* * *

Счастливая способность забывать

Мне свойственна – что имена, что даты…

И призраки, когда ложусь в кровать

(Ты виноват, они ли виноваты

 

Перед тобой), – не мучают. Ни слов

Обиды, ни любви, что одурачит,

Не помню. Словно время под покров

Свой от меня то, что не нужно, прячет.

 

А где-то сохраняются, поди,

Все горести мечты, все заблужденья

Души. Но что до них сейчас! – Гляди

В окно на облаков перерожденья.

 

Ты и не смог бы жить, нагружен той

Памятью бескрайней снов и яви.

Лишь Он, отягощенный полнотой,

Все знать о нас, за нас все помнить вправе.

 

 

 

* * *

Если б это мелькание дней

Продолжаться и дальше могло,

Как скольженье по насту саней,

Как попытки осы сквозь стекло

 

Пролететь, как мерцающих фаз

Смена в небе холодной луны,

Как все то, что случилось до нас

И ушло в непробудные сны,

 

Если б в силах мы были не ждать,

Не бояться, в себе не хранить,

То, что нам суждено испытать, —

Просто жить, просто, вытянув нить

 

И держась за нее, не спеша

Выбираться из мрака на свет,

Если б нас уводила душа

В край нездешний, которого нет…

 

 

 

* * *

А картошка опять фитофторой

Заболела, увы, — недород.

Отпускная пора, за которой

Снова долгий бессмысленный год.

 

Высоки эти ставки на летний

Дачный воздух и солнечный свет,

Словно ты выкупаешь последний

Лотерейный, счастливый билет.

 

Но, как водится, выигрыш мимо.

Не отпустит, жалей — не жалей,

Жизнь, летящая неотвратимо

К неопознанной цели своей.

 

И так странно — никак не остаться

В этом дне, где, над кашкой кружа,

Будет шмель деловито слоняться

И травой колыхаться межа.

 

 

 

* * *

Соловьи не о розах поют потому,

Что в июне еще нету роз.

Посадили в теплицу ее, как в тюрьму,

Ибо ночью бывает мороз.

 

Так у нас и осталась она розоветь

Там, среди помидорных ветвей,

Но как будто надеялась (роза же ведь),

Что и ей пропоет соловей.

 

Уже август: по небу из дальних краев

К нам приносят дожди облака.

Ни стрекоз не видать, не слыхать соловьев,

И ночная тоска глубока.

 

Да и поздно уже соблазнять красотой –

Лепестки, опадая, гниют.

Вот и прожили-жили мы жизнью не той,

А другую прожить не дают.

 

Хорошо, что хотя бы в кустах воробей

Повторяет свое чик-чирик,

Хорошо, что сквозь полог небесных зыбей

Солнце утром проглянет на миг.

 

 

 

* * *

Вращая памяти тугое колесо,

Какую выхватишь картинку, – выбирай!

Не знаю, есть ли рай, но замок Шенонсо

По всем параметрам вполне похож на рай.

 

Покой фасадов, белых башен над рекой,

Приют изысканный любовниц королей,

А в галерее над волнами свет такой,

Что на душе – войдешь – становится светлей.

 

Напоминать не стоит, их удел каков,

В раю заснувших и проснувшихся в аду:

Не заглушить всем ароматом цветников

Варфоломеевскую скорую беду.

 

Но эхо смех еще доносит, в серебре

Река, и сонмы юных движутся теней.

Мы были здесь с тобой в том самом сентябре

2001-го, всего за пару дней.

 

 

 

* * *

Вот и пережили мы книгу,

На глазах целый мир померк,

Не готовый к такому сдвигу;

До свидания, Гутенберг !

 

Текст растаял, как снег весною:

Речи лужи, потоки сплошь.

И за лентою новостною —

Вся в наушниках молодежь.

 

Что ж, когда-то уже так было —

Голос царствовал, правил звук;

Правда, каменное рубило

(Не мобильник) касалось рук,

 

Доносилось не караоке,

А парфений или пеан.

Может, просто настали сроки —

Завершается балаган?

 

 

 

* * *

Да что уж – все равно от лета не осталось

И двух недель. Опять, опять скудеет свет.

Надежда отдохнуть наивной оказалась:

Для нашей зимней тьмы сил и здоровья нет.

