ХХХ

 

Я стосковалась, но ты не придешь,

Ибо загружен работой на рынке…

Утром стоял чрезвычайный галдеж:

Бедные птицы справляли поминки –

 

Проводы снега и, шире, зимы…

Плачут народы, зверюги, сугробы

И, как язычники, просят взаймы

Влажной любви у вселенской утробы.

 

Ты не придешь ни сегодня, ни впредь.

Разве что ночью и только под мухой.

…Я бы хотела весной умереть!

Но не теперь, а глубокой старухой.

 

ХХХ

 

Называл меня бабой на чайнике,

Писаревым, дурехой.

Летней ночью сидел, как чучело,

на огороде в шубе.

Разливал самогон по шкаликам:

- Ты меня только кохай. -

Порой не владел тормозами

и сутки лежал в отрубе…

 

Нам выпало быть близнецами

в недружелюбном посаде,

А ты вот снялся и уехал

прочь на подводной лодке…

…О, как бы я долго ерошила

твои бестолковые пряди

И как целовала бы ямочку

глубокую на подбородке!

 

Любовь одаряет любящих

свободой – тире – неволей.

Я вижу, как ты на облаке

пристроился с сигаретой.

…Когда разлучаются люди

после таких предысторий,-

То оставленный равен империи,

рухнувшей и отпетой.

 

ХХХ

 

Невольно, нарочно ли - въявь

Иль втайне… Лукавить негоже!

Я каюсь. Ослабь и оставь

Мои прегрешения, Боже.

 

С утра ли, в глубокой ночи –

Блудила, как дикие звери…

Прости меня и обучи

Своей дисциплине и вере,-

 

Господь Иисусе Христе.

…Повинна и словом, и делом,

Я плачу у жизни в хвосте

И вижу в окне запотелом

 

Ворону, песочницу, куст,

Шурующий ветками в тучах.

……………………………….

- Уважь (как сказал Златоуст)

Молитву из уст невезучих.

 

ХХХ

 

Опять обвал, опять метаморфоза,

Опять стрельбе подвергся воробей…

Я назначаю герб: репей и роза!

Репей и роза – роза и репей.

Еще я выгибаюсь как подкова,

Когда, пространство вкривь перекроя,

Стихи читает Ира Ермакова,

Товарка несравненная моя.

Я знаю, что работа околела,

И что учитель сдал ученика

(Так веточку ломают о колено),

И что любовь ушла за облака,

Что адресат, как говорится, выбыл

(“Ищи-свищи и лишнее не пей”)

И что при этом остается выбор:

Репей и роза – роза и репей.

…С меня довольно и чумы, и пира:

Пора домой – прыжками напрямик.

……………………………………….

Ты почитай мне, Ермакова Ира,

Стихи, где кроток Одиссей-старик.

 

ХХХ

 

Не приемля бабочек в натуре,

Нацепляешь “бабочку” на горло,-

Мелкий бес, которого раздули

Так, что вся округа перемерла.

 

Говорю тебе членораздельно:

Уходи по-мирному, не засти

Облака, счастливые смертельно,

Бледные и гордые в ненастье,-

 

Уползай из лиственного царства

Лирики, беспомощной и сирой,

Где твое сюжетное коварство

Невозможно,

Господи помилуй,-

 

Говорю с веселою тоскою:

Если сам не сгинешь,

обдуритель,

Я тебя языческой рукою

Передвину в смежную обитель!

 

ХХХ

 

Осталось: дождь, ВДНХ,

Охапки гречневой сирени

И капли в пригоршне стиха:

Недоуменье и прозренье…

 

-Вперед, вперед (рога трубят!),

Минуя мухинских гигантов,-

Туда, где стражником – солдат

При входе в ад, отнюдь не Дантов! –

 

…Осталось: ересь наяву,

И острое, как нож, банкротство,

И – рухнуть замертво в траву

У павильона «Скотоводство».

 

ХХХ

 

Вы заварите чай. Вы покурите.

Вы любовь наречете крамолой…

День пустой, как кладовка без рухляди,

Абсолютно свободный и полый.

 

Но велением плоти ли, духа ли

Нам разумного выбора мало…

И, конечно, вы снова расчухали

Ближе к вечеру зов криминала.

 

Вы напьетесь. Вы песню затянете.

И начнется иная раскладка –

Ночь кривая, как улица памяти

Героической жертвы порядка.

 

ХХХ

 

Я стою на своем, не меняя ни йоты.

Я люблю архаизмы, и мусор, и пыль.

Но тяжелую, как деревянные счеты,

Обоюдную тягу я брошу в утиль.

 

Это длилось и длилось: лихая година,

Полоумное пение, старая новь…

О, жестокая радость – изжить господина

И, как знамя победы, нести нелюбовь!

