***

Проходит вся жизнь в легкой шубке, не торопясь.

Прекрасная жизнь, которой плевать на нас.

Мимо ночлежки, мимо театра Буфф,

Движеньем ресниц снежинку легко смахнув,

Идет в темных брюках и в обуви на меху,

Уже равнодушна к спасению и греху,

Идет, не сбиваясь, не глядя по сторонам,

Я помню, что с детства её обещали нам.

Садится у стойки и в Jam es on просит класть

Три кубика льда, и тянет свой виски всласть.

А ужас зевает, за каждой застыв спиной,

И в полночь над нами, ушедшие в мир иной,

Стоят, охраняя короткий, пугливый сон.

Прекрасная жизнь, одетая в капюшон,

Не слыша, как люди вздыхают, её кляня,

Проходит, косою отточенной вновь звеня.

Странно, вот только никакие наши достижения и никакие «благие дела» не делают из нас тех, кто мы есть в той степени, в какой способны на это наши ошибки. Победы и успехи, все присущие нам положительные черты мы делим с родными, с окружением, с плодами культуры и «достойного воспитания», а вот ошибки, проступки, грехи, оговорки, описки уже неотделимы, неотличимы от нас как вина, как боль, как плоть, как собственное наше неповторимое лицо. Наши ошибки – это не опыт, это и есть мы сами. Потому-то, видимо, списывать нашу неловкость и кособокость на тех же родных, воспитание, окружение, делящее с нами успех, считается очень дурно. Может и верно: глупо приписывать людям и обстоятельствам то, что присуще только нам.

 

 

 

***

Боли не облегчает…

Маятник на весу…

Головою качает,

Птица поет в лесу.

У дороги железной

Катится под откос

Сонный месяц над бездной,

Слушая стук колес.

Не бунтует у дамбы

Вода, лишь толкает в бок,

На хореи и ямбы

Разбив твой недолгий срок,

О мечтах и обидах

Бормочет неясный стих,

Вдох меняя на выдох,

И вольно рифмуя их.

 

 

 

* * *

Свет притих, и звук погас,

И змеиный холод вьется

По спине – «В последний раз...» –

Шепчет, сволочь, и смеется....

Боль-но... – бьется в потолок

Обезумевшая нота

В сумерках искрится ток....

- «Сольно... Сольно...» – плачет кто-то,

Изгибайся и стони... – выбор не велик, не весел,

Больше о себе – ни-ни...

Без того уж слишком тесен

Этот остео-каркас, –

Эта горькая причуда....

Всякий раз... – «В последний раз» –

Завтра – далеко отсюда.

 

 

 

* * *

Полумесяц, полу ночь, полу день,

Полу жизнь идёт опять в полусне,

Бесконечная, тягучая лень,

Швы расходятся, и мясо на мне

 

Расползется скользкой робой, увы,

Обнажив постыдный, шаткий скелет.

Непослушным не сносить головы,

А покорной голове сносу нет.

 

Вот настал и твой черед говорить,

Верь молчанью и остаткам чутья,

Ты из тех, кто хочет быть… может быть…

На земле бывает все… даже я.

 

 

 

***

Даже в мутной воде остается прозрачно-синим

Неизменное небо. Над слабым или над сильным,

Никогда и нигде, только небо, по всем приметам,

Никому не бывает чужим, я уверен в этом,

То ли дело – земля, снега, жаждущая, как манны,

Прозревая насквозь параллели, меридианы,

Спит, останками шевеля.

 

 

 

***

Глухой рояль стоял в саду,

Снежинки падали на клавиши… –

Зачем такую ерунду

Писать? – ни слова не исправишь ты.

Сплошной раздутый сантимент ,

Линялый образ в пошлой плоскости.

Да кто открытый инструмент

Под снегом оставляет? Господи…

Весь мир – привычной речи суш,

Словарь земной, мирок прирученный,

К чему изысканную чушь

Твердить как прежде? – ты измученный

Проснешься в сумерках, – стучит

Пустое сердце. Свет не радует,

А там во сне – рояль звучит,

Проклятая снежинка падает.

 

 

 

***

Ласточка улетает к теплому морю,

Из наших краев, от вьюги, от каждой тени,

От были, от сказки. Лети – я с тобой не спорю,

Правда и вымысел оба уже ни пени

 

Ломанного не стоят…послушай, птица…

Возле акрополя, ближе к родным руинам,

Если захочется, просто, когда случится,

Спой эту песню курчавым морским сединам.

 

Передавай привет дервишам, муэдзинам,

Киникам, деспотам, консулам и пиратам.

Небо рисуй хвостом островатым, длинным.

Ласточка улетает… и говорит: «Куда там…»

 

 

 

* * *

Снились лодке поцелуи волн,

Снилось небу звезд оцепененье,

Свет неуловимого лица,

Счастья бестолковое удушье,

Снился день немыслимый, когда

Всё пройдет, вернее, всё настанет.

Будут волны, лодка, звезды, я,

Поцелуи, и прибой, и берег,

Милые, далекие, чужие,

Дикие, как слово «никогда».

 

 

 

***

Живем ли или умираем — всегда Господни 

Посл., к римлянам, гл. 14, ст. 7-8 

 

Живем или умираем – всегда Господни,

Дождь над огнями дрожит, будто с неба сходни,

Лужи темнеют, застывшие, как сургуч,

Словно ладонью ангельской из-за туч

Ночь тянется к веткам, крышам, погасшим окнам,

Жизнь в объективе глаза, как будто боком

Вьется темнеющей нитью, наискосок,

Люди, машины, время, вода – в песок.

Легче запомнить и вымолвить то, что зримо,

Сколько несется всюду невыносимо

Лиц, одиночеств, чисел имен… постой…

Бог обнимает и говорит: Я – твой.

