С чего начинается родина? С обмана, отвечают марксисты и либералы. Для первых родина – это ширма, под прикрытием которой обделывает свои делишки буржуазия. Для вторых – это ширма, под прикрытием которой обделывает свои делишки некое антропоморфное «государство». И все-таки дерзну возразить: родина, эмоциональное отождествление себя с каким-то народом дарует человеку три важнейшие иллюзии, без которых он обречен на беспросветное уныние, – это иллюзия могущества, иллюзия красоты и иллюзия бессмертия. Ибо примерно этими иллюзиями и создаются нации.

А когда они перестанут ощущать себя красивыми, они просто исчезнут – у индивида не останется стимулов приносить им хотя бы самые мизерные жертвы. Вот и хорошо, скажут марксисты, когда исчезнут национальные ценности, в мире безраздельно воцарятся классовые. Вот и хорошо, скажут либералы, когда исчезнут все коллективные ценности, в мире безраздельно воцарятся индивидуальные. Права Человека с большой буквы, ибо кроме человека, каков он ни задался, с большой буквы писать в этом мире станет нечего. А поскольку и ему самому будет не на что смотреть снизу вверх, то исчезнут и критерии, велик он или мал. Он будет велик, как бы он ни был мал.

Однако главное препятствие на пути к миру, единственной целью которого был бы человек, – это сам человек. Не имея возможности идентифицироваться с чем-то более могущественным, красивым и долговечным, нежели он сам, человек начинает изнемогать от экзистенциального ужаса перед лицом бесконечно могущественного и бесконечно безжалостного мироздания. И он снова и снова будет искать забвения и утешения в коллективных грезах, сколько бы мы их ни разрушали, как люди принимаются строить новые дома после бомбежек и землетрясений.

И пока мы не поймем, что в политике, в государстве человек ищет решения не только материальных, но и экзистенциальных проблем, до тех пор мы будем наводить порядок в доме, не имеющем стен. Ибо главный дом человека – это его мечты, его иллюзии. Но никакие классовые химеры не могут сравниться в пышности и долговечности с грезами национальными, ибо они апеллируют к самым глубинным, интимным нашим образам – образам единой семьи, единого рода. Да просто-напросто никакие корпоративные родословные не могут сравниться в древности с национальными, а древность – наиболее прозрачный намек на бессмертие.

Интересы государства и личности не так уж и расходятся, ибо они питаются от одной энергетической системы ― системы коллективных фантазий. Я готов с цифрами в руках показать, что алкоголизм, немотивированная преступность, наркомания, самоубийства в огромной степени порождаются общей причиной ― упадком коллективных химер. Но, исходя из парадигмы «экзистенциальное – это цель, а социальное – средство», мы должны заключить, что и провозглашенная ныне борьба с коррупцией всего лишь средство.

Средство чрезвычайно важное, требующее неустанных трудов, неусыпного внимания и так далее, и так далее, но все-таки не более чем средство.

Расписывая (и совершенно справедливо) коррупцию как опаснейшее социальное зло, обычно говорят о том ущербе, который она наносит экономике. Но не случайно, я думаю, слово коррупция переводится не как ущерб, а как порча. Только что же она портит? Она портит нашу любовь к тому дому, в котором мы живем. Мы перестаем ощущать его красивым, а без этого не устоит ни один национальный дом.

Главный ущерб коррупция наносит не экономике, а идеальному образу страны . Однако любить родину, гордиться ею, считать ее прекрасной только за то, что в ней низок уровень коррупции, невозможно. Мы восхищаемся и людьми, и народами не за их чистоплотность, а за их свершения, за позитивное, а не за отсутствие негативного. И меня тревожит то, что за борьбой со всевозможными национальными пороками мы почти забыли о приумножении национальных достоинств. Об исторических свершениях, ибо только долговечное создает единство народа, единство предков и потомков.

В чем упрекал Лермонтов свое поколение? Не в коррумпированности, которая и тогда держалась на рекордном уровне, но в том, что оно не бросило векам ни мысли плодовитой, ни гением начатого труда. Россия Золотого века, века Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова, Блока была классически коррумпированной страной. Но эта проблема только мелькала где-то на периферии их творчества, у них были более важные цели – кажется, только в такой многофигурной панораме, как «Анна Каренина» имеется сценка, в которой Стива Облонский устраивается в некую железнодорожную фирму на несообразно высокое жалованье. И все-таки их век, их творения остаются и поныне самым главным, чем мы гордимся и благодаря чему ощущаем себя единым народом. В центре нашего (и всемирного!) образа русского Золотого века остаются и останутся его достижения, а не его коррупция.

Можно, стало быть, сделаться великой страной, великим народом и при высоком уровне коррупции!

А что оставим потомкам мы? В чем наши более важные цели? Каковы будут великие достижения, по которым нас запомнят?

Все-таки векам остается здание, а не чистота в доме…

И хотя наводить чистоту чрезвычайно важно, это все же не может заменить возведения стен – исторических свершений, поражающих воображение потомков. Об этой задаче мы совершенно забыли, лихорадочно обустраивая дом без стен. Разве что иногда отвлекаемся, дабы осмеять понятие «национальная идея»: живут же, мол, все приличные народы безо всяких идей, а грязи (коррупции), между прочим, у них изрядно поменьше, чем у нас. Хотя еще большой вопрос, живут они или доживают, большой вопрос, что заставит их приносить серьезные жертвы, если, избави Бог, на них навалится какое-то серьезное испытание.

А вот на нас оно уже навалилось. И потому нам остро необходимо видеть в своей стране источник не просто удобств, но высоких переживаний, питающих нашу связь с вечностью, которых одна лишь чистота и порядок породить не могут.

Однако восхищать, поражать воображение своих граждан великими свершениями государство не сумеет без возрождения национальной аристократии, без творцов и служителей наследственных («бессмертных») грез. Именно аристократы духа, настроенные на служение бессмертному, творят великие дела, порождая и в остальных чувство собственной неординарности, собственной долговечности. Весь комплекс устремлений аристократического слоя и оказывается той самой национальной идеей, которая не декларируется, но осуществляется.

Прогрессивная печать немало и во многом даже справедливо потешалась над склонностью советской власти создавать коров-рекордисток, быков-рекордистов, однако в мире людей это было бы жизненно необходимой политикой. Я имею в виду всемерное расширение – особенно в провинции – сети школ для наиболее одаренных и наиболее романтичных в науке, искусстве, военном деле, спорте...

Ставка на одаренных должна сделаться первым лозунгом дня, а борьба с коррупцией только вторым.