 

Да что уж – жизни ход (хоть неизвестны сроки)

За сбоем сбой дает, и надо полагать,

Не за горами путь в тот самый край далекий,

Которым утешать привыкли и пугать.

 

Да что уж – и самой истории махина

Со скрежетом грозит рассыпаться во прах.

Грядущее темно. И страшно мне за сына,

За скопища людей в замерзших городах.

 

 

 

* * *

В.П. Паршикову

 

Так волнуют рисунки эти –

И не объяснить, почему…

Разве дело в зеленом цвете,

В желтом, вторящем вдруг ему,

 

Словно нежная длится нота,

В том, как тени легли дерев?

Или в том, что мы любим что-то

Даже, может быть, умерев?

 

Вот об этом: что нечто длится

За границею бытия.

Краске, слову дано пробиться

В область, где невозможен я

 

С диабетом своим, с тревогой,

Что не справлюсь уже, что стар.

Только взглядом ее потрогай,

Унеси, как пчела нектар!

 

 

 

* * *

Лилии вот-вот раскроются –

И как раз уедем мы.

Лета страсти успокоятся

С наступлением зимы,

 

И уже другие лилии

Будет взращивать мороз.

Вы от лета сохранили ли

Запах сена, гулы гроз?

 

Что вообще осталось? – Съедены

Огурцы и кабачки.

Дня загарные отметены,

Ночи черные зрачки…

 

Только в нас и похоронены

Шелест крон, полет стрекоз,

Многодетные Воронины,

Дом которых в землю врос.

 

 

 

* * *

Радость какая! – Всего лишь света

Солнечного из окна струя!

Днями прощальными наше лето

Дарит, перил золотит края,

 

Чтобы хотелось спуститься к белым

Лилиям, к мальвам, погладить мох

Выросший, с юным и легким телом

Воздуха слиться – глубокий вдох!

 

Всяко я предпочту природу,

Это безлюдье июльских дней –

Города сброду, стране, народу, –

И с человечеством все скучней:

 

Трусость, стяжательство, страсть к успеху –

Только бы влезть в социальный лифт!

Все мы в итоге всего лишь йеху ,

Прав был, к несчастью, каноник Свифт.

 

 

 

* * *

Какими-то обрывками внутри

Меня они живут – воспоминания.

Вот первые, когда мне года три

(Так ярки краски, так сильны желания!):

 

Переводных картинок пестрый мир,

Карандашей наборы рисовальные,

И коридоры гулкие квартир,

Их запахи, их звуки коммунальные.

 

Еще из пластилина два слона,

Мне слепленных старушкою соседкою,

И дачная ночная тишина

С колышущейся марлевою сеткою.

 

В душе моей осколки тех краев –

Страна ль мечты, фантазии анклавы ли, –

Куда не забредал Семен Дежнев

И Магеллана корабли не плавали.

 

 

 

* * *

Что за мрак на улице, боже мой,

После солнечных двух-трех дней,

Словно мир уже поглощен зимой,

Словно время пришло теней!

 

Сквозь подбрюшье влажное низких туч

Свет просачивается едва.

Даже самый воздух тягуч, дремуч –

Так и плавай в нем, как плотва.

 

И вообще мы рыбы, живем на дне

Атмосферы, ее зыбей,

Вот и плещется океан в окне,

И конек морской – воробей.

 

И каких тут чудищ не встретишь, из

Дома выйдя, глотая смог,

Ориентиры утратив – где верх, где низ –

Рук ослабших не чуя, ног!

 

 

 

* * *

Ему, в сущности, нечего нам сказать —

Уже сказано все давно.

Чудеса как фокусы показать?

Воду вновь превратить в вино?

 

Скорбно, сдержано небеса молчат,

Как ни молишься: “Хоть шепни!”

Но не дед Мазай Он спасать “зайчат”,

Раз отвергли Бога они.

 

Не спасти спасенных… Еще один

Дубль? — Простите, Он что — худрук?

Ты же знал, Всеведущ и Триедин,

Тщетность этих голгофских мук!

 

Ты же знал… Но должное быть должно

Не затем и не потому…

Лишь тогда превратится вода в вино,

Мертвый Лазарь раздвинет тьму.

 

 

 

МАТЬ ТЕРЕЗА

 

Милосердное сердце не ищет причин,

Потому что их нет — ни одной —

В нашем маленьком мире больших величин

И тщеты, и корысти земной.

