***

Никому не навязываться никогда

И не ждать ответа.

Как же долго и тихо течёт вода...

Что сказать на это?

Стынет полночь плитой на моей груди,

Воздух перестужен,

Как ты нужен мне, Господи, ну, приди,

Ты мне очень нужен!

Я лежу, онемев и едва дыша,

Сердце помутнело,

Ложью собственной изъязвлена душа,

Самозвано тело.

Появись же, если вообще ты есть!

Что язык мой лепит...

Умолкаю, заметив: он точно здесь...

Тишина и трепет.

 

 

 

***

Я без тебя - свеча без пламени:

Воск и дымящийся фитиль,

И ни словами, ни делами не...

Мир, превращающийся в пыль,

Обманом предо мною кружится,

Куда-то за собой манит,

Душа, как будто ртути лужица,

Свернуться в шарик норовит,

Мне кровь твоя дорогу выстелит ,

Когда-то пролитая мной,

Дай одного: остаться искренним,

Услышав тихий голос твой.

 

 

 

***

Дорисуй меня так, как будет тебе угодно.

Я могу быть уверен, что на твоём холсте

Есть пространство, что для творенья всегда свободно,

А послушные линии тянутся к красоте.

Нарисуй, что захочешь сплетением этих линий,

Научи же меня не бояться твоих чудес,

Будет воля твоя, не стесняйся: используй синий,

Я люблю этот чистый оттенок твоих небес.

Дорисуй меня, но не глядящего исподлобья,

А открытого и бесстрашного, как хотел,

Я хочу быть достоин и образа и подобья,

А не просто безжизненным телом в собраньи тел.

Породивший прекрасное из пустоты великой,

И вращаться заставивший времени колесо,

Словно зримая тень твоего неземного лика,

Проступает из пламени красок моё лицо.

 

 

 

***

mehr licht !

Goethe.

 

Тьма! О тьма! Я прошу: больше света,

Тень уже обнимает меня,

Подойди, посмотри же на это!

Поднеси хоть немного огня.

Это тихая музыка бьётся

С неба тёмного прямо в стекло,

Что свободной душе остаётся,

Если тело внезапно свело?

Если два мотылька прилетели,

Чтоб у края кровати присесть?

Умирающий бредит в постели,

Всё впервые увидев, как есть.

 

 

 

***

Под землею гладкой и холодной,

Как бесцветный спутанный клубок,

Стонет смерти сын единородный —

Бородатый скрюченный Бобок.

 

Крепко держит тех, кто мал и молод,

Сыновей из безымянных сёл,

Их апрельский шепелявый голод

В тёмные объятия привёл.

 

Сквозь поток дождя и конский топот,

Сквозь следов глубокую печать

Различаю я подземный шепот,

Тщетно умоляя замолчать.

 

Тихий стон становится стихами,

Отливаясь строчками во мне,

Словно сталь огромными руками

Кто-то гнёт и плавит в глубине.

 

А над нами высоко на троне

Юною невенчанной женой

Радость спит, как яблоко в ладони

Нежно сжав тяжёлый шар земной.

 

 

 

***

Ты хотел бы стоять у печи,

Где людей, как бумагу сжигали?

Это шоу на новом канале,

Ты смотрел? Ну и как? Не молчи.

Каково им до смерти идти,

Расставаясь с коротким дыханьем?

Помни: зрительским голосованьем

Никого невозможно спасти.

Расставаться с идеями фикс

Нужно так, чтобы сам не заметил,

Те, которым никто не ответил,

Шлют короткие письма за Стикс.

Научись этим дымом дышать,

Как бы ни было это неловко,

Но про выдумку и постановку

Пусть никто не посмеет сказать.

Научись и друзей научи,

День свиданья всеобщего близок.

"Сколько можно смотреть телевизор?

Что за ужасы? Переключи".

 

 

 

***

Хорошо ходить по пути Закона,

Зажигать светильник, читать Левит,

Если ты не из Ханаана и Вавилона,

Бог тебя ненавидящих истребит.

 

Каково смуглолицым друзьям Ваала?

Им дано ощутить неизбежный гнев,

Ведь немилость Господня на них упала,

И на небо не взглянешь, не побледнев.

 

Почему не пошлёшь им неволю, плети?

Для чего им гореть и тонуть в крови?

