А. Машевский:

- Денис, Вы можете ответить на вопрос, почему из книги для чтения были отобраны именно эти стихи?

 

Денис Датешидзе:

- Я меньше стихотворений взял из первых двух частей, поскольку они чаще читались, а остальные отбирал на интуитивном уровне, и чтобы размером не часто повторялись. Я хотел избежать чтения тех стихов, которые уже обсуждались, на которых было сконцентрировано уже слишком много внимания.

 

А. Машевский:

- Понятно. Вы пошли не от презентации книги, а от заявки на обсуждение текстов еще не обсуждавшихся, мнение о которых было Вам интересно.

 

Денис Датешидзе:

- Нет, почему? Это все равно срез книги.

 

Оппонент Александр Вергелис:

- Эта книга показалась мне новой в плане поэтики, внутреннего содержания, настроя, идеологии, лексики. Я читал её дважды с большим перерывом, и надо сказать, что она мне понравилась больше после второго прочтения - может быть потому, что я привык к прежнему Денису, его поэтике, а когда встретил принципиально новые тексты, был не готов к их новизне. А новизна эта бесспорна: появилась иная нота в поэзии Дениса, особенно в первых двух главах. В двух предыдущих книгах главным внутренним двигателем было стремление лирического героя слиться с миром. И трагедия возникала из-за принципиальной их неслиянности . Мир лирическим героем признавался ущербным, злым, агрессивным, но прекрасным. Жизнь для него как бы состояла из белых и черных квадратов.

Третья глава показалась мне повторяющей мотивы прежних книг, их настроение, лексику, интонации. Напротив, смысловое ядро кроется во второй главе, которая, являясь иллюстративной с виду, особенно соотносится с названием книги «Облачность с прояснениями». Тут в зарисовках на фоне мрачных красок этой облачности появляются моменты прояснения. Этот прием очень простой, но хорошо работает. Например, в стихотворении на странице 11 «Жаль, что надо в дом входить с балкона» мы имеем дело с целой творческой декларацией, основной идеей книги, со становым хребтом новой поэтики Датешидзе. Здесь автор вышел на новую экзистенциальную ступень. Он не просто ограничивается констатацией, что мир плох, он не просто пессимист, хотя концентрация пессимизма от книги к книге всё увеличивается. Нет никаких ценностей в мире, которые могли бы привязать к нему героя или читателя. Но проблески веры на фоне мрачно-мутного сознания обладают огромной ценностью. В данном случае автор проявляет себя как стоик. Виден опыт борьбы с отчаянием, одиночеством, причем одиночеством абсолютным, онтологическим. Есть соблазн этого лирического субъекта сравнить с «человеком абсурда» Альбера Камю – персонажа, который признает бессмысленность любых телодвижений, любых жизненных усилий, и тем не менее, преисполняется решимости жить дальше и что-то делать, поднимать камень своего существования на вершину горы. Однако здесь нечто иное, в поэзии Датешидзе есть проблески веры в то, что «есть музыка над нами». Этому веришь потому, что об этом не говорится впрямую, не делается простых выводов. И не смотря на то, что к концу книги лирический пессимизм автора нарастает, для меня как читателя эта книга все же светлая, она лучше предыдущих. Хотя в них, может быть, больше «поэтических хитов», которые очаровывают читателя и хорошо запоминаются. Мне кажется, что при составлении книги Денис думал о ее целостности и манкировал яркими ходами. Но и в этой книге много стихов, которые работают самостоятельно – вне контекста книги.

Это при том, что здесь есть ряд неудачных текстов. Например, не понравилось стихотворение на странице 45: «На краю всегда открытой пропасти». Не знаю почему. Есть в поэзии Дениса моменты, которые меня немного раздражают. Некие интонации будничного монолога с непоэтической лексикой. Рядом, на 44-й странице читаем стихотворение, рифмы которого довольно точные, но в предпоследней строфе – иные. Тогда бы уж все стихотворение надо было делать на таких же. Но это просто попалось на глаза. В остальном претензий к техническому исполнению нет.

Рифмы у Дениса непростые, нестандартные. Растет его версификационное мастерство. Есть, правда, претензии к структуре книги. Мне кажется, что первую главку следовало бы поставить в конец книги, а начать с третьей, потом разместить четвертую, вторую, а затем первую.

