* * *

Я съел тарелку винегрета,

Захлопнул дверь. Бренчу ключом.

И отказался от сюжета –

Пишу все чаще ни о чем.

Все ни о чем: раздумья, мысли

И строф неистовый напор.

Вопросы в воздухе повисли.

Бросаю в зазеркалье взор.

 

Ищу свое предназначенье.

– Ау, – кричу, ну, как в бреду.

Плывет сюжетно по теченью

Весь мир. Но я, прошу прощенья, –

Я бессюжетно пропаду.

 

 

Баркарола

Мягкая погода. Все еще казалось.

Ничего не сталось. Только начиналось.

Посредине года. Посреди недели.

Когда вишни зрели. Соловьи звенели.

Белое паренье. Свадебный июнь.

С головокруженья в одуванчик дунь.

Как люблю начало. Тополиный пух.

Снова у причала замирает дух.

Начиналось зренье, слышанье, дыханье.

Начиналось пенье, миропониманье.

Хлопоты. Заботы. Вожделенье. Рвенье.

Праздников полёты. Муки до прозренья.

Посредине года. Посреди беды.

Строится природа в спелые ряды.

Я в плену мгновений летнего огня.

Гений

впечатлений

вылепил меня.

 

 

* * *

Уже я знаю, или чую

Прощальный взгляд,

холодный вздох.

Уже я сам себя врачую,

Хотя еще не занемог.

 

И все сильнее звезд влиянье.

И все тоскливей на земле.

Взрывная роза мирозданья

Давно проклюнулась во мне...

 

 

* * *

У Вас такой печальный вид –

Вот-вот заплачете навзрыд.

Что за проблема? В чем беда?

Что-что? Какая ерунда!

 

А у меня? Да, все О`кей.

Я жив, чему безмерно рад.

Люблю гимнасток и хоккей,

Жить привыкаю без затрат.

И Вам хочу сказать одно:

Спасают руки, пара ног,

И сквозь разбитое окно

Меня ласкает ветром… Бог.

 

 

Трельяж

И снова это отраженье

Так смотрит пристально в меня.

Глаза прядут изображенья,

В лучах ресницами звеня.

Волшебный образ амальгамный.

Озерный триптих на стекле.

Я, как этюд, звучу программный

В трельяжа сломанном крыле.

 

И бесконечной ртутью множусь,

И повторяюсь, в бездну льюсь,

И наложеньем скальплю кожу,

И Шивой сам себе кажусь.

 

Там скоморошных жизней столько –

Пьянеет тело, мозг, как мёд!

Но вот, скажи, в которой только

Душа раскольная живет?

 

Толкну магические створки –

И голограммой из зеркал

Я выпадаю на задворки

Вселенной, в уличный оскал.

 

 

Трельяж 2

И снова это отраженье

Так смотрит пристально в меня.

И по сетчатке бродит жженье.

Ресницы вяжут сетку дня,

Холодный образ амальгамный,

Озерный триптих на стекле.

Я, как этюд, звучу программный

В трельяжа сломанном крыле.

 

И бесконечной ртутью множусь,

И повторяюсь, в бездну льюсь,

И наложеньем скальплю кожу,

И Шивой сам себе кажусь.

 

Там скоморошных плясок столько –

Хмелеет кровь, и мозг, как мёд!

Но вот, скажи, в которой долька

Души раскольная живет?

И расщепляет цепкий разум,

Вдоль ран несмазанной петли,

И бытия противофазы

Скрипучей фразой долго длит…

 

Толкну магические створки –

И голограммой из зеркал

Я выпадаю на задворки

Вселенной, в уличный оскал.

 

 

* * *

На день успения богородицы

Лучи остыли, набухли капли.

Скруглял а формы барокко готике, !

Свечами замерли в поймах цапли.

 

И жизнь клонилась сама к успению

Земная северной половиной,

К_колоратурному ветра пению !

И к шубуршанью в хлевах, овинах.

 

На день успения богородицы

Не просто так мужики дымили –

Впервые скрыли колени модницы,

Вонзили в грядки впервые вилы.

 

Изобретать заготовки начали –

Все с приусадебной пуповины.

На день успения обозначились

В листве усталой огни рябины.

 

На день успения успевали мы

И насладиться сияньем в лицах,

И одурманиться грустными далями,

И с этой грустью покорно слиться.

 

 

Письмо старшему собрату

Вы еще уедете в деревню,

Отравившись духом городским.

Вы еще оцените деревья,

Запах сена, тишину и дым,

Что струится по утрам над кровлей –

Пусть томиться в печке молоко.

