Уже несколько раз возникал спор о времени создания в Горном институте ЛИТОбъединения под руководством Глеба Семенова. Назывались 1953-й и 1954-й годы. Я же хранил в памяти на этот счет год 1952-й. Но память нередко подводит, особенно, если это касается событий полувековой давности.

А совсем недавно мне посчастливилось встретить газету «Горняцкая правда», это был номер от 20 мая 1953 года с «Литературной страницей», в которой опубликованы стихи Бориса Рацера, Виктора Салова, Игоря Тупорылова (впоследствии он подписывался псевдонимом «Невский»), Владимира Британишского, Виктора Никитина и других. К таким подборкам я, как правило, писал небольшой текст с краткой информацией о работе литкружка (объединения), есть такая врезка и здесь, и уже первая фраза внесла ясность в спорный вопрос: «Студенческий литературный кружок в этом семестре проводил свою работу под руководством поэта Глеба Семенова». Теперь становится очевидным (а то, что объединение создано именно осенью, сомнений ни у кого не было) – речь может идти лишь об осени 1952 года.

Итак, осенью 1952 г. при редакции многотиражной газеты «Горняцкая правда» возникло ЛИТОбъединение (была тяга к литературе и было кого объединять!). По инициативе второкурсников Володи Британишского и Алика Городницкого, ранее занимавшихся в литературном кружке при городском Дворце пионеров, в качестве руководителя пригласили их первого поэтического наставника, поэта Г С. Семенова (в Ленинградском отделении Союза писателей СССР он возглавлял, как иногда говорили в шутку, комиссию по «борьбе» с молодыми). Почему-то именно меня Глеб Сергеевич сразу попросил быть старостой объединения, в этой роли я был четыре года – вплоть до окончания института.

Тогда фамилия Г С. Семенова мне мало о чем говорила, больше того, прочтя десятка два опубликованных его стихотворений, я был явно разочарован, и лишь только спустя какое-то время смог оценить энтузиазм Володи и Алика в вопросе выбора руководителя ЛИТО. Для меня постепенно открылся, я бы сказал, поэтический айсберг: лучшие стихи этого поэта, прекрасно чувствующего русский язык и природу, видящего окружающее своим, очень «глебсеменовским», взглядом, надолго оказались в «невидимой» части его творчества.

Семенов. Глеб Сергеевич. Глеб... Человек, о котором мало сказать, что он интересный – непосредственный, эмоциональный, привлекательный многими своими качествами, он умел создавать вокруг себя атмосферу особого настроя, и к нему тянулись. Он ничего не требовал, кроме постоянного чтения книг – высокой литературы (не только поэзии). Вместе с тем, он образно и неназойливо умел убеждать, и его логика, трезвое осмысление того, что происходит вокруг, особая манера общения, импровизация беседы, прекрасная память, остроумие – это позволяло как-то естественно познавать те основы и те истины, которые он считал обязательными не только для будущего поэта и не только для ценителя поэзии, но и просто для Человека. И все это стало жизненной школой, вошло в плоть и в кровь и, конечно же, в творчество его учеников.

У него дома, на Канале, где я нередко потом бывал, как видится теперь, ты оказывался в совершенно особой обстановке, создававшейся таким светлым и мудрым человеком, каким была мать Глеба Сергеевича, Наталья Георгиевна Болотова, самим обликом этого жилища, наполненного книгами. Он читал стихи – не те, что были напечатаны в изданных первых его сборниках, он читал стихи, которые хотелось слушать и слушать. Читал сдержанно, иногда плавно жестикулируя, иногда с трудом произнося фразы. Читал вроде бы и монотонно, но с какой-то особой чувственной силой, державшей тебя в напряжении и нередко заставлявшей пробегать дрожь по коже...

В моей записной книжке сохранилось несколько отрывочных записей:

«Глеб пригласил Льва Мочалова, который участвовал в коллективном разборе стихов, потом читал свои...»

«Стояли в деканатском коридоре, ожидая, когда освободится выделенная нам аудитория. Мимо проходила группа студентов, среди них была наша сверстница, студентка И. М. Глеб тут же изрек: „Кто это? В эту библейскую красавицу я бы обязательно влюбился...“»

«Сергей Давыдов. Читал стихи с большим пафосом...»

«24 октября (?). Глеб познакомил меня с Б. И. Бурсовым».

«Глеб пришел на занятие „кривой“, на вопрос ответил: от избытка чувств; поднял свою жену...»

«Глеба вызывали на ковер. Похоже, кто-то стучит...»

«18 апреля (хотя год не помечен, но это мог быть либо 1954, либо 1955-й) – день рождения Глеба. Ходили по городу, балагурили, читали стихи. Признания, шутки, эпиграммы. Именинник в ударе!»

