...И пройдут большие годы
над мгновенным нашим днем...
Г. Семенов

Итог человеческой жизни подводит смерть.

27 января 1982 года хоронили Г. С. С. Большого поэта и редкого человека. И уже больше не придти к нему, не помириться, не почитать. Панихида. Народу полно. Стоят даже на лестнице. Гроб в белой гостиной, где столько всего пережито. Но все ушло, отступило перед лицом того огромного, чем был Г С. даже в своей смерти.

Собрались все его ученики. Все, кто хоть немного соприкасался с ним, и потому тоже считали себя его учениками. И вдруг мне как-то заново стало ясно, какой же это был обширный, яркий круг умных, тонких, одаренных людей – круг Глеба Сергеевича Семенова. Какая это была целая эпоха петербургской культуры! Что это и есть самое яркое и светлое в сегодняшнем бытие. И все это было сосредоточено вокруг этого человека с неощутимым, невесомым телом, уплывшим в доски гроба, телом, засыпанным благоухающими цветами, а цветы все сыплются, льются... Человека с таким молодым, красивым, улыбающимся лицом, как на давней фотографии.

Говорили много, и все как-то удивительно от души. И Борис Никольский, и Тамара Юрьевна, Саша Кушнер, Нонна Слепакова, Таня Галушко, Наташа Банк... Говорили о судьбах русской культуры. О том, что Г. С. стал нитью, нервом, соединившим старую, погибшую культуру и литературу Петрограда с сегодняшней жизнью, с нами. У гроба Глеба Семенова я сказала, что помимо того, что он был поэт и учитель, он был еще и человек, способный открывать, угадывать людей. Он обладал способностью заронить в душу какое-то такое особое зерно, которое проросло в нас и сделало нас такими, что любая подлость, с какою бы нас ни столкнула жизнь – не способна нас поломать, сразить, она проходит мимо, не задевая, – и она не способна заставить нас отказаться от пути честной, подлинной литературы, от стремления жить и работать во имя ее. Ибо и сам Глеб Семенов всегда был доказательством того, что такая литература существует. И не вообще, а именно сегодня, здесь, в этих стенах. И пока в нас жива эта закалка, покуда мы в состоянии передавать ее нашим ученикам, насколько это в наших силах – до тех пор жив Глеб Семенов.

Хоронили Глеба на Волковском кладбище. Музыка Баха. Стихи, которые читает Леня Бородин, читает Никита Семенов. Глубокий снег. Раскрытая могила, и последняя возможность подойти к гробу и поцеловать этот белый, уже не способный отстраниться, неживой лоб. И прикоснуться к дереву его гроба. Узкая тропинка к могиле.

И снова ученики – Леня Агеев, Олег Тарутин, Володя Британишский и Яша Гордин – поднимают гроб. Яша Гордин говорит последнее прощальное слово. Он говорит, что вместе с Глебом уходит от нас сейчас, наверное, последний русский интеллигент.

Два автобуса повезли нас на Петроградскую. Последняя квартира Глеба. Большая Зеленина 13, пятый этаж, маленькая, толком и не отремонтированная, старенькая мебель, книги... И вот мы уже вокруг стола, и Женя Рейн поднимает стакан: «Ну что ж, помянем Глеба. Здесь собрались его ученики, которых жизнь уже ух как разметала по свету... И все равно где бы, с кем бы мы ни оказались, мы все равно его ученики!»

Мы сидели рядом – Володя Брит, Борис Голлер, Нина Королёва, Саша Кушнер, я – и столько всплывало – в душе, в памяти. И тот вечер в Союзе на общем собрании, когда пьяный Дудин обхамил Глеба, и как Володя обрезал его... К нам подсел Вадим Халупович:

– Вот и ушел Глеб, – сказал он, – и наше поколение уже прошло, всем нам под пятьдесят, а все, что случилось в нашей судьбе, – это одни надежды, которым мы остались верны, ничего, кроме надежд, нам свершить не удалось.

– Ну уж нет, – сказала Нина, – это еще покажет время, это решит история, что сделало наше поколение и что досталось на его долю.

Дома, едва войдя, я увидела на столе Евангелие и раскрыла, глаза прочли: «Еще немного, и мир уже не увидит Меня; а вы увидите Меня, ибо Я живу, и вы будете жить» (От Иоанна 14:19)