Батл Оксимирона и Славы КПСС во время его проведения смотрело 3 миллиона человек, а к настоящему моменту посмотрело уже более 20 мллионов, то есть, как я понимаю, около одной восьмой населения страны. Сами по себе эти цифры лично меня не слишком впечатляют, потому что из истории известно, что массово люди, как правило, предаются наиболее примитивным видам досуга. Увы, такую аудиторию не способно собрать ни гениальное выступление Ульяны Лопаткиной, ни выставка драгоценной живописи (ну вот только что в Москве экспонировали Моранди), ни семинар замечательного философа Сергея Чебанова (да кто ж его знает!), посвященный предельным вопросам.

По своему художественному или интеллектуальному потенциалу они и пресловутый батл – явления не сопоставимые. Но первые становятся достоянием единиц. Последний же приковал к себе внимание миллионов. Почему?

Ответов несколько и первый довольно прост: чтобы разбираться в балете, живописи, философии или поэзии необходимо владеть их специфическими языками, которые, зачастую, сложнее и развитие иностранных языков. Но если необходимость изучать последние у людей обычно сомнений не вызывает, то про такой же подход к первым чаще всего забывают. Сейчас мы имеем, к сожалению, печальную ситуацию, когда в абсолютной своей массе люди оказываются вне контекста искусства, философии, истории, науки. То есть вне культурного контекста, который только и является проводником смыслов в котором только и может осуществляться какое-либо содержательное высказывание, более того – закрепление духовного опыта, опознавание себя.

Человек, это животное, живущее помимо мира природы в еще одном – смысловом. И поскольку в отличии от физических объектов, он не дан нам в непосредственном ощущении, требуется посредник, без которого не может осуществляться коммуникация по поводу смыслов и ценностей. Этим посредником и служит культура – явление сложное, многоаспектное, связанное одновременно и с духовной и с социальной сферой существования homosapiens .

Итак, почему батл, а не балет, выставка, концерт музыки Баха или философская лекция? Потому что в первом случае от зрителя как-бы ничего не требуется, никакой специальной культурной осведомленности, никакой погруженности в контекст. В первом приближении батл являет собой обыкновенный словесный мордобой и встраивается в длинную и очень древнюю цепочку агонов, начиная от состязания аэдов в гомеровской Греции, сатирических взаимопоношений ирландских филидов VI - VII вв. или пикировок острословов в каких-нибудь французских аристократических салонах времен Короля-солнца. Кстати, панчи, на которых и держатся баталии реперов – ничто иное, как превращенная и упрощенная форма салонных максим, которые, естественно, обходились без обсценной лексики, но тем и были замечательны, поскольку остроумно умели называть вещи своими именами, не прибегая к «тяжелой артиллерии» мата.

Можно сказать, что высокое искусство словесного фехтования выродилось сначала в «поэтический бокс» (например, у футуристов), а нынче и вовсе стало «реповскими боями без правил». В истории культуры всегда воспроизводится одна и таже нехитрая закономерность: чем менее разветвлен и укоренен в традиции набор языковых и смысловых средств, которыми пользуются агонисты, тем большую роль начинает играть в их самопрезентации прямая эмоциональная заряженность и, соответственно, тем большую аудиторию им удается собрать. Забегая вперед отмечу, что с этой точки зрения, Оксимирон проиграл Гнойному ещё до начала батла. Уже в предварительном интервью было видно, что ему не хватает энергии, эмоционального заряда и куража.

Но вернемся к батлам. Забавно, но чем меньше требований на укорененность в культуре этот жанр предъявляет к участникам агона и зрителям, тем ограниченнее делается поле действий соревнующихся, а репертуар их «предъяв» тематически беднее.

Вторая причина, по которой проиграл Оксимирон кроется в том, что в третьем раунде он попытался выйти за невидимую черту этой принципиальной ограниченности жанра. Ведь единственной адекватной формой панчемордования являются оскорбления и сплетни (а раз так, то обязательно с привлечением ненормативной лексики). Меж тем, наш герой вдруг стал апеллировать к высокой культуре (Гумилёв) и рассуждать, а также – о ужас! – отказался от мата.

В этом плане Оксимирон на самом деле выиграл третий раунд, поскольку дерзновенно пожелал нагрузить им же созданный жанр работой со смыслами и рефлексией. То есть, вознамерился его реформировать, но, как и следовало ожидать, тут же и проиграл, ибо выяснилось, что в силу своей подспудной ограниченности, этот жанр не реформируем. Он рассчитан на «всех», значит не предполагает сложной игры с оттенками смыслов, и опознавания культурных аллюзий, значит предельно жёсток в своей протестной нацеленности и эмоциональной однозначности. Оксимирон попытался рисовать красками в мире черно-белых концептов – и, естественно, никто не различил его, прямо скажем, пока ещё вполне примитивных колористических штудий. Для понимающих его открытие в книге «Тысячеликий герой» архетипического механизма инициации, лежащего в основе культурных традиций вех народов мира, выглядит изобретением велосипеда. Возникает подозрение, что оксфордское образование Окси носит вполне поверхностный характер. Впрочем, знаем мы эти современные продвинутые университетские курсы!

