I

 

«Был человек в земле Уц », – так начинается эта книга.

Итак, был такой человек. Звали его Иов. Безвестный автор сразу выкладывает перед нами положительную характеристику, достойную героев «Семнадцати мгновений весны»: «Был человек этот непорочен, справедлив и богобоязнен и удалялся от зла». Далее – анкетные данные: семейное положение, социальное, имущественное. Указывается округлённое количество голов крупного и мелкого рогатого скота, а также прочего движимого имущества, включая детей. Справка впечатляет: Иов крут.

Отпрыски богатых родителей редко отличаются примерным поведением. Многочисленные дети Иова, периодически устраивающие алкогольные вечеринки, наверное, не исключение, и чтобы подстраховать своих чад, Иов регулярно делает небесному покровителю дополнительный подгон в виде жареного мясца. Всесожжение – так это называется.

Пока лучший из смертных благоденствует на земле, пока его дети-мажоры собираются на очередную пирушку, на небесах идёт совещание. В роли докладчика – некто «противоречащий» или «сатана», кстати, исходя из контекста, один из «сынов» Самого. Этот парень обошёл землю и все видел – прямо как Гильгамеш. «Ну как там мой Иов?», –  спрашивает Главный, не без удовольствия перечисляя достоинства своего любимца...

Кстати, а с какой целью Он интересуется? Наверное, просто приятно об этом поговорить, вот и все. А то можно подумать, что всевидящий Бог оказывается не так уж всевидящ, если справляется у чёрта, как там поживает Его фаворит, в числе достоинств которого, как было указано выше и как подчеркивает Вопрошающий, – богобоязненность. Пожалуй, в перечне положительных качеств это – главное. Боится – значит уважает, да и вообще мужик хороший, крепкий хозяйственник, примерный семьянин. Бес пытается заставить усомниться в кристальности Иова, предлагает проверить его на вшивость, для чего лишить всего имущества и вообще – всего. И Господь как-то сразу соглашается: то ли простодушно поддаётся на эту уловку, цель которой – дискредитировать богатенького святошу, то ли блефует, собираясь дать злому своему отпрыску обгадиться самому. Ради такого дела не то что живность не жалко, а и десятерых детей Иова завалить (в буквальном смысле, обломками рухнувшего дома) – раз плюнуть. Все эти тысячи блеющих и мычащих, все эти верблюды, овцы и волы подъяремные, все эти юные сыновья и дочери, не говоря о пастухах и слугах, – лишь расходный материал для божественного эксперимента. И эксперимент этот начинается. Скотина частью угнана врагами, частью сгорает заживо, пастухи переколоты «острием меча», сыновья и дочери умирают лютой смертью под грудами камней.

«Бог дал, Бог взял», – только и говорит Иов, лишившийся всего и сразу. Говорит – и воздает Ему, давшему и взявшему, хвалу. Что и требовалось доказать.

Во время следующего небесного совещания «противоречащего» высочайше журят за то, что «наущал» против Иова. Но плохиш не теряется, предлагает отобрать у нищеброда последнее, что у него (кроме ворчащей жены) осталось. Единственное, что ещё не отобрано, – здоровье. Как известно, лучше быть здоровым и бедным, чем… Короче, будучи гниющим заживо калекой, даже самый кроткий человек нет-нет да и возропщет. И снова получено «добро». Опять-таки, не будем спрашивать, зачем эта кошмарная проверка, если Он и так всё про всех знает, в том числе понимает, как каждый из рабов его поведёт себя в предлагаемых обстоятельствах. Мы имеем дело не столько с сакральным текстом, сколько с произведением литературы. Тут требуется сюжет и персонажи, наделённые характерами. С характером Смотрящего всё понятно. По нашим меркам – жесток, мстителен, ревнив, да ещё к тому же самолюбив до крайности. В разговоре (вернее – монологе) с новоявленным бомжем и инвалидом, в речах которого появились намёки на протест, Основной долго расписывает свои достоинства, похваляется неимоверной крутизной, оказывая моральное давление на человека-муравья. Он в буквальном смысле играет мускулами: предлагает померяться силами: «Такая ли у тебя мышца, как у Бога?» Среди прочего Глаголящий из бури в заслугу себе ставит сотворение бегемота. Так и говорит: «Бегемота Я сотворил!» «Под всем небом все Моё», –  без ложной скромности настаивает Он.

Вообще, горний собеседник Иова ведёт себя как пахан. За гнилой базар кореша Иова попадают на деньги: небесный Смотрящий точно указывает, сколько голов крупного рогатого скота они теперь Ему должны.

