От переводчика

 

То, что я сейчас делаю, есть филологическое безобразие. Разумеется, переводить следует с языка оригинала – то есть, в данном случае, с испанского. Но испанского я не знаю, а дать русскому читателю первое, пускай совсем предварительное, представление об этом замечательном колумбийском мыслителе мне все же хотелось – поэтому перевожу его, на свой страх и риск, с немецкого. В самом деле, Николас Гомес Давила (ударение на первом слоге) еще, кажется, не открыт в России. Его и на Западе начали открывать только в самом конце жизни (1913 – 1994). Давила писал для себя и для узкого круга друзей; жизнь его, небогатая событиями (юность в Европе, затем долгие годы, почти безвыездно проведенные в Колумбии, в доставшемся от родителей имении, в окружении любимых книг) кажется сознательно выстроенной по принципу отталкивания от ненавистной автору «современности». Тем не менее, несколько книг его афоризмов переведены на основные европейские языки; известность его растет; будем надеяться, что и русские переводы скоро появятся.

Алексей Макушинский

 

 

 

 

 

Единственное надежное прибежище от глупости – это смирение.

 

Только тот художник имеет будущее, которому критика отказывает в актуальности.

 

Гойя видел демонов, Пикассо был их сообщником.

 

Возможность продать публике любой артефакт под именем искусства есть феномен демократический.

 

Подлинные произведения искусства взрываются в стороне от своего времени, как снаряды, оставшиеся на поле боя.

 

Художник, которому не хватает оригинальности, чтобы создать свой собственный, ни на что не похожий мир, примыкает к авангарду.

 

Только мы сами способны отравить те раны, которые нам наносят другие.

 

Только одиночка спасется от провинциальности.

 

Современно то, что остается, когда поэзия убита.

 

Стихи пишутся не для того, чтобы мы их читали, а для того, чтобы мы их вспоминали.

 

В любую эпоху современная литература – злейший враг культуры. Ограниченное время, которым располагает читатель, губится чтением сотен посредственных книг, притупляющих его критические способности и портящих его литературную восприимчивость.

 

Опытный читатель видит уже по первому прилагательному, что книга никуда не годится.

 

В эпоху, когда средства массовой информации занимаются безграничным распространением глупостей, образованный человек познается не по тому, что он знает, но по тому, чего он не знает.

 

Результаты современной «эмансипации» заставляют с горечью думать об утраченном «буржуазном ханжестве».

 

Умный отчет о поражении есть тонкая победа побежденного.

 

Младые поколения бродят среди обломков европейской культуры, как японские туристы среди развалин Пальмиры.

 

С каждым днем все проще становится понять, что именно заслуживает нашего презрения – то, чем восхищается современный человек и что превозносят до небес журналисты.

 

Мы покончили с неграмотными людьми, чтобы увеличить число необразованных.

 

Современный человек твердо верит, что только нечистое – подлинно.

 

Любая цивилизация – это диалог со смертью.

 

Варвар всего лишь разрушает; турист оскверняет.

 

Цивилизованные люди – это не продукт цивилизации, а ее причина.

 

Иерархии – небесного происхождения. В аду все равны.

 

Культура жива, пока она является времяпрепровождением. Она умирает, когда становится профессией.

 

Когда оседает пыль, поднимаемая великими событиями современной истории, историк дивится посредственности ее протагонистов.

 

Французская Революция кажется поразительной тому, кто ее плохо знает, чудовищной тому, кто ее знает лучше, и гротеском – тому, кто знает ее хорошо.

 

Все «проблемы современной молодежи» смертельно скучны.

 

Индивидуум становится интересен только тогда, когда он теряет свои иллюзии.

 

Умный взрослый человек – это такой человек, в котором жив ребенок и умер подросток.

 

Философия заканчивается, когда она перестает задавать простые вопросы.

 

Неверие – это не грех, а наказание.

 

Только религия способна быть популярной, не будучи вульгарной.

 

Достойный человек тот, кто предъявляет себе требования, которых внешние обстоятельства не предъявляют ему.

 

Ничто так не разрушает вкус, как патриотизм.

 

Революции повергают в ужас, предвыборные кампании вызывают омерзение.

 

Революционеры в конечном итоге разрушают именно то, что делало выносимым социальное устройство, против которого они взбунтовались.

 

Подлинного писателя занимают его собственные проблемы, неподлинного – проблемы читателя.

 

Цинизм – вовсе не признак проницательности. Это признак бессилия.