Вы еще откажитесь от роли

Баловней судьбы. И высоко,

 

Безгранично распахнется небо –

Что там шпили, башни, купола…

Вы еще поймете, как нелепа

Ваша жизнь столичная была

 

В едкой спеси, важности в полоску

И в веселой скуке набекрень…

Вас научит томный кот Матроскин

Бутерброды есть и пить ревень,

 

Вместо пепси, деньги экономить –

Самосадный жаловать табак.

Если и придется сквернословить,

Поделом, поди, не просто так.

 

И померкнут подвиги и славы,

И беседы с лириками тьмы.

Вас излечат родники и травы,

От успеха, от богатства, от суммы.

 

 

* * *

С оголенного давно под вьюгу клёна

Сильным ветром лист сорвало слишком поздно,

Не успел он под сугроба покрывало,

Опоздал к теплу, уюту и покою.

 

И теперь он, словно перекати-поле,

То уткнется на секунду в ствол случайный,

То взлетит на миг чуть выше непогоды,

То прибьёт его к скамейке мокрым снегом,

 

На которой я сижу и жду трамвая,

Что ушёл, позволив только рукавицей

Прикоснуться до его стального бока

В индевеющем пространстве остановки.

 

Лист кленовый – молчаливый собеседник,

Мой напарник в веренице опозданий,

Что судьбу мою скроили в небылицу,

Не включённую в совместное круженье

 

Вдохновений, обещаний и событий.

Вне пространства я, вне времени и жизни.

Осень. Сумрак. Утро сырное и тихо.

Одиночество – итог несовпадений.

 

 

* * *

Скажите мне милый нежный

Застенчивый, будет ли жизнь?

Не там, на манящем Марсе,

А здесь, понимаете, здесь?

 

Скажите мне, успокойте –

Добра не иссякнет ключ.

Ведь грубость слаба, не так ли?

Не вечен цинизма рык.

 

Скажите безропотный кроткий –

В ранимости торжество

Дыхания и слиянья

Молекул бессонных. Свет

 

Вылупливается из ночи,

Оправдывая темноту.

Божественно молчаливый,

Скажите начистоту…

 

Печальный… задумчивый… робкий …

Бесстрашный оратор… мой.

 

 

* * *

И молвил врач: «В больницу. Срочно.

Посмотрим, что у вас болит»…

Сирена – скорая летит.

Приехали. Анализ. Точно.

О, ужас, – все внутри дрожит.

Меня осматривает, бреет

Бесцеремонная сестра,

На стол кладет и что-то греет.

Огнем горят прожектора.

И руки моют доктора.

Я с жизнью мысленно прощаюсь –

Героем стать мечтал казак.

А вот, поди ж, попал впросак.

С детьми не выпил даже чаю.

Но почему, зачем вот так?

Хирург подходит:

– Ну-с, любезный,

Как настроение, атлет?

Ого, а пресс у нас железный.

Чем занимался? Сколько лет?

– Да, бизнесмен я и поэт.

 

И там, и там без пресса сложно:

Собратья бьют. Крушу слова.

А лет?.. Так, завтра сорок два.

– Ха, размечтался! Все возможно –

Дожить бы надобно сперва.

И маску, как-то несерьезно,

Кладет на мой дрожащий нос…

Смотреть. Дышать. Дожить? Вопрос.

Не спать! О, боже. Страшно.… Поздно –

Уже подействовал наркоз.

 

Летний натюрморт в стиле сюрреализма.

Влетела муха сверлить стекло,

Шлифуя лоб о воздушность лета,

В котором надо дрова колоть,

Чтоб вьюга печкой была пропета

 

Зимой. А нынче, горячий пот –

Компресс от жира и гематомы.

Под старой липой блестит капот

Моей машины в соку истомы.

Крестьянским летом не чту прогресс.

Плечо размашисто развернуться

С косой желает. Мохнатый лес

Травою чистит кроссовки, бутсы.

 

Грибов и ягод мясистый рейд,

Полей спортивная изготовка

Милы мне. В солнце, как на костре,

Исчезнет стильная татуировка.

Я с теткой Валей дою коров,

Давлю на брюкву, холестерины.

И помню – ох, еще сколько дров

Колоть на Ольгины именины.

 

 

Творческий застой

Пустые дни. Душа сухой мочалкой

Скребет по ребрам, издавая вой.

И ветер, претворившись нервной галкой,

Летит хмельной, ругаясь сам с собой.

 

Лишились ощущенья плодородья.

В бутон сердечный неизвестный жук

Откладывает яйца. Чувств угодья

В пустыню превратились. Цвет и звук

Отныне не рождаются в аорте.

Плотва в барханах – плоть. И жизни сок

Весь выпарен. Как теннисист на корте,

Развратный ум. И впали в зимний шок

 

Узорчатые слов хитросплетенья –

Спрессованы и сунуты в сугроб.

Личинками изъедены виденья.

На красках – лихорадочный озноб.

