* * *

Оловянный солдатик в дремучем горниле,

Нет, его не любили, увы, не любили.

Он бумажной писал балерине напрасно,

Слишком поздно узнал: только пламя всевластно.

Оловянный солдатик под градом свинцовым

От несметных врагов защищавшийся словом,

Волшебство увозивший из Африки алой.

Слишком много молвы, и молчания мало.

Не принявший всерьез ни мольбы, ни угрозы,

Оловянный солдат, превратившийся в слезы.

 

 

 

* * *

Вновь у стрелок нервный тик... так...

На воде неловкий блик - знак...

Словно гибкий нотный стан, стон...

Переполненный стакан, он

Захлебнувшийся водой крик...

Чуть светившийся, во мгле - сник.

Пусть удавится во мне злость.

Стрелки дернулись. Стрела – сквозь…

 

 

 

* * *

Снимешь морскую раковину:

- Алло! Это луна.

- Да ну...

- Зачем вы глазеете в вышину? Я же там обнаженная...

Три часа

Ночи. Ветер в листве ворчит...

Лампа горит включенная.

Что ж Вы, смутились теперь, луна,

Скрылись за облаком? - вот те на.

Вижу, спина-то округлена.

Неисчислимые

Стынут в разинутой тишине,

Странно мелькая на той спине, -

Пятна родимые.

 

 

 

* * *

Кровавая роза в петлице костюма.

Кровавою розой распустится рана.

И только горячий песок, только солнце.

И только в висках - эхо стука жестоких

Копыт, отбивающих такт на арене.

Носилки, врачи, все вращается, пляшет.

А губы безумные, словно облатку

Хватая, все шепчут кому-то: - Зачем же?

Оставьте. Не видите - я умираю.

А бык этот - Дьявол. Он - мне наказанье.

Дурак суеверный. У честно погибших

В корриде, на бычьих бегах по Толедо,

У храбро погибших нет рая и ада.

Лишь этот песок, только солнце без тени.

Восходит и вечно горит над тобою.

 

 

 

* * *

Мне в двери постучался гром.

И высоко мелькнувший скальпель,

Разрезал тучи острием.

Из раны - миллионы капель

Свободно побежали вдруг,  

Свеченью небо уступая.

Смотри, невидимый хирург,

И у меня гроза такая!

В груди.

 

 

 

***

Дрессируй свое сердце, как дрессируют пса.

Научи приносить легких слов убежавший мячик.

Замирать и служить. – Это вовсе не чудеса.  

Ты не знаешь и сам, как много терпенье значит.

Дрессируй свое сердце не пряником и кнутом,  

А молчанием строгим, упорством семян проросших.  

Но не жди, что оно позабудет само о том,

Как умело бессонным стуком смущать прохожих.

Сердце будет все тем же, только чуть-чуть скромней.  

Будто кобра, внезапно оставшаяся без яда.

А пока эти ноги идут по пути камней,

Дрессируй свое сердце, я говорю, так надо...

 

 

 

* * *

Хоть рассмеялся бы мне в лицо,

Брызнув густой слюной.

Что же с ним делать с такими, со...

Всею тупой шпаной?...

Хоть бы расплакался, обозвал.

Смирный стоит, притих.

Слышал? – Он мертвым повелевал: «Выйди» –  

Ну, точно, – псих.

Словом владеет, что ты – мечом,

Я бы таких – в петлю.

Словно осла мы его сечем,  

Он говорит: - Люблю.

Так и помрет на кресте, хрипя,

И закатив глаза.

Что испугало, браток, тебя?

Что там? – гудит гроза...

Что там?...Не слышу я! Не кричи.

Хоть не упасть бы тут.

Жижа из крови, дождя, мочи. –

Вот уж чудесный труд.

Дома – как прежде: и гвалт и хлам,

Только вот дом – есть дом.

Этих бродяг хоронить не нам.

Мы-то ещё живем…

 

 

 

* * *

Даже если не будет меня с тобой,  

Ты послушай, как белый хрипит прибой.

Как танцует, качаясь, во тьме сосна,

И становится явь продолженьем сна.

Пахнет будущим прошлым твоим, моим,

Без огня улетающий в небо дым.

Посмотри, в глубине или там вдали -

Соль земли.

Белогубая соль земли.

 

 

 

* * *

Беспробудное небо тяжелые веки

Опускает на город ночной,  

И шатаются где-то во тьме человеки,

Опьяненные жалкой виной.

Кто-то высунул нос в пустоту из подъезда,  

И едва не упал, матерясь.

Но ему одному в целом свете известно,  

Как искрится дрожащая грязь.

Знает хмурый мудрец: ничего-то не стоит

Их паленая эта вина.

Равно лаской холодною всех успокоит

Косоглазая гейша Луна.

Обреченно орут бестолковые дети

И старухи в дырявых пальто,

Потому что никто за живых не в ответе.

А мертвец есть мертвец. Ни за что

Никогда не лови ни улыбки, ни взгляда,  

И не дуйся, уставившись в пол.

Просто верить не стоит, и плакать не надо

Оттого, что твой поезд ушел.

 

 

 

СТОРОНЫ СВЕТА

Запад, Восток, Север и Юг -

Выбрав хоть все четыре,  

Ты не поймешь, радостный друг,  

Что - то намного шире

Ждет нас с тобой, оба должны

Каждый, осилить это.

Кто-то следит с той стороны,  

С той стороны света.

 

 

 

* * *

Я слушаю, слова смеются,

И свет прищурился невольно,

Пылинки ангелами вьются

Вкруг лампы маленькой настольной.

Дионисийская потеха –

Тревожить мертвое наречье,

И воскресить его, от смеха  

Трясущимся. Стада овечьи

Пасти в немыслимой Элладе,

Стричь золото руна чужого,

И напороться, смеха ради,

На острое, стальное слово.

Пусть пахнет воздух серой ватой,

Чу! – кто-то сердце мне щекочет.

Я знаю точно, он – крылатый.

Скажите мне: чего он хочет?...

 

 

 

* * *

Настанет всё: и ты, и я,

И пыльный город без названья,

И молчаливое свиданье,  

И желто-серая скамья.

Я буду, дезок , глуп, смешон.

Кому на площади безлюдной  

Вдруг заору: "Пойдите вон!"?

И незаметно грянет судный

И краткий поцелуя миг.

Как состязанье в истязаньи .  

Где я не выполнил заданье -  

Бездарный, робкий ученик.

Настанет всё: и день и свет.

Стрелой строительного крана

Скупая наша панорама

Зачеркнута на много лет.

Настанет всё, пойду к воде,

И в добрый час, что не по водам.

Чтоб в оправдание невзгодам,

Тебя не повстречать нигде.  

Настанет всё...

 

 

 

* * *

Любой Город, куда Он войдет

Назовется Иерусалим.  

Можно смотреть на это сквозь пальцы,  

Заглядывая между строк,

Но если ты хочешь быть, - быть можно только с Ним.

С другими быть невозможно.  

Это и есть Бог.

 

 

 

* * *

Смотрел утонувший чужими глазами

Сквозь призму воды, а над ним возвышалось

Синюшное небо с глухими лесами,

В тумане слепом нелюдимая жалость,

Овраги, дороги, строенья, замшелый,

С дощечками скользкими мостик сутулый,

С которого рухнуло жалкое тело

И стало ландшафтом, верней, утонуло.

Скажи, почему же так радостно было?

И ясную нам обещали погоду.

И солнце по пояс в ту реку входило,

Дрожало и жмурилось, чувствуя воду.