Не смотря на эти замечания, книга «Облачность с прояснениями» заслуживает высокой оценки. Она открывает что-то новое в поэтике и мироощущении автора. Поздравляю Дениса с хорошей книгой.

 

Оппонент Василий Русаков:

- Совершенно согласен: книга хорошая, интересная, сделана профессионально. Не понимаю – почему Денис до сих пор не в Союзе писателей.

В его случае мы наблюдаем разницу между профессионалом и любителем. Профессионал кратчайшим путем с минимальными затратами идет к цели, и без лишних движений, как опытный фехтовальщик, наносит удар в нужную точку.

Это книга стихов, где есть своя сквозная идея, которую Денис воплощает в каждом стихотворении неуклонно кратчайшим путем с минимальными затратами энергии. Профессионализм приводит к одной важной вещи – к ожидаемости интонации. Не скажу, что была некая предзаданность в стихах, но я ни разу не был обманут в своих ожиданиях. Его поэзия живая, и все плотно сбито, и в силу того, что ткань живая, она плохо поддается анализу. Когда стихотворение разваливается на куски, тогда легко и говорить об этих кусках. А тут должен быть момент вживания в стихи, некоего преодоления – попытка извлечь то, что в них заложено.

Отмечу два стихотворения, которые сделаны в более легкой манере. У любого поэта средне-высокого уровня есть более или менее сильные стихи. А эти как бы «выпрыгивают» из ряда других. Например, стихотворение на странице 14 «Луна…». Здесь совершенно особые интонации.

 

Алексей Машевский:

- Интонации Баратынского.

 

Оппонент Василий Русаков:

- Для Дениса эти интонации несколько необычны, и это мне понравилось. Вторым примером такого «выпрыгивающего» из ряда вон стихотворения является текст на странице 25 «Мир заражает нас бесцельностью своей». Эти стихи более легко и светло воспринимаются. Они вызывают мое сочувствие.

Каков центральный нерв этой книги? Как заметил Вергелис, в предыдущих книгах зафиксирована мука неслиянности автора с миром. Это приводит к постоянному вопрошанию, к постоянным предъявлениям претензий к небу. В прежних книгах вопрос без ответа «почему все не так, как должно быть» погружает автора в мрачность. В этой книге появилось более легкое отношение: вопрошание сменяется констатацией слегка горестной, но примиряющей. Денис не пытается больше переделать мир, а берет то, что тот может дать. Теперь констатация иногда подается в форме вопроса, содержащего и ответ.

 

Алексей Машевский:

- На самом деле это всё то же вопрошание, но уже не требующее немедленного ответа.

 

Оппонент Василий Русаков:

- Да, но эти вопросы построены так, что ответ вычитывается из самого вопроса. Мир переделать автор больше не пытается. Какая сверхзадача жизни в этих вопросах? Жизнь устроена так, что смысла в ней не видно. В одном тексте встречается упоминание собачки, которая исполняет некий ритуал с палкой. Герой пытается убедиться, что подобные ритуалы помогают жить целеустремленно и наполнять жизнь неким содержанием. То же самое касается стихотворения про рыбьи плавники, где рыба равна сама себе. А человек, как выясняется, сам себе не равен. Это главная мысль данной книги, и подается она с разных сторон.

Есть места, где Денис поступает несколько вольно. Только тогда, когда я начал специально всматриваться в тексты, я заметил где-то неточную рифму или отсутствие рифмы. Однако соблюдение всех формальных правил обязательно не всегда – иногда это вредит. Между тем, есть неточности, которые мешают. Например, в стихотворении на 42 странице: о теодолите говорит не знающий человек. Географ по полям не лазает, он за столом сидит. Вторая подобная неточность на 50-й странице – здесь неточности в специальных терминах: стихотворение про трактор с бензопилой.

Но в целом, несмотря на все сделанные мной замечания, должен сказать, что книга получилась.

 

Аркадий Ратнер:

- Приступая к анализу, я решил сделать вид, что раньше стихи Дениса не читал. Сразу появилась задачка.