 

Закручивает злобный гоблин в кокон

Последних мыслей вялый эбонит…

Я курицей бесплодною нахохлен,

Иссушен на жаре и льдом облит.

 

Бездельничает в сеннике подойник,

Глядя на сбруи спящую гюрзу.

Лишь изредка роняет рукомойник

Весеннюю, – хотелось бы, – слезу.

 

 

Танка

Сегодня в юбке

Она – горю от страсти.

Вчера умирал

Весь день вожделенья –

Джинсами обнажена.

 

 

* * *

Фата-моргана. Карнавал.

Лохматы, ели.

Я ночью в парке наблюдал:

Сугробы зрели.

 

Топтался клен, как тучный тур,

По белым спинам,

Ломал законченность структур

Костров рябинам.

 

Береза в пудре, ветви вниз,

И ясень хмурый

Таинственно переплелись

В одну скульптуру.

 

Роняла вишенка одна,

Искристый иней.

И омывала в нем луна

Свой профиль блинный.

 

Могучий дуб изображал

Процесс мышленья.

И неопавший лист дрожал,

Как флаг сомненья.

 

Серебряных подвесок звон

Плеснула ива.

В нем стая суетных ворон –

Синела сливой.

 

От веток липы веял страх,

Что стыли жилы.

Как будто мира скорый крах

В кору вложили.

И на краю, как снежный взрыв,

Клубился тополь ...

А я – беспечен и ленив –

Домой потопал.

 

 

* * *

«А над нами в лиственной тени

Созревали персики и звёзды»

Ю.М. Шестаков.

«Мы звёзд созревших

больше не считали

Они, срываясь, падали во тьму»

Ирина Важинская.

 

На невидимых ветках Вселенной

Созревали осенние звёзды.

Стог дышал вожделением ленным,

Стыли аистов серые гнезда.

 

Утопая в душистости травной,

Ощущая по-новому тело,

Мы друг в друга движением плавным

Ртов проникнуть пытались несмело.

 

А когда таял битумный грифель.

Ночи, падали в мятую простынь

Для тебя – черенкованный штрифель,

Для меня – вдохновенные звёзды.

 

 

Хокку

– Алло. Как ты там ?

– Fine. Thank you. It is snowing.

– У нас растаял.

 

 

Поездка в Вологодскую область

 

I

Меня в Вологду,

Будто волоком,

Тянет- тянет

Вагон купейный.

Тепловоз пыхтит.

Словно вол – оком

Освещает путь

Ферумлейный.

Письма? Некому.

С квасным солодом

Шлю я – боязно –

Песен суши.

Принимай меня,

Хлебна Вологда,

Пока трезвый я

И послушный.

Я – песняр земли

Русовспененной,

Ночью белою

Сочно окаю,

И причесываюсь

Под Есенина,

Прячу в челку взгляд

С поволокою.

Слышал, будто бы

Полисад резной

Обновит судьбу.

Знаю точно,

Что воскресну я

Звуком над рекой…

Будь же, Вологда.

Здравствуй, Тотьма.

Зноменита ты

Тротуароми

Деревянными

И паромом.

В быстрой Сухоне

Плыли парами.

И к Рубцову –

С вином и ромом.

Как нас почивали?

Сливки – под вершки.

Бабка стряпает,

Вторит пенью:

«Вон соседушка,

Нонче померши,

Рукодельный черт –

Загляденье»…

Чем запомнишься?

Отмосферою

И морошкою

В сладком блюде,

Как поднес отлет

Розу свежую

Роскросневшейся

Нашей Люде.

Дождь осенится,

К солнцу ластится.

Я в Кремле опять

Вологодьму.

С колокольни вдаль

Взгляд мой маслится:

Все смотрю-гляжу –

Вижу Тотьму.

 

 

II

Время галсится лимонницей,

Разметая сердцу путь.

Я страдаю не бессонницей,

Трудно просто мне уснуть.

 

То подушки слишком низкие

(Ванька-встанька – голова),

То фрамуга ветром тискает

И толкает в мозг слова.

 

Не слова – их сочетания,

Предложений кружева.

Там туманится Британия,

Ляховские острова.

 

Кенгурятиться Австралия,

Матадорится Мадрид,

Сырдарьярится Аралия,

Лабиринтит остров Крит.

 

Вся планета континентится

Океанится, волнит,

Г алактически вселеннится

И галантно веселит.

 

Речь шлифуя звоном Устюга,

Возомню себе – пиит!..

Глаз прищурю: что за музыка?..

Надо мной комар пищит.

 

 

* * *

«Как ночь напоминает смерть».

Иннокентий Анненский

В темноте уже не страшно

Темнота – не злобный зверь.

В темноте потерян рашпиль

Дня. Филенчатая дверь

 

Отделит меня от мира,

От косматости идей.