Последний мой пассаж, как ни странно, имеет прямое отношение к третьей причине, по которой Оксимирон проиграл Славе КПСС и это, как я думаю, самое интересное.

Речь о том, что в нашей, казалось бы так далеко продвинувшейся на пути прогресса, модернистской и уже даже постмодернистской цивилизации наблюдается удивительное явление: массовый человек массово же выражает недоверие к тому, что, собственно, и придаёт ему статус человека — к традиционной культуре (а культура замечу, только и может быть традиционной, потому что даже, если мы сбрасываем с парохода современности Пушкина, Достоевского и прочих, то, во-первых, нужен всё-таки уже плывущий пароход, и, во-вторых, те, кого можно сбрасывать). Причина этого недоверия двойная. С одной стороны, полнейшая дремучесть человека общества массового потребления в вопросах гуманитарного (не говоря уже о техническом) знания. С другой стороны, кризис элит (в том числе и культурной элиты), которые в отсутствии квалифицированного контроля со стороны населения превратили жизнь подведомственного социума в сплошное поле симуляций: что ни возьми – бесплатную медицину, массовое образование, политику, эстраду, литературу, юриспруденцию, журналистику, даже защиту кандидатских и докторских диссертаций – список можно продолжать.

На практике это означает, что сегодня массовый человек не доверяет никаким раскрученным брендам в области политики и культуры (жаль, что сюда же попадает и вся мировая классика, плохо усвоенная и уродски преподнесенная еще в школе). Певец, поэт, политик, шоумэн, кинематографист, пробившийся в топ невольно ассоциируется не с подлинными художественными достижениями и интеллектуальными прорывами, а с клановостью, пиар-акциями и деньгами. Предлагаемая сверху система ценностей и культурных доминант выглядит осетриной второй свежести и рождает протест, тем более агрессивный, что, как я уже сказал, внеконтекстное состояние сознания современного человека никак не позволяет ему отделять мух от котлет. Всё массовое с неизбежностью делается товаром и начинает функционировать по законам единой системы, корыстные цели которой лицемерно прикрываются рассуждениями о либеральных ценностях или патриотизме (одно другого стоит).

Реп в целом и Оксимирон в частности воспринимаются изголодавшимися по подлинности людьми как представители новой волны, порвавшие с «заумной», а потому априорно лживой высокой культурой и её представителями во власти и искусстве. Сама внеконтекстуальность массового сознания требует утопии такой поэзии, которая, игнорируя запреты и правила, говорила бы о настоящем и являла бы героическое столкновение личностей, их эмоций и позиций. Оксимирон с его неофициально заработанной известностью, с его декларируемым нонкомформизмом, с его поэтикой, сочетающий мат с лексикой философского словаря (наш – простой, простой, да ученый!) должен был поэтому в глазах этой многомиллионной, преимущественно молодежной аудитории, оказаться героем, противостоящим не просто официозу, но глубоко укорененному лицемерию нашей сегодняшней общественной и частной жизни. Треки Мирона воспринимались, как знамя этой борьбы, а победы в батлах свидетельствовали о неоспоримом лидерстве. Всё это привело к забавному результату. Он стал широко известен, а значит и творчество его, и он сам как знаковая фигура сделались ещё одним продуктом, осваиваемым системой массового потребления. Из которой, замечу, никуда не деться – разве что прекратить выступать, писать синглы и уйти отшельником в пустыню, а не навещать на телеэкране «Вечернего Урганта». Вот главная причина проигрыша Оксимирона, и уличивший его в несоответствии собственным же декларациям Гнойный был совершенно прав. Проблема только в том, что в этой игре убивший дракона занимает его место. И теперь роль продукта, перевариваемого рынком скандальной известности, уготована самому Славе КПСС.

В конце концов эволюция Оксимирона, как человека талантливого – закономерна. Ещё Пушкин писал в статье, посвященной Баратынскому «Понятия, чувства 18-летнего поэта ещё близки и сродны всякому; молодые читатели понимают его и с восхищением в его произведении узнают собственные мысли и чувства, выраженные ясно, живо и гармонически. Но лета идут, юный поэт мужает, талант его растет, понятия становятся выше, чувства изменяются. Песни его уже не те. А читатели те же и разве только сделались холоднее сердцем и равнодушнее к поэзии жизни. Поэт отделяется от них и мало-помалу уединяется совершенно. Он творит для самого себя и, если изредка ещё обнародывает свои произведения, то встречает холодность, невнимание и находит отголосок своим звукам только в сердцах некоторых поклонников поэзии, как он уединенных, затерянных в свете».

Оксимирону предстоит выбор: либо, развивая своё творчество, делая его все более культурно укорененным, отказаться от жанров, исключающих тонкую работу со словом и рефлексию (тем самым потерять массовую аудиторию), либо в погоне за Славой (хотя бы и КПСС) повторять уже пройденное, становясь постепенно образцовым продуктом массового потребления, чем-то вроде реповской Аллы Пугачёвой.