Названий у стихотворений нет. 48 стихотворений, разбитых на четыре главы по 12 стихотворений. Точная, четкая геометрия книги. Структура книги очень важна: зима, весна, лето, осень – и дальше пошло некоторое прояснение. Автор как бы утверждает: да, мир несовершенен, жизнь тяжела, но жить в этом мире худо-бедно можно. Книга очень пессимистична. Непонятно, как автор с этим миром сосуществует. Есть четкое разделение на мыи они.В стихотворении про собаку применен очень интересный прием. Рифмы сплошь глагольные, примитивные, и это не раздражает. Это, чтобы показать их примитивную жизнь. Он завидует этим людям, довольствующимся малым. Лирический субъект так не может – наверное, потому, что он интеллектуально выше. Он задает вопросы там, где их задавать не надо. Советовать тут ничего нельзя. Человек таков, каков он есть. Я читал и наслаждался. Было интересно. Но есть ряд замечаний. Есть одно стихотворение, где птица ночью взлетела, но птицы зимой ночью не летают. Мелькнула «молекулярная спираль» – зачем вдруг? В стихотворении «Может быть, это только похоть» – заменить бы церковное слово на слово «секс». Меня это резануло. Но на этом недостатки, отмеченные мной, кончаются. Поздравляю автора с книгой.

 

Владислав Дегтярев :

-Если оценивать на чисто эмоциональном уровне, книга понравилась больше предыдущих. В тех книгах не получалось органического соединения низовой жизни и метафизики. В первый период творчества Денис пытался нащупать выход в метафизику. Во второй период – этот выход начал искаться не всегда удачно. Теперь же этот синтез ощущается. Это философия. Хочется поздравить с очень хорошей книгой.

Вот только на странице 14-й резануло глаз «предъявит мир волшебно-чуждым». Зачем двойной эпитет? Может быть, лучше в два слова? Кроме того, слово «волшебный» – это другая лексика. Может быть, лучше приземленнее, но точнее.

 

Василий Ковалев:

- «Облачность с прояснениями» это – шестая по счету и лучшая книга Дениса. Я не совсем согласен с выступавшими, отметившими пессимистичность книги. Я бы не сказал, что она пессимистичная – только по некоторым формальным признакам. Да, в ней присутствует тема одиночества. Но в книге есть какая-то обаятельная парадоксальность. По всем формальным признакам страшная безутешная ситуация, но здесь есть такие тонкие и странные вещи, что невозможно оценить их однозначно с позиции «оптимистично» или «пессимистично». Было правильно замечено, что, в первых книгах Датешидзе присутствовало стремление героя слиться с миром, а эта книга совершенно другая. В этой книге вопрос слияния с миром перестал стоять, как стоял в предыдущих книгах. Он же хотел слияния с тем, что кажется родным, своим, а не со всем. Но тут оказалось, что и это все чужое, – снялся вопрос слияния, который ставился маниакально во всех книгах. Герой очень сдержанно, с достоинством, вопреки своей истеричности, без криков смирился, что оказался в чужом мире. После прежних книг это для меня стало совершенно неожиданным.

 

Василий Русаков:

- Это – неожиданность по отношению к предыдущим книгам, но на протяжении этой книги неожиданности нет.

 

Аркадий Ратнер:

- Там всё в одном тоне.

 

Василий Ковалев:

- Книга очень скорбная, но я ценю ее высоко. Герой смог занять достойную позицию, сохранить лицо. Поэтому эта книга не может быть интерпретирована как пессимистичная.

Если говорить о слабых местах книги, у меня есть несколько мелких придирок. Вот, например, перенос на другую строку (для рифмы) «поли – этиленовый мешок» неоправдан. И барельеф, «вдавленный» гусеницами трактора, сомнителен – он скорее должен выступать.

И еще хочу вступиться за рифмы. Они – во множестве неточные, ассонансные, основанные на созвучиях, размазанные, акварельные – являются приемом к размытым, приглушенным акварельным стихам. Это умышленно, и отвечает содержанию этих стихов. Два сезона назад мы обсуждали, насколько нужно и возможно создание своей поэтической «системы». Денис – автор с ярко выраженным собственным художественным языком, поэтикой, установками. С чисто технической точки зрения книга ничем не удивила. Меня она удивила скорее интеллектуально, за счет общего контекста. Когда мы берем новую книгу хорошо знакомого автора и видим в ней новые мотивы, нас это радует. Новых мотивов здесь нет. Не могу сказать, что это сильно портит книгу, но присутствует некая монотония даже на уровне приема (хотя он сделал это специально). Когда человек создал такую яркую узнаваемую художественную систему, он в отдельных текстах начинает спекулировать на наработанных приемах. И там, где можно было бы что-то додумать, доработать, он подсовывает нам шаблоны. Он подсовывает нам переживания, к которым уже нас приучил – симулирует. Здесь это встречается, но тенденции нет, хотя есть далекая опасность заняться самоподражанием . Больше мне понравились стихи про «подъемный кран», где его сравнивают со скрипкой. Очень красивое стихотворение, производящее большое впечатление. «Тот оттенок новый, который…» – дивное стихотворение, о мистических вещах говорящее земными средствами. «Жизнь блажена, нежна и жестока» и «Ночь расправила крылья» мне понравились больше других, хотя слабых стихов не отметил. В целом, книга отличная получилась.

