Создатели документальной ленты о Валентине Берестове , презентация которой прошла в Фонтанном доме 18 октября, назвали свое широкоформатное детище «Знаменитый «Неизвестный». Действительно, в случае с Берестовым перед нами досадное, но довольно распространенное явление: стихи поэта известны, а сам он – нет.

Признаться, я и сам долгое время не знал о существовании этого стихотворца, со смерти которого в апреле этого года прошло десять лет. Даже тогда, когда в моем компьютере поселился его голос, понятия не имел, кому этот голос принадлежит. Кто-то из друзей дал диск с аудиозаписью вечера памяти Мандельштама, которая, судя по всему, была сделана где-то в начале 90-х. Я почему-то был абсолютно уверен в том, что мандельштамовские «Стихи о неизвестном солдате» там читает некий актер – он представлялся мне сухим интеллигентным стариком с точеным лицом и длинными волосами, восторженным идеалистом старой закваски. И всё-таки, читал он вовсе не как актер – без нарочитого «выражения», без ненужной игры, разрушающей тонкую интонационную плоть стиха. И в то же время - без равнодушного к смыслу маятникового раскачивания от строки к строке, от рифмы к рифме – манеры, присущей многим нынешним стихотворцам. Он читал «Солдата» с огромным волнением и дрожью, нараставшими к концовке: «Наливаются кровью аорты/ И бежит по рядам шепотком/Я рожден в девяносто четвертом/Я рожден в девяносто втором…». Что и говорить, это странное, но такое понятное стихотворение невозможно читать без волнения. Валентину Берестову – тем более, ведь он пятнадцатилетним подростком услышал «Солдата» в гостях у Анны Ахматовой в Ташкенте. Тогда он на полчаса выпросил текст у Надежды Мандельштам – она преподавала ему и его сверстникам, оказавшимся в эвакуации, английский язык. О том, как Надежда Яковлевна это делала, воскресший на экране Валентин Берестов очень смешно рассказывал в музее Анны Ахматовой 18 октября. Об Ахматовой он тоже рассказывал – о том, как она благословила его на литературный труд, и о том, как варила ему в Ташкенте плов. Говорят, Анна Андреевна, прочитавшая короткие юмористические стихи Берестова , сказала ему: «Отнеситесь к этому как можно серьезнее. Так никто не умеет».

На экране Валентин Берестов вспоминал и о Корнее Чуковском – видимо, этот блестящий литературный критик, прославившийся совсем другими вещами, и определил формирование Берестова как детского поэта. Автор «Мухи Цокотухи» писал о нем: «Этот четырнадцатилетний хилый подросток обладает талантом огромного диапазона, удивляющим всех знатоков. Его стихи классичны в лучшем смысле этого слова, он наделен тонким чувством стиля и работает с одинаковым успехом во всех жанрах, причем эта работа сочетается с высокой культурностью, с упорной работоспособностью. Его нравственный облик внушает уважение всем, кто соприкасается с ним». С годами Валентин Берестов эти качества не растерял. О его доброте и порядочности на вечере в музее Ахматовой говорили много – и с экрана, и «вживую». Ничего удивительного - тут мы имеем дело с типичным случаем «детского поэта».

Детский поэт – чем он отличается от «взрослого»? Что именно в судьбе и характере талантливого человека заставляет его отказаться от претензий на звание «серьезного» автора и начать писать для безмозглой детворы? «Взрослый» может быть злым. Он может быть мрачным и даже безнравственным. Волшебнику Блоку мы прощаем его ликование по поводу гибели «Титаника», его приятие большевизма, его всенощные бдения в ресторациях и борделях. Мы закрываем глаза на мизантропию и желчность Лермонтова. Маяковскому можно было быть хулиганом и грубияном, Есенину – кабацким завсегдатаем, дебоширом и плохим отцом. Настоящему детскому поэту – наверное, никогда. Не будем трогать Олейникова с Хармсом, которые в эту профессиональную категорию все-таки не входят. Но человек, нашедший себя в том, чтобы писать для детей, и делающий это с мастерством и вдохновением – статья особая. Это было понятно, когда ученики Берестова , теперь уже давно вышедшие из ученического возраста, один за другим подходили к микрофону – с воспоминаниями о мэтре, с рассуждениями о поэзии и о жизни вообще, со стихами. Два «детских» стихотворца производили куда более благоприятное впечатление, чем два «взрослых» - сумрачных бородача с философской обидой на жизнь. У «детских» и внешность другая – более здоровая, что ли. Видимо, чтобы писать для детей, надо самим одной ногой задержаться в той стране, откуда мы все родом, нужно обладать своего рода высоким инфантилизмом. Таков, судя по всему, был и Валентин Берестов.

Конечно, он был больше, чем «детский» поэт. Не только потому, что слыл человеком энциклопедической образованности. В его легких, простых, как будто для «среднего школьного возраста» написанных стихах нашли отражение события семейной истории, неотделимые от событий эпохи – например, полный абсурда допрос отца в ГПУ или будничное посещение медучреждения, из стен которого десятки тысяч здоровых юношей постарше отправлялись в адскую мясорубку войны. Но и в текстах, специально нацеленных на аудиторию «недомерков» (так детей в своем «Сумасшедшем корабле» называла Ольга Форш ), столько доверия к их разуму, такая крепкая философия оптимизма, такая жизненная мудрость… По-моему, настоящие, талантливые стихи для детей не могут не нравиться и читателям изрядного возраста. Если, конечно, эти читатели – тоже настоящие.

Так странно было увидеть на экране этого рыхлололицего пожилого человека в больших очках, за которыми блестели озорные детские глаза. Ничуть не похожего на того гипотетического утонченного актера, так взволнованно, так хорошо читавшего «Стихи о неизвестном солдате». Мандельштам и Берестов – казалось бы, такие разные судьбы, такие разные стихи…