Проконтролировать передачу имущества на небо поручается виновнику торжества – Иову. Кстати, друзья-приятели наказаны вроде бы ни за что. Всё, что они говорили – в общем, вполне по понятиям, никто не заикнулся, что Бог не прав. Наоборот, Иова подозревают в грешках, за которые его и нахлобучили. Они советуют потерпевшему не раскисать и журят его за малодушие. Они приехали издалека, чтобы соболезновать другу, они добросовестно разорвали свои одежды, посыпали голову песком и просидели рядом с ним семь дней и семь ночей. При этом никто не предложил страдальцу реальную помощь: подкинуть пяток овец или пару волов, подкормить, подлечить и так далее. Все понимают, что Иов не просто так бедствует, что он наказан небом, и в божественный замысел не вмешиваются. В их речах – обывательский здравый смысл, умеренность и аккуратность. Но Основной недоволен ими. Вину их Он формулирует так: «говорили о Мне не так верно, как раб мой Иов». И это сказано после высочайшей констатации, что в речах Иова «смысла нет». Но в этой алогичности есть своя логика. Приятели Иова слишком правильные. Они зануды, они безвестному автору ро́мана про Иова неприятны, ибо, не побывав в пограничной ситуации, в которой оказался Иов, не прочувствовав, почём фунт лиха, они остаются диванными аналитиками, берущимися рассуждать о глобальных вещах. Говорят они прописные истины. А главное, в отличие от доведённого до ручки Иова не жаждут диалога, не просят ничего объяснить. Им и так всё понятно. Иов же без конца вопрошает и ропщет, но это ропот любящего человека.

Экзистенциальный опыт Иова ставит его выше «бесполезных врачей», как он называет своих увещевателей. Они этого не понимают: «Что знаешь ты, чего бы не знали мы?» Но человек, пребывающий в сплошной пограничной ситуации, поставленный на край пропасти, сполна прочувствовавший свою бренность, знает гораздо больше всех тех, кто вещает изнутри своей зоны комфорта.

Впрочем, всё заканчивается преотлично: размер имущества Иова увеличивается в два раза, у него рождаются новые сыновья и красавицы-дочки. О тех, погибших, никто не вспоминает, – что было, то сплыло. Здоровье страдальца полностью восстановлено, впереди у него долгая счастливая жизнь.

 

 

 

II

 

Но довольно кощунствовать. Бог Ветхого завета ни в чём не виноват. В книге Он таков, каким его готовы были видеть люди земли Уц , каким представлял Его себе безымянный автор в силу своего мировосприятия. Потому-то и понадобились все эти понты с бегемотами. Полукочевники аравийских степей, как и любые дети архаики, а тем более сыны Востока, уважали силу и богатство, они и вообразить себе не могли, что вождь над вождями, Бог может явить себя как-то иначе и разговаривать по-другому. Главное, что – разговаривает, и в этом заключается момент прогресса: Господь лично обращается к человеку, непосредственно откликается на его мольбу. Хотя упорно держит дистанцию и не даёт прямых ответов ни на один заданный вопрос.

Господь отвечает Иову «из бури». Для устрашения – самое подходящее. Человеку той эпохи и в голову не могло прийти, что Всевышний способен явить себя как-то иначе. Только из бури, только в блеске молний, на худой конец в виде горящего куста. Но что можно донести «из бури»? Нагнать страху, поразить величием, ошеломить, заставить трепетать, уткнуться лицом в песок, подобно Исайе, закрыть лицо, как Илия и Моисей.

Подлинный ответ будет потом – когда не из бури, а из человеческих уст услышат потомки Иова слова утешения и ободрения. Это потом им всё объяснят и всё пообещают. А пока – страх и трепет перед великой необъяснимостью, сокрушающей иррациональностью. Но Бог не может быть иррационален абсолютно, в Его действиях должна быть своя логика. Её-то и пытается постичь многострадальный герой, он всего-то лишь просит объяснить: за что? Он всё приемлет, он со всем соглашается, но всё-таки хочет знать: за что? Чтобы пришёл лично к нему и если не пожалел, то хотя бы объяснил. Он не понимает, что объяснять что-либо бессмысленно. Как разговаривать с существом заведомо ограниченным, стиснутым в прокрустовым ложе пространственно-временного континуума? Как показать слепому, какого цвета небо, как объяснить двухлетнему ребёнку устройство космического двигателя? Вот и приходится вещать про бегемота и левиафана, риторически вопрошать: «Где был ты, когда Я творил небо и землю?»

Настоящая причина невыносимой тоски Иова – не в горечи потерь, не в струпьях и язвах, а в отсутствии диалога с Богом. Перед нами – драма неразделённой любви, классическая ситуация, в которой один любит, а другой позволяет себя любить. Бог доволен Иовом, он с лихвой компенсирует ему понесённые убытки, но любит ли Он его? Скорее всего, любит, но в те времена человек до этой мысли ещё не дорос.

Стенающий в гное и прахе Иов уверен, что контакт с космическим разумом невозможен: «Если бы я воззвал, и Он ответил мне, – я не поверил бы, что голос мой услышал Тот, Кто в вихре разит меня и умножает безвинно мои раны…». Иов тоскует о заступнике, о связном между человеком и небом: «Нет между нами посредника, который бы положил руку свою на обоих нас». Доходит до форменного абсурда, когда наш герой восклицает: «Заступись, поручись Сам за меня перед Собою! Иначе кто поручится за меня?» Стоит ли говорить, что в этой тоске, в этом томлении духа – заявка на новую религию, в которой дистанция между человеком и Богом сократится предельно – так, что можно будет и поцеловать, и вложить персты.

Посредник придёт обязательно. И придёт Он к своим, но свои, как сказано в другой книге, Его не примут.