 

ХХХ

 

О, виртуоз полета без границ,

Чья ширь идет на здравое суженье,

Ты лютеран любил богуслуженье,

А я люблю богослуженье птиц.

 

А я, шальная, раздвигаю вширь

Линейку ритма и полоску смысла

(Так на плечах качала коромысло

Хмельная баба из поселка Вырь),-

 

Зачем? Затем что столкновеньем эр

Моя душа контужена жестоко –

Живет однако… И под звуки рока

Поет свое, как древний пионер.

 

ХХХ

 

Н.Ш.

Ты себя довела до последней кондиции,

До дрожащих поджилок, ладоней и губ,

До античных руин – и в осанке, и в дикции,

Где одна лишь гордыня ногою ни в зуб.

 

Ты, как с факелом, сходишь с базарным багульником

В преисподнюю города (проще – в метро):

Изнутри – исключение, тайнопись, уникум,

А снаружи – Башмачкин, шубейка, z e r o.

 

Ничего не поделаешь: кризис истории,

Иссякание голоса, личный тупик…

Впрочем, длящийся финиш твоей траектории –

Тоже чудо и пусть безобразный, но пик!

 

- О, скажи мне:

ты видишь ли Замысел издали,

Сквозь чужие пиры на исходе пути,-

Мой несчастный багульник?

…От снега очистили,

Обломали – поставили в банку – цвети.

 

ХХХ

 

Февраль. Достать чернил и плакать!

Писать о феврале навзрыд…

Б.П.

Обращаюсь к другу – философу и трубадуру.

Послушай дуру.

Хватит вращаться на публике флюгером –

Лучше уж огородным пугалом

Застыть среди воронья,

без вранья! –

А он отвечает,

превосходство свое храня:

Глупая правдолюбица,

не распекай старика.

Смерзлись века.

Твоя метафора – врет.

Время раздуло щеки, воды набирая в рот,

Засим приветствуя позднеимперский штиль…

Правду, и флюгер, и пугало – все в утиль,

На зады, на свалку!

…В общем, кончай перепалку.

Хочешь - водку давай разольем

по стеклянным стаканам,

Помянем сами себя и канем, -

Так из послений сил

Мне отвечал зоил,

Громкий ниспровергатель, тихий мудрец,

А ныне – метафизически – не жилец,

Которого я так долго, так сильно любила,

Но…

Обоюдотерпкое скисло вино.

А если точней, то – в чернильнице вышли чернила,

Да и чернильница это сегодня – соц-арт.

 

- Здравствуй, март!

 

ХХХ

 

Жизнь бушует, точно костер осенний,

Истребляя листья за то, что пали,-

А душа, напротив, от потрясений

Затихает, нежа свои печали,

 

И, собрав по винтику окуляры,

Дабы стать с их помощью

дальнозоркой,-

Сочиняет точные мемуары,

По природе будучи фантазеркой.

 

…Я в любви сторонница междометий:

Лишь они по росту высоким бредням.

Кыш поэтому – первый, второй и третий!

А четвертый – стоп.

И замри последним.

 

 

Напишу пером горячо и едко

И тебя, и клан, и ручей горчащий.

И слиняю ввысь – как лесная ветка,

Самое себя вознося над чащей.

 

GEISTERZUG

В.И Порудоминскому

 

Из вокзала – на площадь. И сразу купили колпак

Желто-синий, снабженный бубенчиками перезвона

С карнавальными духами:

это тебе не толпа,

Но мундиры и рясы, а рядом – метла и корона.

 

Это древнее шествие здесь называется «цуг» -

Коллективный проход и орание песен на кельше,

Чтоб сама география спутала север и юг,

Чтоб история взвыла куда веселее и горше,

 

Чем в учебном пособии…Цугом идти в полумрак

На мерцающий факел (и это порыв, а не навык!)

И гордиться, что твой настоящий дурацкий колпак –

Он и впору пришелся, и все-таки падает набок.

 

ХХХ

 

Рейн (речной) выходит из берегов,

Рейн (ручной) лежит, бормоча стихи…

Дам команду замыслу: - Будь здоров

Несмотря на вывихи и грехи! –

 

Мы еще колючие как сосняк,

Мы еще отпразднуем Новый Год,

Мы еще поедем в таких санях

На такие святки, что – «О, майн готт!» -

 

А потом опять зашумит молва

На манер известного камыша…

…Позвони, спроси меня: «Ты жива?

Ну, о чем ты плачешь, моя душа?»

 

ХХХ

 

Пока деляга рыскает в уставе

И зависает книзу головой,

Пока сигнала ждет городовой,

Отогревая косточки в Управе,-

Лирический поэт лежит в канаве

И только небо видит над собой!