Боже Правый, а в чём виноваты дети?

Хоть одну их провинность мне назови.

 

Объясни мне, зачем Тебе их страданья?

Позабудь, помилуй и отпусти!

Кто они, недостойные оправданья?

Только наши пути — не Твои пути.

 

Отвернувшись от жизни, какую цену

Мы заплатим за то, чтобы жить опять?

Так хирургу, который узнал гангрену,

Всю конечность придётся тебе отнять.

 

Эта ночь на субботу черней, чем кофе.

Всех народов, колен принимая грех,

Беспощадный Закон на своей Голгофе

Распинался за них, за детей, за всех.

 

 

 

***

Дыши… вдыхай на раз, два три,

Запутавшись в весенних идах,

Услышав тихое: «Умри»,

Не отвечай и сделай выдох.

 

Покажется последний край,

И в холод серого эфира

Земную горечь выдыхай

В простор невидимого мира.

 

Разбавленный огонь вдохни,

Не бойся начинать сначала,

Живую память обними

И с ней нырни под одеяло.

 

Пусть не поднимется рука,

Но в хороводе сновидений

На холст широкий потолка

Неровные ложатся тени.

 

И побежден, почти разбит

Прошедший день, как вечер ранний

На подоконнике сидит

И слушает твоё дыханье.

 

 

 

***

Нарисую двор: деревья слева,

Справа — дом, калитка и фонарь,

Чёрная ворона - королева

Спит на нём, а по столбу ударь —

И взлетит... Да что ты, в самом деле?

Не стесняйся, — бей! — Сияет свет...

Ничего надёжнее пастели

Для пейзажей вымышленных нет.

Всё мгновенно в них и постоянно,

Плавно, хоть ложись и умирай,

А из чаши каменной фонтана

Льётся небо прямо через край.

 

 

 

Examen patiens

Осмотр. Ты стоишь дрожащий, полуголый,

Профессор цокает особым языком,

Возможно, твой пример теперь послужит школой,

Коль стал пособьем ты, мирись с учеником.

В конспекте фельдшеров не удивляйся строчкам,

Где окончанья слов – сплошные « ез » да « ит »,

Фонарикам грозят, качают молоточком:

«Смышленый человек и связно говорит…»

Вот подойдет юнец и палочкой потычет,

Попутно заглянув тебе в глаза и в рот,

Ему зачёт теперь, тебе один лишь вычет,

А ты бы сам хотел совсем наоборот.

И разойдутся все, довольные итогом,

Палата тишиной наполнится, звеня.

И ты лежишь, как есть, на койке перед Богом:

«Несотворённый свет, ты видишь ли меня?»

 

 

 

***

Он опустился на колени,

Ручей укачивал звезду,

А за стволами ждали тени

В полночном чуть живом саду.

Он знал, куда идёт дорога,

Священники и стража тут,

Они пришли и свяжут Бога

И на закланье поведут.

Грозит и станет смертью верной

Единственная из дорог,

Он сам творил и крест и терни

И плоть свою себе предрёк.

Со лба стекают капли пота,

Он встал с Отцом наедине,

Сияет, как живая нота

Его фигура в тишине,

Исконным смыслом наполняя

Листву, деревья, полумрак...

Дрожит творенье, повторяя:

- Сказал Господь, и стало так.

 

 

 

***

Прозрачный день, по берегу иду,

Залив сверкает в ясную погоду.

В глубокой лунке заклиная воду,

Сидят, как птицы, рыбаки на льду.

 

А высоко, со снастью или без,

Как будто бы следя за рыбаками,

В пустые лунки между облаками

Глядят на землю ангелы с небес.

 

И лёд блестит, и тают облака,

И ветер крохи снега собирает,

А жизнь, мелькнув чешуйкой, ускользает,

Легко сорвавшись с крепкого крючка.

 

 

 

***

Будь в этой ватной куртке дутой,

В дурацкой шапке с петушком,

В кроссовки грязные обутый

Сквозь вечность мне проводником.

Теперь не существует "или",

Случилось всё уже вполне,

И, кажется, тебя убили

В разборке или на войне.

Но имена перечисляя,

И вспоминая лица вдруг,

Я повторяю: кольцевая,

Метро, трамвай, девятый круг...