 

Эти дети с лейкозом умрут все равно,

Наркоман в вену вколет иглу,

Не прозреть потерявшему душу давно

И не сделаться праведным злу.

 

Бесполезно кормить, согревать, врачевать

И прощать — каждый в мире раним,

Бесполезно именье свое раздавать

И идти безоглядно за Ним.

 

Бесполезно… Но что тебе польза, когда

Рядом с нею страданье и смрад,

И душа застывает твоя от стыда,

И за Господом сходишь во ад!

 

 

 

* * *

Уснуть — и видеть сны?.. Напрасные сомненья:

И там еще терзать кошмарами! — зачем?!

Грехи все прощены, все сняты обвиненья,

Лежи себе и спи, спокоен, глух и нем.

 

Да и при жизни мы не в забытьи ли были? —

И сны вторгались в явь, как в море паруса.

Куда же плыли мы и наконец приплыли?

Протри свои навек закрытые глаза!

 

И если ничего ты не увидишь даже,

Склонившись, отдохни — окончен долгий путь.

Все горести свои, терзания, пропажи

Поведай Пустоте великой — и забудь.

 

 

 

* * *

На компьютере можно играть и играть,

Строя мир: корабли, города…

Лишь в реальность нельзя эту силу забрать,

Смыслоемкую радость труда.

 

Ты не можешь устроить гармонию тут.

Что там старец фернейский про сад

Говорил? – Не надейся, взрастить не дадут

Циркуляры, сограждане, град.

 

Даже если случайные завязь и плод

Уцелеют, так не на века.

Только то, что невидимо, буйно растет

Самосевом, как эта строка.

 

Ибо сами мы здесь невидимки и наш

Труд едва ли оставит следы.

Лучше буду как гофмановский персонаж,

Что солдатиков строил в ряды.

 

 

 

* * *

Ну вот, под мечом дамокловым

Диагнозов тянешь дни,

Себя обложив, как роквеллом ,

Запретами: – Соль! Ни-ни!

 

И сахар… – Ну, дай, пожалуйста!..

За книгой болят глаза.

Ах, юность, – вот наплясалась-то

Крыловская стрекоза!

 

Зима уже близко: во поле

Травинки, былинки нет.

Мы все свою жизнь прохлопали,

Входной не дают билет

 

Повторно. И муравьиными

Упреками кормят лишь

Ночами глухими, длинными,

Которыми – нет, не спишь.

 

 

* * *

Как быть зимой нам?..

Алкей

Похолодало. Включишь батарею,

По уши в плед шерстяной нырнешь.

– Это ж Алкей ! Вот и я старею…

Ветер осенний, сырая дрожь.

 

“И застывают ручьи под вьюгой”,

Сад облетевший к окну приник.

Ропотом веток меня баюкай,

Скорчившегося над грудой книг.

 

Помнишь: глубокие кубки, хмеля

Радость дарующая струя,

Молодость даже… Мели, Емеля!

Как быть зимой нам — не знаю я.

 

 

 

* * *

Испарились, как капли эфира,

Дни, а было их под шестьдесят.

Догорает заката порфира,

Звезды блестками в небе висят.

 

Вот и ночь проявляет свой норов,

Наконец наступает финал.

Лучше встретим его без укоров —

Ты про все это загодя знал.

 

И за жизнь, как за номер в отеле,

Расплатиться пристойно сполна.

Что с того, что соседи шумели

И с облупленной краской стена!

 

На ресепшен за миг до ухода

Компенсацию требовать?! — Нет!

Верь мне: в каждой утрате — свобода,

Долгожданный обратный билет.

 

 

 

* * *

Все, о чем мы грезим за пределом

Бытия, нам нужно здесь — не там.

Как восстать из мертвых грешным телом,

Агнцами пристать к Его стадам?

 

Честно говоря, мне думать даже

Не хватает юмора и сил:

Что, у райских врат стоят на страже

Симон-Петр , архангел Михаил?

 

Перед этой тайной без возврата

Тщетен пыл фантазии земной.

Нас когда-то заберут куда-то…

Только руку держишь: ты со мной?

 

Что сказать? И я был тоже молод

И мечтал надежду обрести…

Есть лишь ярких звезд далекий холод,

Есть лишь губ последнее прости.