Повторяю, к нему тянулись. Тянулись не только бывшие его подопечные, но и молодежь из других вузов, других литкружков и объединений. Особенно этому способствовали городские поэтические вечера студенческой поэзии. Так постепенно среди горняков оказались Глеб Горбовский, Нина Королёва, Александр Кушнер...

Помнится, каким откровением стали для нас рассказы Гены Трофимова, как впервые пришли на занятие объединения сразу два новичка – основательный и серьезный Леня Агеев, вихрастый Олег Тарутин. Уже после занятия, когда Олег ушел, Глеб Сергеевич в узком кругу сказал, что «свежий Тарутин» – большая его надежда.

Литературные страницы в многотиражке не могли вместить многое из того, что заслуживало внимания, и тогда, в начале 1956 года, стали говорить о необходимости издания институтского поэтического сборника.

Это время, вошедшее в историю страны как период «оттепели», оставалось исключительно напряженным, творчество студентов продолжали неусыпно блюсти с точки зрения «партийности позиций», словом – об официальном издании такой книжки нас попросили «даже и не думать». Максимум, чего удалось тогда добиться, это разрешения, использовав институтский ротатор, напечатать на правах рукописи небольшой сборник тиражом не более 300 экземпляров. Володе Британишскому, Алику Городницкому и мне, как «старожилам» объединения и вот-вот выпускникам, поручено было составить такой сборник, чем мы и занялись с большим энтузиазмом. Дальше все известно. Могу лишь добавить о сохранившейся в моей памяти обширной рецензии на сборник, в целом достаточно доброжелательной, которая была напечатана «Сменой» в конце 1956 года. Друзья прислали мне ее на рудник, где я тогда уже работал после окончания учебы в институте.

Поздней осенью 1957-го первый свой заработанный отпуск я проводил в Ленинграде. От Глеба Сергеевича знал о той сложившейся напряженнейшей обстановке вокруг Объединения и о судьбе второго сборника поэтов института, пущенного «под нож». Он попросил меня поехать в Москву и подробно рассказать о том, что здесь происходит, Борису Слуцкому. «Это большой поэт. И не только поэт, он на редкость мудрый человек. Я дорожу его мнением и советом», – примерно так говорил тогда Глеб.

Я знал всего несколько стихотворений Слуцкого, но даже по ним реально ощущал какую-то особую поэтическую силу их автора. А когда увидел его, он показался мне чем-то похожим на свои стихи!

Мне неведомо, как возникла связь «Борис Слуцкий – Глеб Семенов», но во время нашей весьма продолжительной прогулки по каким-то не очень респектабельным окраинам Москвы Борис Абрамович слушал заинтересованно, самыми разными вопросами задавая беседе свой тон, снова просил о чем-то еще рассказать. Потом, неожиданно для меня, он попросил почитать свои стихи, чем поверг в явное замешательство.

Долго отнекиваться под взглядом Слуцкого было сложно, пришлось читать. Слуцкий, внимательно прослушав два стихотворения (об учителе и о художнике), сказал, что все это имеет право стать поэтической темой, но не всегда хороша «абсолютная прямолинейность», нужно еще что-то додумать... Потом он извлек откуда-то свой сборник стихов «Память» – только что тогда выпущенную первую его книгу – и, подписав мне «...дружески Борис Слуцкий», вручил на прощание (потом я встретил Бориса Абрамовича в Москве, на улице Горького, он внимательно посмотрел и не только узнал меня, но и феноменально извлек из памяти обстоятельства того нашего свидания, хотя прошло уже шесть или семь лет; потом была очень печальная, последняя встреча. В редакции журнала «Вопросы литературы» я увидел больного, обрюзгшего мужчину с потухшими глазами, и лишь после того, как Л. И. Лазарев, редактор журнала, сказал мне, кто это, я с большим трудом узнал в нем былого Б. А. Слуцкого. Жизнь этого, недюжинной силы, поэта неумолимо угасала).

Глеб Сергеевич в том же 1957 году был отстранен от руководства ЛИТОбъединением, но нити, связывавшие его со многими поэтами, в том числе и теми, кто уже заявил о себе в литературе первыми книгами, не обрывались еще многие годы.

Я не стал поэтом, хотя нередко писал стихи. Писал больше для себя, из желания постичь науку, занимавшую меня мудростью своей первоосновы и ее пушкинским началом. Но литература близка мне, больше того – стала второй профессией (когда меня принимали в Союз профессиональных литераторов России, неожиданно выяснилось, что мой литературный стаж больше, чем производственный, хотя до 60-летнего возраста я ни на один день не прерывал свою инженерную работу).

Я всегда искренне радовался, бывая на творческих вечерах Л. Агеева, А. Городницкого, О.Тарутина, а встречая книги или журнальные публикации своих прежних коллег по ЛИТОбъединению, будь то поэзия или проза, внутренне приободрялся, ощущая свою маленькую сопричастность к рождению этого счастливого братства, имя которому – семеновская гвардия.