 

Алексей Машевский:

- Я должен всех прервать, поскольку Василий начал замусоливать ту важную тему, которую сам же поднял. Чтобы не замусолить её окончательно в ходе обсуждения по кругу, сразу выскажу главную мысль. Принципиально важно отметить, что в некотором роде Денис выражает мировоззрение целого поколения!

Сначала про принципиальную новизну, которая характеризуется странным приятием, но не мира, а себя в этой ситуации неприятия мира. И без истерик и дерганья Бога за бороду, и требований, чтобы Он ему ответил, зачем Он с нами, с ним конкретно такое сотворил.

А когда на этом фоне возникают стихи типа «Тот оттенок в небе, что был заметен…», стихотворения, не побоюсь слова, гениального, у меня первоначально возникает ощущение невероятного прорыва. Но при повторном прочтении, в отличие от восприятия Вергелиса, для которого книга ожила, для меня она немного поблекла. Почему? Попытаюсь объяснить.

Эта книга – настоящий памятник сознанию нашей эпохи! Она и решает проблемы, и ставит многие вопросы. Но есть странное ощущение: с одной стороны, как я уже сказал, прорыв, замечательные стихи, а с другой – конечная неудовлетворенность. Да, этот мир оказался чужим. Это Василий очень точно определил. Но для кого он – свой? Искусство всегда только и твердило, что об экзистенциальной заброшенности человека в этот мир. На эту проблему – чужести – искусство отвечало как? «Тьмы низких истин мне дороже/ Нас возвышающий обман».

Вся эта книга написана против Пушкина! Денис с маниакальной настойчивостью утверждает, что нам не нужен этот «возвышающий обман». Мы будем настаивать на том, что мы такие разоблачительно честные, что попытаемся жить нашей скотской жизнью низких истин. Нам не удастся построить возвышающую систему, нам не удастся возвыситься в человеке и победить, значит, мы будем жить тем, что нам удается.

В этом смысле это замечательная книга. Вы только подумайте, на что он покусился – на «наше все»! Это попытка создания новой эстетической системы, которая будет способна питаться низкими истинами. И убедительность этой системы доведена до такого состояния, что в целом ряде стихотворений Денису удается эти «низкие истины» фантастическим образом претворить в нечто иное, не выходя за рамки этих же низких истин. Законы искусства не отменимы. Без победы, без прорыва на низких истинах было бы не продержаться. И он осуществляет этот прорыв, но очень хитро и косвенно! Найдя выход в героике человека, смеющего пытаться жить «низкими истинами».

«..Может быть, нас с тобою сближает всего лишь похоть…» – это стихотворение извращённое, написанное от противного. В данном случае именно это слово – «похоть», не «секс», что принципиально важно. Это – настоящий манифест! Все, кто за возвышающий обман – лицемеры. «Мы не хуже» – это же просто декларация «…прежних книжных героев… заданных норм». (Цитируется стихотворение на стр. 13) – смотрите – никаких вам возвышающих обманов. А те, кто с этими обманами – лицемеры и все мировая литература, все книжные герои с ними. …«Они же понять завещали, как там на самом деле обстоят дела». Теперь мы все знаем, что (тысячи лет никто не знал – только они узнали!) иллюзию в скрытом виде подсовывают, иллюзию: «действия равнозначны и сходны цели…» Где тут возвышающий обман? Казалось бы нет его. На самом деле он косвенен …

Перед нами замечательная ситуация одновременно и победы и поражения. Это – гениальная вещь, держащаяся на энергии заблуждения. И вообще, бросить вызов всей эстетике во главе с Пушкиным…многого стоит. Это войдет в анналы!

И победить, пускай хитрым образом, пронеся те же ценности и идеалы... Ведь без них ничего не получится – даже отрицая ценности, человек не может без них обойтись – так он устроен. Есть непременные законы человеческого бытия. Как бы вы не оплевывали себя, утверждая, что не лучше других, косвенно-то тем самым обосновываете противоположное: этим-то и лучше, тем, что утверждаете свое «нелучшесть».