Четвертая бутылка пива

И тронутый умом вокзал,

Меня пугает перспектива

Припомнить тех, кого не знал,

Лишиться милого покоя,

Но услыхать не адский стон,

А то, как крутит песню Цоя

Кассетный твой магнитофон.

 

 

 

***

Иди навстречу переулку,

На отблеск бледно-голубой,

Резную чёрную шкатулку

Раскрыла ночь перед тобой,

Созвездий размотала нитку,

Свет по мерцанию деля,

Достала старую открытку

С изображеньем корабля.

И фонари, и бакалею,

И ту часовню на углу,

И в парке грязную аллею,

Где все деревья по стволу

Вслепую узнаёшь наощупь,

Как строки детского письма,

Что может быть верней и проще,

Чем тишина, шаги и тьма,

Чём вывеска "Вино и пицца",

Закрытый магазин тряпья?

В шкатулке ночи жизнь хранится

И завалялась смерть твоя.

 

 

 

***

Не книги, нет, и даже не картины

Ростков незримой истины полны,

Земную жизнь пройдя до середины,

Мы доживать её обречены.

И нет ни чащи, ни зверей, ни ада,

Кругом земля и тени, посмотри,

Но преисподней, в сущности, не надо,

Она кричит у каждого внутри.

Туда спуститься можно без усилий,

Расслабься, не юли и не робей,

И лишь рассудок - бедный твой Вергилий,

Он с каждым кругом будет всё слабей...

Так нужно ли бросаться в этот омут?

Такая боль достойна ли труда?

Пускай в своих слезах другие тонут,

А ты живи спокойно, как всегда.

И спать ложись пораньше, - всё полезней,

Но двери-окна перед сном проверь,

А если скоро этот мир исчезнет,

То это «скоро» будет не теперь.

А будет сон о том, как тает льдинка

В пустом твоём бокале на столе,

И мается заевшая пластинка

И жадно прижимается к игле.

 

 

 

***

 

Воля Божья на голову кары сыпет,

Не скрывайся, заплаканных глаз не прячь,

Убежавшим от Ирода в ночь, в Египет

Истребляемых первенцев слышен плач.

 

Слишком поздно бояться, роптать и злиться,

В небе месяц не движется, сев на мель,

А Мария, сидящая на ослице,

Робко смотрит в тряпичную колыбель.

 

Здесь не будет ни храма, ни свода правил,

Беззащитные перед своей судьбой,

Мы, как древние Иов, Иаков, Авель,

Обнажаемся, Господи, пред Тобой.

 

Потому что уже никуда не деться,

Потому что страдание впереди,

Что поделать, Мария, мы все — младенцы,

Обними, если можешь, прижми к груди.

 

И Мария глядит на дитя в тревоге,

Чтоб сынок поскорее сумел уснуть

Улыбнётся, вздыхает, сгибает ноги,

И даёт осторожно ребёнку грудь.

 

 

***

 

Бывать с тобой наедине —

Восторг и ужас настоящий.

Огонь могучий и гудящий,

За что ты милостив ко мне?

За всех дерзаешь умереть,

Но можешь, не ища причину,

Как неглубокую морщину,

Всю тварь с лица земли стереть.

Нет! Ничего не говори!

Всё происходит слишком быстро,

Твоя мерцающая искра

Дрожит и жжется изнутри.

 

 

 

***

И мы одним не станем никогда,

Как две монеты, две колонны храма,

Как две струны, как скалы и вода,

Как ноты две, звучащие упрямо.

Две точки не сливаются в одно,

Лежащие на радиусе круга,

Зажги огонь, когда вокруг темно,

Огонь и тень приветствуют друг друга,

Соединяясь, не дано понять,

Ни облик свой, ни чистую природу,

Вдвоём мы можем только сохранять

И полноту, и радость и свободу,

И относится бережно к дарам,

Что нам даны, и вздрагивать тревожно,

Без колоннады не построить храм,

Без нот едва ли музыка возможна.

 

 

 

***

Звучащее легко и временно,

Но звуками оттенена,

Исконной музыкой беременна,

Беззвучно стонет тишина.

Как будто, еле слышным шепотом,

Застывшим на её губах,

Делясь мгновенья вечным опытом,

Бранятся Пифагор и Бах.

Рождают общую мелодию,

В ней радость слышится, как боль,

И весь мотив невинен вроде бы,

И прост, как доремифасоль .

