рецензия на книгу стихов Елены Шварц
"Дикопись последнего времени"

Елена Шварц. Дикопись последнего времени. Новая книга стихотворений. Пушкинский фонд. СПб, ММ1.

Два обманщика в сказке Андерсена говорили, что умеют ткать чудесную ткань, лучшую на свете, но видеть эту ткань могут только умные люди. Они делали вид, что ткут, требовали шелк и золото для своей работы, но на станке у них не было ни одной нитки. Король посылал своих сановников посмотреть, как идет работа. Один за другим приходили в мастерскую честные и умные люди и, конечно, ничего не видели.

"Неужели я дурак?" - думал каждый из них, и начинал расхваливать достоинства невидимой ткани.

И каждый новый человек, слыша, как хвалят ткань другие, присоединялся к дружному хору похвал, чтобы не прослыть глупцом.

Так бывает и в искусстве: многие люди слушают музыку, читают книгу и боятся сказать, что ровным счетом ничего стоящего в ней не нашли, потому что вокруг раздается дружный хор похвал.

"Как же так, - думает человек, - все видят смысл в этой бессмыслице, красоту в этом уродстве, мудрость в этой скудости - один я не нахожу этих достоинств! Должно быть, я глуп или несведущ; никак нельзя в этом признаться!"

И еще один голос присоединяется к хору восхвалений.

Новая книга Елены Шварц "Дикопись нового времени" - еще одна штука невидимой ткани.

Саламандра нежится в огне

Дымом дышит

Пьет золу

Жарко ей и больно ей в воде

В воздухе ей душно

На земле ей скучно...

Если бы эти стихи написал кто-нибудь другой - все не задумываясь признали бы, что они пусты и беспомощны, скверно написаны, безобразно рифмованы, в них отсутствует поэтическая мысль и свойственная поэзии тайна нерукотворения. Но Елена Шварц - ткач знаменитый, все вокруг говорят, что ее ткань божественно хороша, сверкает и переливается всеми цветами радуги, да только глупцам невидима... Значит, чтобы не прослыть глупцом, следует как можно громче ее хвалить. А что рифмы плохи да мысль банальна - так это она нарочно, в этом заключается главная прелесть невидимой ткани, ее новизна.

О человеке я слыхала рано:

Венец творенья, призрак или сон.

Теперь мне кажется, что он

Есть только мыслящая рана...

Что за нагромождение общих мест и банальностей! - хочется сразу воскликнуть. Но невольно останавливаешься: ведь все вокруг видят эту ткань, поют ей хвалу? Значит, не увидев мудрости в этом наборе штампов, я покажу, что ничего не понимаю в поэзии? Должно быть, в пошлости этих слов и заключается главная их прелесть!

"Какая ткань! - кричат вокруг, захлебываясь от восторга, - какая красота, а главное, какое новаторство!"

Ох, как не люблю я это словечко - новаторство! Отдает оно стахановщиной и тринадцатой зарплатой. Можно, конечно, играть на скрипке, встав на голову, прецеденты уже были, это будет, конечно, ново, да только скрипка-то от этого лучше не запоет! И не имеет это самое новаторство отношения к искусству - как сейчас выражаются, это "пиар".

Допустим, это только я - такой ретроград, новаторство для меня - звук пустой, а другим оно до крайности мило. Да только есть ли оно в этих стихах?

Семьдесят лет назад написал Заболоцкий:

Человек, владыка планеты,

Государь деревянного леса,

Император коровьего мяса,

Саваоф двухэтажного дома...

Можно ли найти что-нибудь новое по сравнению с этими стихами в приведенном выше отрывке из Елены Шварц? Можно ли найти новизну в ее стихотворении "Смятенье облаков", если вспомнить Николая Олейникова?

И муравей в траве привстал,

И бронза щек его - кимвал...

Это из стихотворения Елены Шварц. А вы подумали - Олейников? Значит, вы тоже не видите чудесной ткани? Тс-с! А то ведь объявят нас с вами глупцами и невеждами!

Одним отличаются ткачи невидимой ткани наших дней от своих андерсоновских предшественников: те-то знали, что мошенничают, что на станке у них ничего нет, а наши так наслушались похвал и восхищенья, что и сами уже поверили, будто создают что-то прекрасное.

В одном только они предательски проговариваются, в одном вылезают ослиные уши: те, кто создают настоящее, подлинное - безразличны к чужому мнению, хвалу и клевету приемлют равнодушно, потому что знают истинную цену своего труда. Ткачи же невидимой ткани нуждаются в постоянном подтверждении своей гениальности со стороны, потому что в глубине души чувствуют, что грош им цена. Отсюда ревнивое до истерики отношение к любому критическому слову...

В сказке Андерсена все поставил на свои места маленький мальчик: ему не на кого было оглядываться, он не боялся прослыть глупцом и первым закричал:

- А король-то голый!

Где же тот мальчик, который скажет, что трудно написать строку более фальшивую и пошлую, чем Есть существа, чьи сны - молитва,

или стихотворение более пустое, напыщенное и безнравственное, чем

Никого, кроме тебя,

Больше нету у меня,

Свет жестокий, Бог...

Где мальчик, который скажет, что абсолютную внутреннюю пустоту этого стихотворения не искупают "блестящие" рифмы тебя - меня, твоего - своего, лазурном - пурпурном...

Где мальчик, который, исчерпав прочие аргументы, скажет, наконец, не помяни имя Господа всуе - может быть, хоть этим остановив ткацкий станок?

Мальчик, где ты? Ау!

Арсений Барсов