Здесь, конечно, все держится на героике. Мы честно до конца старались слиться с миром, но слиться не получается, и мы настаиваем на своей честности, застываем в этой позе без истерик. И как тут – в позе отстранения от того, что героев из нас не получилось? Хотя, тем самым как раз и выявляется героичность безыллюзорного видения. Эта позиция содержит в себе много важных и честных вещей.

Лично мне книга Дениса лишний раз поясняет всю топологию путешествия души у Данте. Здесь проделан тот путь, который Алигьери прошел вслед за Вергилием. Это очень трудный мужественный, достойный и дерзновенный путь – путь через ад собственной души, собственного «Я». Самой симпатичной чертой книги является отсутствие истерик, поскольку человек никаких иллюзий на свой счет не питает. Он нисколько не лучше того мира, с которым не смог слиться.

Оцените! На наших глазах творится настоящее искусство! Знаки переставляются. Прежний романтический герой лез на мир бодаться, поскольку знал: истина на его, героя, стороне. Он – хороший, а мир – поганый. У Дениса новый романтический герой. Романтический – потому, что книга «Облачность с прояснениями» это книга о себе, несмотря на то, что авторское «я» в ней как будто не является главной и самодавлеющей темой (на самом деле является: просто это «я» растворено в самом взгляде, в самом способе контакта с окружающим универсумом, когда любые сигналы «оттуда» рассматриваются как проявления одобрения или недоброжелательства по отношению к твоей персоне). Но теперь это такой романтический герой, который не чувствует за собой морального права противостоять миру, обращаться к действительности с позиции каких-то высоких истин. То, что внутри нас, оказалось не выше и не лучше того, что окружает нас извне. Однако подобная скорбная констатация не приводит человека к примирению с наличным положением дел.

Весь путь через ад проделан. Мы на горе Чистилища. Отсюда весь смягченный тон этой книги, ее прорывные стихи. Это похоже на позднего Лермонтова – уставшего от себя и пресытившегося демонизмом. Тут его тоска по покою и одновременно трезвое видение мира, который с одной стороны совершенно чужой, а с другой,– на него можно смотреть и любоваться, и, любуясь, как бы любить.

И тут еще раз стоит присмотреться к топологии пути, как она намечена у Данте, про что он сам писал: для того, чтобы терпящих бедствие привести к счастью. Счастье и прорыв в том, что ты видишь Истину, пронизывающую все тайные закоулки мира, освещающую то, что казалось темным и смрадным. Солнце Истины позволяет наконец постичь загадочный смысл твоего прихода в мир, твоей судьбы, найти себе место здесь, если ты действительно божий, если ты отсюда – из этого мира, сотворенного этим Богом. Иначе можно спросить: не из другого ли ты мира прибыл, и тем ли Богом сотворен?

Человек не только прошел ад, но еще поднялся на какой-то уступ Чистилища и уже пытается соскрести с себя липкую грязь разлагающихся иллюзий. Вергилий ведет героя только до земного рая. Вергилий олицетворяет честность, пытливость ума, увлечен истиной, эстетикой, красотой, мудростью. Но он не может вести дальше – к сияющей Истине... Дальше Данте поведет Беатриче, то есть Любовь.

Это и является краеугольной проблемой данной книги и того миросозерцания, о котором говорил Василий. Ибо здесь нет Любви. Чужой мир можно принять очень просто – полюбив его. Он чужой, но ты, погрузившись в него, застав себя в нем, уже не можешь его бросить. Алогично,– но требуется именно это, вопреки низким истинам бытия, которые на каждом шагу. Мир таков, что в нем ничего не разделить, не рационализировать, не выгородить уютной квартирки для бесконфликтного проживания. И в этом отношении книга Дениса замечательна, в ней честно сказано, что мы имеем дело с таким подвохом бытия, когда нам приходится все время погружаться в иное. А почему этот мир нам чужой? Потому что мы хотим получить все лучшее в «очищенном» виде, но налипает всякое: и вот теперь, заглотив наживку, не переварить. Мы ведь все время желаем того, что не в состоянии будем в итоге переварить.