Но этой истиной питается

И пропивает свой талант,

И вновь сойти с ума пытается

В подземке нищий музыкант.

 

 

 

***

Засохший безобразный куст,

Изломанный, кривой и странный,

Всю ночь в пустыне бездыханной

Его суставов слышен хруст.

Смотри, Всевышний, это я,

И не дотянется до неба

Дрожит, искривлена нелепо,

Рука застывшая моя.

Но дуновение огня

Почувствую и замираю,

И загораясь, не сгораю

Едва коснёшься Ты меня.

 

 

 

***

Остров есть в океане священный,

Там поющие песню измен

Рифмы древние, словно сирены,

Заберут очарованных в плен.

Не заметят несчастные гости,

Что не в силах соблазн побороть,

Как белеют широкие кости,

Как звучаньем становится плоть.

Я один, искушенье рассеяв,

Не забуду о доме в порту,

И пойду по стопам Одиссея,

Красоте предпочтя глухоту.

Совладав со смертельной угрозой,

Слышу птиц растревоженных гам,

Обращаюсь расчетливой прозой

К равнодушным коварным богам.

Слишком дорог осознанный выбор,

Солнце в воду ложится ничком,

Мне, по счастью, пока ни верлибр,

Ни гекзаметр ещё не знаком.

Но, послушайте, кто мы, и где мы?

Кто услышит потерянных нас?

Отголосок забытой поэмы

Всем течением правит сейчас.

И жестокой неведомой силой,

Что древнее свободы людской,

Я пройду меж Харибдой и Сциллой, -

Между прежней и новой строкой.

 

 

 

***

В теле льва живёт душа оленя.

Как нелепо это, как смешно,

Тихо опускаясь на колени,

Закрываю сонное окно.

 

И смутится вдруг пугливым духом

Хищная, но немощная плоть,

Чем отличен в мире тугоухом

Плач от смеха, знает лишь Господь.

 

 

 

***

Ну почему, скажи, и для чего

Так хочется довериться звучанью

Дурацкому, притворному ворчанью,

Рассказу незнакомца одного…

Случайного попутчика, лгуна,

Балбеса, пустобрёха, балагура,

Которому своя дороже шкура?

Историям дорожным грош цена.

Не потому ли, что теперь и впредь

Друг другу ваши не нужны печали,

И вы не раз трагедию встречали,

Вам друг на друга так легко смотреть?

Как много ежедневной чепухи,

Пригодной только для подобной встречи,

И слово перелётное не лечит,

Не нужно спорить и читать стихи.

И никого не надо забывать,

Вся жизнь твоя — сюжет для анекдота,

Рассказчику совсем не важно, кто ты,

И Слава Богу, что ему плевать.

Как радио, беседу с ним включив,

Ты слушаешь, как вечную науку,

Привычный трёп и может убаюкать

Картавящий его речитатив.

Сойдёшь, — и до прощанья не дойдёт,

Рукопожатьем кончится едва ли…

По радио прогноз передавали

Про снег с дождём, — и мокрый снег идёт.

 

 

 

***

Пока огонь не соскользнул с руки,

Пока не отошли у тверди воды,

Ты одинок, и никакой свободы,

Увы, не принесут тебе стихи.

Клубами дыма будут плыть слова,

Отдельные, как сгустки серой боли,

Как будто появляясь против воли,

Пустые, неживые существа.

Но, если луч иглой в тебя проник,

То свет его от сердца отразится,

И вопреки грамматике родится

Сияющий и дышащий язык.

 

 

 

***

 

I

 

Все старанья мои бесполезны,

Ведь из влажной слепой глубины,

Из дремучей испуганной бездны

Поднимается демон весны.

Всё его подчинилось закону,

Бедный разум ему не указ,

Сам Аид отпустил Персефону

Души беглых искать среди нас.

Сердце болью она отравляет,

А в аду, словно в доме пустом,

Даже пёс трёхголовый виляет

Ядовитым змеиным хвостом.

Тесен мир безобразно широкий,

Что ни сердцу теперь ни уму,

Не суди эти странные строки,

И безумству прости моему.

 

 

 

II

 

Не нужны ни писанья, ни знаки,

Я беспутный, испуганный сын,

Назови моё имя во мраке,

Дай поверить, что я не один.

