощный любит-не любит вопрос.

 

Ну а там – в неизвестности, в темных провалах чужого,

Недоступного разума что зародится в ответ?

Ах, когда бы могли что-то значить улыбка и слово,

Ах, когда б убедить был способен кого-то наш бред!

 

 

* * *

Мир, который ты знал как свой –

От песочницы во дворе

До простертой над головой

Синевы в слюдяной жаре,

 

От полуденных крымских гор

До карельской лесной глуши,

Мир, что носишь ты до сих пор

Там – внутри, в глубине души,

 

Мир, в котором дышать и жить

Привыкал столько долгих лет,

Мир, в который пришлось вложить

Все, – он сходит теперь на нет,

 

Погружаясь в небытие,

Словно в белый песок вода,

Ибо все это – не твое,

Им и не было никогда.

 

 

* * *

День опять закончился. Мой Боже,

Почему всегда, всегда конец?!

Расставанья холодок по коже,

Грусти мятный леденец.

 

Чем, скажи на милость, этот хуже

День того, что завтра будет наш? –

Снова дождь, и на дороге лужи,

И себя ему отдашь.

 

Ничего не ценишь, неужели,

Будто все, что было, – было зря?

И идешь, идешь к какой-то цели,

Разрушая и творя.

 

Одержимость, рвение, горенье,

Мириады звезд в одной горсти –

Что же Ты ни одного творенья

До ума не можешь довести,

 

Сделать так, чтоб навсегда, навеки?!

И шепчу, в глухую глядя высь,

Дальних молний наблюдая треки:

«Твой прекрасен мир. Остановись!»

 

 

* * *

Боже, смири, смири и прости,

Чем успокоиться мне назначь,

В чем облегчение обрести

И разрешение всех задач.

 

Пусть моя жизнь будет, словно тот

Дождик упорный, – идти, идти.

Норы подземные роет крот,

Птицы в лазури ведут пути.

 

Я же земной – по земле хожу:

Снизу толчки и лучи с небес.

Здесь нам не переступить межу

И не понять, как же Он воскрес,

 

И Откровенье Твое вместить

Не в состоянии слабый слух –

Знаю! Но боязно отпустить

Утлому телу мой блудный дух.

 

 

* * *

Хоть утлого тепла немного напоследок!

Ты знаешь эти дни, пустынные, когда

Едва из облаков проглянет солнца слепок,

А ветер ветви гнет, качает провода?

 

Хоть воздуха еще немного перед дальним

Путем назад во мглу неодолимых зим!

А здесь укроет все белесым, погребальным

Покровом снеговым, и тишина над ним.

 

И этот переход печальный неизбежен.

Хоть раз еще войти в наш опустевший лес!

Как напоследок свет сквозь сетку веток нежен,

Как синева зовет распахнутых небес!

 

 

* * *

Есть слово никогда, которое неясно

Лет так до сорока шести или семи.

Потом осознаешь, что ждали мы напрасно.

Не надо утешать… Вот мой билет – возьми.

 

Как видишь, он пустой, а выигрыш достался…

Но, впрочем, все равно, кому достался он.

Не то чтобы устал, не то чтобы я сдался,

А просто нечего поставить мне на кон.

 

Беда тому, кто все свои желанья выдал

Завистливой судьбе, – ему уж не помочь.

Белеет в темное луна – кикладский идол,

Упорно вслушивающийся в ночь.

 

Вот так, прождав века, которые застыли,

Как истуканы мраморные те,

Что сможем рассказать о жизни? Что мы были –

Когда-то были в этой пустоте?

 

Здесь все с тобой живым – нет! несоизмеримо:

Пространства мерзлота, бессчетных звезд гряда,

Те миллионы лет, что равнодушно мимо

Проходят в никуда, вот в это никогда!

 

 

* * *

Если оставит способность писать,

Просто закрою глаза…

Много еще нам придется отдать,

Много… Расплатимся за

 

Юность, не знавшую этих болей,

Этих прерывистых снов,

Не отмечавшую свой юбилей

В год потрясенья основ.

 

Жизнь была слишком спокойна твоя,

Слишком волна широка –

Так что далекие видел края,

Дальние слышал века

 

И заглянул же молчунье-судьбе

Прямо в глаза, что черней

Ночи. Да вот не придется тебе

Больше кокетничать с ней.

 

Мужество нужно тому, кто в поход

Лишь собрался налегке,

Мужество тем, кто который уж год

Повод сжимает в руке,

 

Ну а тому, кому жребий сулил

Быть на исходе пути, –

Мужество вдвое, чтоб гаснущих сил

Все же хватило дойти!

 

Ибо, коль чашу приходится пить,

Лучше уж пить до конца,

Помня, о чем невозможно просить

В лютую полночь Отца.

 

 

* * *

День просачивается сквозь пальцы,

Словно жидкий он, как вода.

Мореплаватели-скитальцы,

Мы затем и пришли сюда,

 

Чтобы плыть по волнам тревожным,

Над которыми снег, туман.

Нет, рекой назвать невозможно

Этот времени океан.

 

Он достался нам от Потопа,

Он куда-то стремит свой бег,

Надвигая (глядите в оба!)

Вал за валом, за веком век.

 

Так и ходят борта ковчега,

Чуть – развалятся на куски.

Из-за мерзлого пара, снега

Не видать впереди ни зги.

 

Мы плывем без обетованья,

Не по звездам – их нет во мгле.

И на сердце одно мечтанье –

Пусть о крохотной, но земле.

 

Неужели же не найдется

Хоть скалы одинокой, хоть

Островка? Океан несется

В никуда. Помогай, Господь!

 

 

* * *

Когда нет Бога, то к чему все эти

Усилия, растраченные зря,

Бетонных городов глухие клети,

В чьих окнах занимается заря,

 

Зачем всей жизни кровные обиды,

Стремленья, что надеждами полны,

Воздвигнутые храмы, пирамиды,

Истории забывчивые сны,

 

А страсти те, кипящие в угаре

Святых насилий, торжищ роковых, –

То проповедь любви ко всякой твари,

То скотобойни воин мировых,

 

А тьмы и тьмы живущих осторожно,

Бездумно, тупо, близя свой конец?!

Когда нет Бога, нас не то что можно,

Нас нужно стричь и резать, как овец.

 

 

* * *

Это было четырнадцать лет назад,

Когда чудо, казалось мне, наяву

Происходит: мы выходили в сад,

Мы садились на ласковую траву,

 

И стрекозы что-то такое нам

Сообщали, и лютиков лепестки.

Как я верил тогда этим ярким снам,

Ставшим лишь предвестниками тоски.

 

Потому что чудо – не здесь, не в том,

Что твоим желаньям зеленый свет

Дан, а в летнем воздухе золотом,

В хоре дальних звезд, девяти планет,

 

В неизбывном чувстве, что жизнь – одна

И она – не сцепленье случайных сил,

Потому и выносит судьбы волна

И любви волна, куда ты просил.

 

Ты просил, да только понять не мог,

А потом увидел: все есть, все так.

Чудо – это неведомый нам итог,

Свет, внезапный свет, озаривший мрак.