Книга Дениса тем и замечательна, что, полностью оставаясь в лоне эстетики, ставит серьезные мировоззренческие вопросы.Главная проблема и ограничение подобного типа сознания – безлюбость. Перед нами снова романтический герой, который, несмотря на казалось бы абсолютно неромантическую разоблачительную позицию скептика, все время занят именно собой, так как быть не занятым собой можно только, любя другого.Мы все время хотим полюбить, но любовь не дается по желанию, как и вера. Произошла трагическая вещь: мы совершили грандиозные усилия, чтобы погрузиться в ад, наполовину сгорели, вылезли на уступы Чистилища, что-то с себя соскребли, но дальше оказалось, что подняться к раю сил уже нет. Или испугались, что их уже не будет. Беатриче нас почему-то не встретила. Выяснилось, что любви нет.

Герой завидует всем, кто может осуществлять простейшие жизненные акты автоматически. Те, кто живут подобным образом, испытывают эмоциональный комфорт и не рыпаются. И это завидно. Завидна легкость, с которой другому даются блага недостижимые для тебя: разделенная нежность, понимание, ощущение стабильности мира. Пусть все это лишь система иллюзий. Находящийся внутри иллюзорного пространства не может отличить его от реального. А герой книги Дениса уже по ту сторону иллюзорности, его уже как бы не обмануть. Поразительно, что при такой установке на «необманность» зрение поэта устроено избыточно точно, моделируемая в стихах реальность разнообразна, ярка и соблазнительна. Вот такой парадокс: все притягивает к себе, но при этом ресурса любви, для того чтобы принять, сделать своим или самому трансформироваться, не хватает. Скажу в чем загвоздка.

Любовь случается тогда, когда ты начинаешь принимать участие в событиях жизни наблюдаемых тобой людей, собак, птиц, природных и духовных сущностей. Она не отделима от деятельного участия, даже назойливого. Денис, надо сказать, пытался… Он настойчиво задавал вопросы, требовал, чтобы ему ответили: почему лучше не становится, несмотря на то, что он пытается, что он участвует, предпринимает какие-то усилия…

И вот: это – не любовь. Когда есть любовь, – не спрашивают, почему мне лучше не становится. Спрашивают, сколько еще надо, что надо сделать, чтобы лучше стало. А герой Дениса понял, что от него в итоге потребуют всего. А это страшно, это непосильно. Хотя, если быть честным, придется признать: никаким другим образом можно Рай увидеть нельзя. И, разумеется, тут нет никаких гарантий. Ты можешь сорваться с любого следующего неба, на которое ступаешь.

Оказалось, что ресурс исчерпан, а до любви мы не дошли в своем стремлении. Лермонтовский Демон и другие романтические герои, обнаружив, что мир им чужд, начинают его переделывать. Они настаивают на своем до конца. В крайнем случае, они возвращают билет Творцу, обманувшему их ожидания. А герой Дениса, прошедший через романтическое противостояние, не возвращает билет. Он как бы оказывается в промежуточном пространстве. С одной стороны он честно обнаруживает, что ничего не получается, этот мир он не сделал своим, а с другой он знает, что нельзя навязать действительности свои координаты. В этом промежутке сейчас очень многие находятся: здесь и Василий Ковалев (потому он так хорошо понял Дениса), сюда же я бы отнес Бориса Рыжего. Но Рыжий, по-моему, менее интересен, поскольку дает очередной вариант чистого романтизма. Денис и Василий интереснее, поскольку выходят за рамки романтизма и создают особую систему. Ярко и высоко явлена она в этой книжке.

 

Лариса Шушунова:

- А Бродский?

 

Алексей Машевский:

- И Бродский – чистый романтик.

Думаю, что книга Дениса – большое завоевание. Другой вопрос – что будет после нее? Появится гигантское количество эпигонов, стоящих на одной ноге между отрицанием и приятием, оправдывающих низкие истины одну за другой тем, что мы, мол, такие, – что же теперь поделаешь?

Тут это сделано на высочайшем эстетическом уровне. Можно говорить о версификационных недочетах, но мы имеем дело с такой сложившейся системой, что это не существенно. Особого смысла не имеет придираться к отдельным мелочам (и у Пушкина можно наковырять огрехи). Достигнутая высота ставит вопрос, а что дальше? Или вниз кубарем головой или ищем Беатриче. Эта система действительно опасна своей этической, следовательно, и эстетической неустойчивистью . Вы, Денис, ее довели до предела. Хотя такой подход, такое видение – не есть тотальное достояние нашего времени. Обсуждение, скажем, подборки Александра Вергелиса, дает другой вариант постановки этих вопросов.

