АЛЛЕГОРИЯ

 

Благодать в общем или широком смысле — дар Бога: gratia gratis data (дар, даром даваемый), в узком смысле — предопределяющая благодать, то есть предопределение, точнее — предопределение к вере.

В этом рассуждении благодать понимается в узком смысле, тогда, во всяком случае формально-логически, противополагается свободе, точнее — свободному выбору. Поэтому рассуждение и названо:

“Благодать и свобода» — я пытаюсь здесь разрешить, вернее, найти путь к разрешению противоречия между предопределением и свободой.

Автор написал драму, и он же режиссер и ставит ее, актер играет. Чтобы хорошо сыграть свою роль, актер должен правильно понять пьесу и свою роль. Он должен найти внутренний смысл, скрытый за внешним смыслом слов текста. Он не должен вносить свой смысл, чуждый автору пьесы и заданию режиссера, в этом отношении его игра вполне предопределена замыслом автора и режиссера. Но замысел автора скрыт за внешним логическим смыслом слов текста. Актер должен вскрыть неявный смысл или замысел пьесы и его роли. В этом отношении он абсолютно свободен. Ясно, кто автор и режиссер и кто актер.

Высокое у людей мерзость перед Богом. Роли, которые для людей кажутся маленькими, с точки зрения Бога могут быть велики, и обратно. Актер не должен считать свою роль маленькой и завидовать другим актерам, роли которых, по человеческим представлениям, велики, он должен считать свою роль, как бы она ни была мала по человеческим понятиям, великой, так как исполнить ее поручил ему Сам Бог.

Ошибки или грехи актера:

1. Актер вносит свой смысл в пьесу, берет на себя функции режиссера и даже автора: вносит свои поправки в текст своей роли. Ясно, для чего это делается: он стремится к успеху у людей, он хочет возвеличить свою роль в глазах людей, не понимая, что высокое у людей мерзость перед Богом. Он хочет возвеличить себя самого, а не автора пьесы. Он злоупотребляет своей свободой.

2. Актер — ленивый раб, закопавший свой талант в землю. Он исполняет свою роль кое-как, не стараясь понять скрытый смысл своей роли, замысла автора, он думает, что полагающееся ему жалование он все равно получит, как бы ни сыграл свою роль. Но он его не получит, если будет играть, говоря словами Кьеркегора, без Leidenschaft* (ревность о Доме Твоем), без бесконечной заинтересованности. В этом случае актер пренебрегает своей свободой, данной ему от Бога (а не своей собственной).

Гончаров. Обломов.

Ольга и немец Штольц (Штольц <по-немецки> — гордо) — это актеры, которым показалось мало с бесконечной заинтересованностью исполнять порученную им роль, они решили еще внести свои поправки в текст порученных им ролей, быть не только актерами, но и режиссерами и соавторами.

Обломов. До встречи с Ольгой у Обломова нет никакой скуки, о скуке в романе и слова нет. Скука — Langweile , то есть lange Weile — длинное время. Обломов вообще не замечал времени: он несколько часов пытается встать с постели, но не может, потому что непроизвольно уходит от действительности в полусознательную мечту. О чем? О райском состоянии Адама до грехопадения. И вдруг с ужасом замечает, что уже прошло полдня — где же здесь длинное время? Наоборот, он — до времени.

Если время — функция свободы выбора, то до грехопадения не было времени. И также не было пространства. Пространственность — внеположность: на одном месте не могут находиться два тела, я и ты не можем находиться на одном месте, каждый из нас ограничен своим местом — самим собою. Познание и грех замкнули нас, теперь мы не можем уже сами, своими силами выйти из себя, прорвать свою ограниченность. Я своими силами не могу прорвать границу, отделяющую меня от тебя. Но невозможное для человеков возможно для Бога. Он прорывает эту границу: где двое или трое собраны во имя Мое, там буду и Я.

Облом не из лени и не от скуки не поехал на Екатерингофское гуляние и никуда не ходил, а просто потому что ему это и не надо было, и он не понимал вообще, зачем это надо. Люди едут на гуляния, ходят в гости, потому что им скучно: они потеряли райское блаженство и не дошли до второго блаженства, когда Бог прорывает ограниченность людей и соединяет их во имя Свое. Обломов же еще не потерял память о райском блаженстве, он еще не пал, поэтому для него нет ни временности, ни пространственности, он не знает скуки и ему не надо гуляний, то есть воображаемых, мнимых прорываний своей ограниченности: он еще не ограничен, ограничивает знание, грех и падение, а он еще не пал.

Ольга была Евой для Обломова. Она протянула ему яблоко с древа познания добра и зла и сказала: посмотри, как оно вожделенно для созерцания. И он увидел, что оно действительно вожделенно. Но он все же не пал. Почему? Не от лени, не потому, что халат для него вожделеннее, нет, яблоко было для него более вожделенным. Он не пал, потому что боялся свободы выбора, боялся действия — совершения поступка. Каждое действие, каждое совершение поступка рискованно и страшно: оно грозит мне потерей всего, что я имею, и, потеряв все, я или ничего не получу — у имеющего мало отнимется и то, что он имеет, — или получу все и больше, чем все, — имеющему много — прибавится, и он получит и то, чего не имел. Вот этого риска, этого Entscheidung , говоря словами Кьеркегора, и боялся Обломов, и не только за себя, но и за Ольгу. Поэтому он и “опустился» , говоря человеческими словами. Он не опустился, а убоялся совершить некоторый акт, действие, поступок, побоялся съесть яблоко с древа познания, нарушить первую Божественную заповедь. Он даже понимал, вернее чувствовал, что Бог, запрещая вкусить от древа познания, грозя за это проклятием и смертью, на самом деле требовал вкушения, требовал, чтобы человек шел на риск, бесконечный риск, но он убоялся риска, страшно всякое Entscheidung, всякое совершение поступка. В этом его ошибка и грех, он не был усердным и верным рабом, побоялся пустить в рост, рисковать талантом, полученным от Бога. Его грех — от страха Божьего, может, и он, убоявшись свершения, все потерял — этого я не знаю, но грех Штольца больше, он, как судья неправедный, не боялся ни людей, ни Бога, у него уже не было страха Божьего, а у Обломова был. Штольц хотел быть не только участником Царствия Небесного, но быть его автором и режиссером, а Обломов не осмелился стать участником Царствия Небесного. Потому что для этого требуется смелость и “неотступность» (Лк.): со времен Иоанна Крестителя Царствие Небесное силой берется и употребляющие усилие восхищают его (Мф.).

 

<1965—1966>