III. ОТПЛЫТИЕ

Толпою чудищ волны снуют, бегут быстрее,
Взбежал матрос на ванты, мигнув – не трусьте, дети! –
И распростерся в выси, завис в незримой сети
Крестовиком, который добычу ждет на реях.

Корабль срывает упряжь и вздергивает шею,
Беснуясь, топчет волны, таранит грудью ветер,
То в пенистой на миг потонет круговерти,
То вновь его крыла под облаками реют.

И вот воображенье свой парус поднимает,
Летит мой дух над бездной, как мачта, мощным лётом,
Вплетен невольный возглас в ткань бури, словно нить,

На палубу упав, я руки простираю,
И мнится – мой порыв ладье прибавил ходу...
Легко мне! Любо! Знаю, что значит – птицей быть.

VIII. ГРОБНИЦА ПОТОЦКОЙ

В крае вечной весны, средь роскошного сада
Ты увяла, о роза! ибо легкая стая
Златокрылых секунд, от тебя улетая,
Заронила в глубь сердца червоточину яда.

Там, на севере, к Польше, звезд не гаснет плеяда.
Отчего в стороне той их столько блистает?
Может, эти следы взгляд твой ясный оставил
Перед тем, как угаснуть от смертного хлада?

Как и ты, я умру одиноким, полячка!
Пусть друзья меня рядом с тобой похоронят.
Здесь прохожие будут встречаться, и значит,

Кто-нибудь из них польское слово проронит,
Что услышу я: смерть твою песня оплачет,
Но певца, может быть, и судьба моя тронет.

IХ. МОГИЛЫ ГАРЕМА

Мирза – пилигриму

Разорен виноградник любви! его грозди
Стол Аллаха украсили; жемчуг Востока
Взят из моря утех и упрятан до срока
В лоно раковин мрачных – гробов на погосте.

Вы, забвенье и время, покров свой отбросьте!
Под чалмой беломраморной, в сумраке сада
Спят надгробья, и еле заметны для взгляда
Имена, что цвели и сияли, как звезды.

О эдемские розы! у чистых потоков
Отцвели вы, стыдливо прикрывшись листами,
Затаенные от чужеземного ока.

А сейчас иноверец склонился над вами...
«Пощади его, – я умоляю пророка, –
Он один из неверных смотрел со слезами».

Х. БАЙДАРЫ

Горячу коня, резвей подо мной он пляшет.
Горы, пропасти, леса, гребни скал крутые
Мчат стремглав навстречу мне, как валы морские:
Пью просторов горький хмель, бешенство пейзажей.

Приглушает краски дня ночь золой и сажей;
Конь роняет пену с губ; но в глазах усталых,
Как в разбитых зеркалах, рой видений пляшет, –
Всё летят, кружат леса, пропасти и скалы.

Спит земля, но нет мне сна: я кидаюсь в море,
Черным глянцем блещет вал, взмахи рук пронзают
Хаос полночи и волн, с тяжкой тьмою споря;

Жду – потонет мысль, как челн в бурю исчезает, –
Только нет забвенья мне: всё не гаснет горе,
Ни на миг не тонет мысль, что меня терзает.

XIV. ПИЛИГРИМ

Страна лежит передо мной – богатая, прекрасная...
Зачем же в край далекий душа моя стремится?
И почему не радуют приветливые лица
И не дает забыться мне это небо ясное?

Литва! Мне пели слаще леса твои шумящие,
Чем соловьи Байдар, Салгира чаровницы...
В краю болотно-мшистом мечтаю очутиться...
Красивы ананасы, но – как ненастоящие.

Так далеко! Так много заманчивых диковин
Вокруг меня – зачем же я вспоминаю снова
О той, кого любил я в дни юности моей?

Она в отчизне милой, с которой я в разлуке,
Где все напоминает ей о далеком друге,
Где пробегает наша тропа среди полей...

XVI. ГОРА КИКИНЕИЗ

Взглянем в пропасть: лежат небеса под ногами.
Это – море. А что в нем темнеет? Наверно,
Повелителем гроз птица-камень убита, и перья,
Словно радуги кольца, расходятся в море кругами.

Остров пенисто-снежный мерцает в лазури под нами!
Грозный остов плывет в небесах: это – туча!
Видишь тень, что отброшена грудью могучей?
Видишь ленту огня меж ее волосами?

Это – молния!.. Сдержим коней перед бездной.
Над ущельем должны мы промчаться стрелою.
Прыгну первым: следи в оба глаза за мною,

Бич и шпоры готовя, и если, белея чалмою,
Появлюсь по ту сторону – прыгай, а если исчезну –
Знай, что смертным по этой дороге не ездить.

ХVII. РУИНЫ КРЕПОСТИ В БАЛАКЛАВЕ

Твердыни, что когда-то страну оберегали,
Теперь лежат, забыты неблагодарным Крымом.
Как черепа гигантов с надбровьями крутыми,
Глядят в долину башни – пристанища для гадов.

Взойдем наверх: обломки гербов полны загадок,
И надпись нам чуть слышно шепнет героя имя,
Что наводило ужас на недругов, а ныне,
Как робкий червь, прикрыто листвою винограда.

Грек высекал на стенах афинские узоры,
Разил степные орды железом итальянец,
И выходец из Мекки встречал намазом зори...

Теперь над грудой камня, лежащей, точно город,
Опустошенный мором, свершает мрачный танец
Стервятник – черным флагом в сияющем просторе.