 

Надежда Калмыкова.:

- А может быть, проблема начнет решаться через любовь к самому себе?

 

Алексей Машевский:

- Нет. При занудстве и рефлексии Дениса это не получится. Он будет самого себя дергать за руку: «Ах, я же самого себя люблю! Как это нехорошо, нескромно!»

 

Надежда Калмыкова:

- Но совершенно ясно, что он себя вполне уважает. А если еще приложить труд и полюбить себя? У него это проскальзывает…

 

Аркадий Ратнер:

- Это бессмысленно и безнадежно – обсуждать, что будет.

 

Алексей Машевский:

- Такие стихи, как «Тот оттенок новый…», на грани находятся. Эту позицию мы все равно возвышаем. Вопреки иллюзиям и обольщениям. Может быть, это тезис или антитезис, дальше должен начаться синтез – насильственное приятие жизни, потом насильственный отказ…За этим, может, что-то наступит: приятие неприятия или неприятие принятия…

 

Надежда Калмыкова:

- Главное, чтобы не смешивал тоску с радостью. Это поразительная строка – мечтать о том, чтобы подпитали друг друга тоска и радость.

 

Алексей Машевский:

- Это очень по-рыцарски: счастье-страдание одно, как известно.

 

Надежда Калмыкова:

 

- Страдание – это другое, чем тоска.

 

Алексей Машевский:

- В нынешних условиях и не разберешь. Может быть, такая освобожденность, как в «оттенке новом….», и есть преддверие любви. Ведь надо очиститься от себя, от негативной энергии от убегания от мира, с которым не получилось стать своим. Может быть это – путь? Но это путь в чистоте сердца. У Дениса есть одно свойство, которое может помочь: страсть. Любовь отсутствует, но не страсть. Она – серьезная вещь, хотя ведет ко многим заблуждениям и опасностям. Но страсть – не холодность, не равнодушие. Может быть, неравнодушие и неготовность уж совсем согласиться на низкие истины (а тут как бы не подписанное согласие, а констатация), может быть, это какой-то путь. Но, по-моему, это путь окончательного изживания вопросов – тех старых еще вопросов, которые здесь присутствуют. И вопросов, и одновременно комментариев и рефлексий. До сих пор иногда, читая эти стихи, хочется назвать книгу «Облачность с объяснениями или пояснениями».

Эта книга – важное завоевание современной лирики. Мы дожили до момента, когда поэты так явственно ушли от романтизма, его перелопатив, переработав. Это – серьезно: ведь весь ХХ век только и делал, что метался между романтизмом и антиромантизмом . А тут, оказывается, возможна некая «срединная» позиция. Ненадолго, конечно.

 

---

 

РЕПЛИКА А.МАШЕВСКОГО ПО ПОВОДУ КНИГИ Д. ДАТЕШИДЗЕ

при обсуждении книги Вадима Ямпольского 14.05.08

 

Алексей Машевский:

- То, что для Дениса является неочевидной лирической позицией, которую он занять не может, тут присутствует. Денис – отрицатель, а Вадим – утвердитель по природе и будет искать «ценностей незыблемую скалу…» всегда. Вадим, рефлектируя, не будет этим обусловливать свое пафосное высказывание, он на него решится. Денис всегда выступает с апофатической позиции, то есть высказывается, а потом «…впрочем, я…». Это, может быть, суть его лирической системы. Но мне такая позиция менее близка, так как я знаю, кто задает вопрос «а правда ли», и к чему он приводит. Но лирика Дениса устроена так хитро, что этот вопрос задается уже за рамками стихотворения. То есть само стихотворении звучит очень убедительно. Денис замечательно вывернул эту позицию наизнанку. Вадим уверен, что он может изменить ход вещей. А у Дениса – логика иная: сделать это нереально. Но мы вину чувствуем вопреки логике. Сама вина становится великой достоверностью: моделируя наши поступки и мысли так, как это требуется. Кому? Почему?– нет ответа.

У Вадима есть героическое сознание: с этого начинается лирика, и вообще искусство. Главное в искусстве – это борьба за трагического героя. Ибо от появления трагического героя зависит выживание эстетики, выживание самого человека. Героизм – это возможность не ориентироваться на норму: все от тебя зависит, – значит можно переломить негативные автоматические тенденции, сползание мира в хаос и бред.