 

Мне повсюду позор угрожает,

Я не помню дыханья любви,

Но во всём, что меня окружает,

Умоляю, себя прояви.

 

Я согласен на немощь и муку,

Раз остаться с тобою смогу,

Протянувший упавшему руку

Младший брат улыбнулся врагу.

 

Кипарис с облупившейся кожей,

Рыбаков бородатых жильё,

Тот косящийся нервно прохожий, -

Превращаются в царство твоё.

 

 

 

***

Склад ума переполнен немыслимо много

Там кусков и осколков хранится всегда,

С этим грузом домой тяжелее дорога,

Драгоценностью кажется мне ерунда.

И рядится гордыня в лохмотья бродяги,

Но над каждой крупицей познанья дрожит,

Слышит лай андалузского пса-бедолаги,

Что по лезвию бритвы Оккама бежит.

Как легко рассуждать о знакомом сюжете,

Помня каждый лукавый его поворот.

Ничему не успев удивиться на свете,

Я попался в капкан, угодил в переплёт.

Заклинанием речи владею искусно,

Но поверить не в силах, что ныне и впредь

Неразумное сердце без Джойса и Пруста

В состоянье от радости вдруг замереть.

Выше синих небес эти острые сосны,

Откровеннее строф этой ночи тоска,

Ветер запах полыни приносит с погоста,

И прилив разрушает дома из песка.

 

 

 

***

Если нашим потомкам, рождённым в горе

От когда-то бессмертного языка

Вдруг останутся надписи на заборе

И словарь уцелевшего нужника,

Даже в этом трехбуквенном безобразье

Из золы попираемой прорастёт

Чуть заметный цветок меж нужды и грязи,

И забыв про спасение и расчёт,

Вдруг прошепчет испуганный недомыка ,

Обожжённый, не помнящий ничего,

Что едва говорит и не вяжет лыка:

«Это аленький там... или... как его...»

 

 

 

***

Стоять на остановке полчаса,

О скорой смерти не подозревая,

Коситься на часы и ждать трамвая,

Тереть ладонью красные глаза.

 

Нести кому-то странные цветы,

Чьи лепестки, пылают словно пламя,

Их укрывать холодными руками,

В ладони набирая пустоты.

 

И не понять, откуда вдруг взялись

Слова, являя чудо человеку,

Глядящему, как от него по снегу

Беззвучно в темноту уходит жизнь.

 

 

 

***

Чего желаешь Ты, - мне тело давший,

В котором Твой не уместится свет,

Ты, за меня умерший и страдавший,

Чего Ты хочешь от меня в ответ?

 

И каждый раз я жду ответа тщетно,

Ему, и впрямь, не нужно ничего,

Он к вечности готовит незаметно

Меня всего.

 

 

 

*** 

Что же делать мне с печалью жгучей

Крепче веры и древней мечты?

Жизнь - не просто мой несчастный случай

Посреди звенящей пустоты.

 

Возразит рассудок: "Чем докажешь?"

Знаю сам, что бесполезен спор,

Даже очевидного не свяжешь

С вечностью своею до сих пор.

 

Даже этот ясный взгляд ребёнка

Станет пуст, и разве дело в нём?

Я - всего лишь тоненькая плёнка

Жара между пеплом и огнём.

 

Видишь, у костра едва живого

Бормотаньем странным одержим,

Сумасшедший повторяет слово

Сотни раз, как будто станет им.

 

 

 

*** 

Не пухленький эрот , а серафим,

Пылающий, мучительный и грозный,

Как лава, бестелесный и бескостный

Он из огня выходит невредим.

 

И как звезда, готовая упасть

В свинцовую невспененную воду,

Он оживляет мёртвую природу,

Над разумом захватывая власть.

 

Его девиз: отважиться, посметь…

Он разрывает тёмные покровы,

Касаясь тех безумных, что готовы,

Преодолеть страдание и смерть.

 

Он кружится, сжигая всё вокруг:

Толпу вещей, воспоминаний морок,

Того, кто был слепому сердцу дорог,

Тобой овладевая, как недуг.

 

Сияющий над сотнями голов

Пурпурный нимб, терпеньем раскаленный…

О чём же плачешь ты, юнец влюблённый?

Не ты ли звал ответную любовь?