 

 

 

***

Ты говоришь из мрака из вязко-тугого мрака

Как после столетий брака Айда и Персефоны,

И ничего на фоне, лучше б я слышал стоны,

Но ничего, и никакого знака…

Ты говоришь из мрака, ветер летит по кругу

Холодный и безответный, больше не задевая

Никого высоко и низко, деревья, почуяв вьюгу,

Ежатся, жмутся друг к другу, молчит календарь, зевая.

Ты говоришь из мрака: фонарь потянулся к ветке

Лучом неживым, но ровным все тело ей освещая,

Лампочка щурит слепо на лестничной темной клетке

Свой маленький глаз циклопа, тьме о чем-то вещая.

 

 

 

***

Кто сбылся, кто сбился, кто стал невесомым,

Кому унижение стало наукой,

Кто в горле застрял не проглоченным комом,

Осталось лишь слово скулящею сукой.

А жизнь все бежит, ей прошедшего мало,

Течет, никого на пути не встречая.

Я мелкий значок между «было» и «стало»,

Я лишь апостроф, я тире, запятая.

 

 

 

***

От влюбленных до возлюбленных

Сто путей – да все не те.

Сколько стынет душ погубленных

В пустоте.

Одинокие, холодные –

Ржой источенная сталь,

Искушенные, бесплотные

Никому  не жаль.

Страх извечный их, насупленных,

Мой не выдаст, твой не съест,

От влюбленных до возлюбленных

Плач и ночь и крест.

Затворенным и останется

Все, что ты открыть не смог

Ставит маленькая странница

На двери замок.

 

 

 

***

Холодное молчание воды,

Ползучие огни от автострады,

А мы живем и снова просто рады

Во вторник в предвкушении среды.

И воздух вновь не давит нам на грудь,

И боль сквозная не стесняет вдоха.

Мы счастливы, ни «хорошо», ни «плохо»

Судом своим не могут обмануть

Давно оглохших – тишина кругом,

Лишь мелкий дождь расстреливает землю,

Я пуст и черен, разговору внемлю:

Убитый тихо говорит с врагом.

 

 

 

***

Ты помнишь звон велосипеда,

След на дорожке у скалы,

Болтанье в море до обеда,

Такие острые углы

Стола обеденного? Ветер,

Полупустых бокалов звон,

Скажи ещё, ты помнишь эти…?

Нет? – разве это просто сон?

А свет, что холодно и влажно

Дрожит в солёной тишине, –

Он – явь. Теперь уже не важно...

Но обними меня во сне.

 

 

 

***

Слезай с карусели! – своими слезами

Мы все заливаем и давимся сами,

Деревья, прохожие косо летели

Быстрее, быстрее… – слезай с карусели!

Все кончилось, жизнь с чепухой бесполезной

В мир намертво ввинчена осью железной

Ты сам и вращал всю махину, – не мало…

Слезай, – укачало?

Вновь капает с неба, в такую погоду

Фонарь растекается по небосводу,

Шатаются ручки, цепочки, сиденья,

В растрепанных кронах шумят сновиденья.

Все меркнет кругом, по дурацкой орбите

Другие вращаются. Кто вы? – простите.

С собой говорить – бесполезное дело,

Слезай – надоело…

 

 

 

***

Я забыл себя на вешалке,

Посреди пальто и лампочек,

Между полочек для обуви

И чужих перчаток кожаных.

Закрывая шкаф ореховый,

Я забыл себя за дверцею,

И в безлюдную парадную

Так и вышел в тишине.

Тут обиднее обидного,

Что никто меня не хватится,

Будут проходить, здороваться,

Будут вежливо сопеть.

Я и сам не знаю как это,

Но тихонько доработаю.

Как же мне просить о помощи,

Если нечем закричать?

Я вернусь домой не думая,

И в прихожей, незадачливый,

Отыщу себя нечаянно:

Вот ведь я, - вишу в шкафу!

 

 

 

***

Ты знаешь поступь дождевую,

Пылинку в солнечных лучах,

И нежность воздуха чужую

На человеческих плечах.

Сестра терпенью и покою

С небесной тайною на «ты»,

Едва касаешься рукою

Все прерывающей черты.

 

 

 

***

Все сущее – это ты.

И этот воздух и эти

Ещё живые цветы,

И листьев опавших мощи,

И облако и огонь,

Прилива слепые струны,

И тьма и вина и стыд,

И радость, и крик последний.

Все сущее – это ты.

 

 

 

***

Здравствуй, Господи! Как ты сегодня спал?

Не тревожил тебя во сне сотворенный тобою мир?

Хочешь хлеба, сыра или маслин?

Граната или воды?

Ты устал, Господи, очень устал.

Этого нет в Евангелии.

Почему ты об этом не писал,

Если любишь Его?

 

 

 

***

По мере приближения прибоя,

Ты чувствуешь: мгновения не уходят

Скорей наоборот – к тебе стремятся,

Неудержимы, словно колесо

Огромной, но невидимой повозки.

Бесцельно время, потому оно

Нас выбирает целью и однажды

Кого-то нежно с головой укроет,

Кого-то переедет поперек.

Но не об этом речь. Должно быть, мило

Пейзажем неизменным любоваться,

Где только море ласково качает

Тела в своем широком гамаке.

Опять бросаясь берегу на грудь,

Вода о чем-то шумно причитает,

Врач у постели чей-то пульс считает,

Косясь на стрелку маленьких часов.

Ты, на песке стоящий босиком,

Считаешь волн размеренные такты

Спокойные, в отличие от наших

Коварных ритмов. Свежий день течет,

Соленый ветер усыпляет мысли.