В темноте свободна лира,

Ностальгия дышит в ней

 

По рассветам и закатам,

Переливам од и вод…

Ярок жизни луч проклятый,

Темноты душевен свод.

 

Повернулся круг. Сегодня

Света я боюсь, огня.

Там жалейка не угодна

Миру – рык вокруг меня.

 

Отключаю, дую, шторю.

Чищу звездный апельсин.

Светлый мир в ночи я строю,

Где, на счастье, я один.

 

 

* * *

Как изменился мир. О, как он постарел,

Пока я рос, и плоть моя мужала,

Пока душа себя переживала

В разящей круговерти быстрых стрел.

Вонзались в тело наконечники любви,

Вдувая в грудь мечты мятежный пламень

И страсти яд, иль превращали в камень

Предсердие, туда же целил Вий.

 

А беды – в Ахиллесову пяту.

Но мир в начале – клецки лепит мама;

Спектральный свет – отец меняет рамы;

Взгляд медсестры – прививка на манту;

Конфет картонный сундучок под елкой. Бал…

Добротен мир, и свеж, и добр, и я мальчонка

(Жилет с жар-птицами, на лбу смешная челка)

Все раздвигал его границы: двор, квартал,

Проспект и парк, излучина Днепра,

В траве кузнечики, маслята, земляника,

И лес, и леска, и сачок, «секретик» – Вика,

И в доте гулком звонкое: «Ура!».

Базар, вокзал, деревни, города,

И розовый Разлив на карте. Страны –

Уже не так неведомы. Но странно:

Мир уменьшался,.. расширяясь... Как слюда,

Шуршал гнусаво. Морщась, искажал

Спектральный свет из детства. Сох, картавил.

И вырос я, и жадный взгляд направил

На небо, в миллиарды бледных жал…

 

Мир потускнел. Он зол! Он мне по пояс.

И мчится бытия нелепый поезд.

 

 

* * *

В плену бездарных дел, обманчивых открытий

Покажется с утра: иллюзией дышу.

И склеиваю жизнь в мозаику событий,

Прокладывая мысль и чувственность по шву.

 

И думаю: проснусь вневременным героем,

Когда уткнется в ил поэзии ладья.

И будет речь людей гудеть пчелиным роем,

И в каждом слове тлеть измученность моя.

 

Закономерна смерть. Досаден факт рожденья –

Я этот горький день затер в календарях.

Напрасны и пусты желанные свершенья.

Не лучше ли стоять в распахнутых дверях

 

И просто лицезреть природы вдохновенье,

Сдержав хмельной порыв и жажду жить, как все;

Не в женщине искать возможность продолженья,

А в звездных небесах и утренней росе?

 

 

* * *

Вот опять окно.

Вот опять не спят.

То ли пьют вино,

То ли так сидят.

М. Цветаева.

 

Плыву по улице нечистой речке,

Верблюжно фыркаю и плюю.

Ловлю троллейбусы за дверь подсечкой,

Как серебристую уклею.

 

Сушиться бегаю за парапеты,

Переодетсья – рекламный щит.

А берег шпилями из брюк вельвета

Портным неведомым любовно сшит.

 

В дождях заливистых я водолазом

Командирую себя на дно.

А на поверхности звездой-алмазом

Мне светит в сумерках твое окно.

 

 

Перелетный бриз

Ах, птицы – свободные, милые твари,

Летают, летают, не зная преград.

Им родина – наш размежованый шарик.

Им поле – столица, и город, как брат.

 

Поехал на юг и споткнулся о море,

А птицы продолжили путь…

Нельзя, не проделав отверстье в заборе,

Постигнуть Вселенскую Суть.

 

Я дерзким подростком ломаю границы.

Не хочешь – меня не встречай.

Я – воздух весенний. И дую на лица,

Как дуют на утренний чай.

 

 

* * *

В нашем мире поэтическом

Ничего уже не ценится:

Ни герой, что был лирическим,

Ни талант, который пенится.

 

Пишешь трепетно – банальности,

Говорят, строка ужасная.

Заклокочешь – сбой тональности:

Автор в пошлость погружается.

 

Предложенье завитушками

Не содержит мысль – красивости.

Увлеку сравнений рюшками –

Обвинят тотчас в спесивости.

 

Подавай самоиронию.

Я даю – кричат двусмысленность:

Здесь нарушил я гармонию,

Там бунтую против истины.

 

Раздвоился семантически.

Композиция провалена.

Не логично. Взгляд скептичсекий:

Не метафора, а валенок.

 

Искушенным все наскучило:

Авангард… модерн… традиция…

Вот, устроюсь к музе кучером –

Отшлифую слог и дикцию.

 

В бричке муза сеткой «рабица»

Заарканит обожание…

Может быть, кому понравится

Лошаденки пегой ржание?

 

обсуждение →