Иосиф Натанович Зисман. Как произнесешь это сочетание слов, сразу возникает в памяти на первый взгляд человек очень простодушный, с юмором, типичным для еврейского местечка, откуда его ребенком привезли в Киев в детский дом для детей, чьи родители погибли при погромах. В Киеве тогда был большой подъем в культуре, вскорости быстро расстрелянный. Но при маленьком Иосифе Зисмане в детский дом регулярно приходили лучшие поэты, писатели, художники и скульпторы того времени.

Так что Иосиф Натанович с детства получил мощный заряд художественного понимания мира. И в дальнейшем, живя в Биробиджане, Москве и Ленинграде, он был в кругу талантливых художников, рядом с роскошными собраниями живописи Музея им. Пушкина и Эрмитажа.

Он непрерывно думал о живописи и был одержим ею. Особенный подъем у него случился в последние 15 – 20 лет жизни. Потом он заболел и не смог ходить в мастерскую, чтобы священнодействовать в том уникальном цветном пространстве, которое он сам создавал ежедневно. Простодушным Иосиф Натанович только казался. На самом деле, в результате глубокого длительного постижения законов построения живописной картины, в нем образовался крепкий этический и интеллектуальный стержень, вокруг которого выстраивалось все окружающее его реальное пространство.

На выставке, которую сопровождает этот каталог, представлены в основном живописные работы на бумаге. Обычно все, что сделано на бумаге, принято называть графикой. Но в случае с Зисманом язык не поворачивается назвать это графикой, настолько тонко и точно передается именно живописная сущность мотива. Но живописная эта суть пронизывает крепкий конструктивный, архитектурно-величественный костяк этюда. Мастер быстро отмечает в природе главные составляющие элементы композиции: устойчивые классические соотношения вертикалей и горизонталей рядом с романтикой динамических диагоналей. Эта архитектурная идея пронизана волнами теплохолодных отношений, которые дают зрителю повод вспомнить в себе содержание, казавшееся навсегда забытым.

Сам Иосиф Натанович рассказывал примерно так: «Вот раньше берешь этюдник, картонку или холст, идешь искать мотив. Туда-сюда целый день ходишь, не можешь найти ничего подходящего для этюда, а сейчас выйдешь из дома, где мы гостили в Озерках, и везде мотив – и справа и слева – не надо никуда ходить». Еще один образец зисмановской рефлексии: «Самое главное в работе – это знать, когда остановиться». Этому правилу он следовал только в работе с акварелью или гуашью на натуре. Он мгновенно находил основные составляющие мотива или слева, или справа и быстро и свежо исполнял этюд. Что касается работы в мастерской маслом на холсте, то хотя, с одной стороны, это правило оставалось в силе, но произносилась еще и фраза совершенно противоположного содержания: «Пока работа стоит у меня в мастерской, я не могу себе отказать в удовольствии еще раз ее коснуться». И он касался каждой работы всегда, до конца творческой жизни. Писал всегда большими номерами кистей. Замечательно, что этими большими кистями ему удавалось виртуозно передавать тончайшие, очень реалистические нюансы на стыках больших отношений. Конечно, большая кисть помогает не делать ничего лишнего, но Зисман умел при этом рассказать о сложнейших подробностях в настроении пейзажа и о психологических тонкостях в портрете. О работе акварелью он рассказывал, что она (акварель) ему никак не удавалась. Эти неудачные попытки повторялись до тех пор, пока он не взял большую щетинную кисть, и тогда работа стала его удовлетворять.

На выставке представлено небольшое количество длительных работ маслом, которые рядом с точно остановленными работами на бумаге дадут возможность сравнить фактически два противоположных метода в искусстве очень большого мастера. Это, в сущности, два метода познания. Метод мгновенного озарения при взгляде на природу и реализация этого впечатления на бумаге. И метод длительного, некончающегося колебания жизни на поверхности холста, когда работа движется сразу в двух направлениях – она все больше обобщается, обнажая основные композиционные членения, и еще она немыслимо утончается в цвете. Цвет почти совсем отказывается от тональных различий. Мир, наш реальный мир, постепенно дематериализуется, преображаясь в цветовое свечение, как будто желая исчезнуть. Однако от этого утончения качества цвета мир становится еще более реалистическим, только уже в каком-то другом повороте сознания. Иосиф Натанович Зисман перестал работать за несколько лет до физического ухода из жизни, как будто его бесконечно утончившаяся живопись была слишком груба для выражения истинного положения вещей и его душа, увидев тщетность всех материальных усилий, замолчала. Впрочем, эта гипотеза из самых неправдоподобных.

Сравнение двух методов, о которых было сказано выше, хорошо видно на примерах одного и того же мотива, написанного акварелью или гуашью на бумаге и маслом на холсте. Они хотя и являются по времени сначала бумага, потом холст, но имеют разную природу. Однако в творчестве Иосифа Зисмана действительно существует такой момент, как один и тот же сюжет, который он с удовольствием повторяет, почти не меняя композицию. На этой экспозиции эта тема хотя и будет прослеживаться, но не в полной мере. Видимо, это тема для другой выставки.

Иосиф Зисман прожил очень длинную творческую жизнь. Здесь было много этапов. И, несмотря на то, что его полное созревание было между его семьюдесятью и восьмьюдесятью годами, работы, сделанные в прежние годы и выставленные в небольшом количестве, показывают нам логику развития большого мастера и его искусства.

Сам Иосиф Натанович по этому поводу часто говорил: «Художник должен жить долго», а потом долго и очень правильно объяснял почему...