В книге Александра Кушнера «Земное притяжение» есть, как мне кажется, совершенно особенное стихотворение, разговор о котором позволяет сформулировать вещи, важные для понимания поэтического искусства как такового. Каждый из нас руководствуется своими представлениями о плохих и хороших стихах, и эт и представления основаны на собственном читательском и жизненном опыте. Однако мы зачастую не в состоянии сформулировать почему стихотворение, интуитивно кажущееся нам хорошим, на самом деле является таковым.

«Запустение» Кушнера – лучшее доказательство того, что возможности традиционного стиха не только не исчерпаны, но и, по-видимому, неисчерпаемы, потому что все открытия здесь происходят не на формальном, а на смысловом уровне:

 

ЗАПУСТЕНИЕ

Были, были когда-то у нас на даче

И клубника, — возни с ней! и с кабачками, —

И капуста, и помнится цвет цыплячий

Огуречных цветов, их усы с крючками,

Завитушки и стрелы других посадок,

Серебристые щупальца и спирали…

Мой отец обожал на земле порядок

И усердье ценил — не любил печали.

Он вручал мне лопату, с его инфарктом

Ни копать, ни склоняться нельзя над грядкой.

Я старался, подстегнут его азартом,

Был рабочею силой, шутил: “лошадкой”,

А сейчас, в его возрасте, все забросил,

Пробираюсь меж зарослями густыми.

Только яблони все еще плодоносят,

Но давно нет приствольных кругов под ними.

Тень отца недовольна мной, бедный призрак

С офицерскою честью своей и долгом,

Не сердись на меня! Час свиданья близок,

Я чуть-чуть на пути задержался долгом,

Но люблю горицвет, полевые травы,

Белопенную сныть, молочай, люпины,

Вытесняющие стариков по праву

Равнодушной природы, без скорбной мины.

 

Автор напрямую отсылает к известным нам великим стихам, «Запустению» Евгения Боратынского, варьируя тот же сюжет. Меняются, кажется, только декорации: встреча с тенью умершего отца происходит не в заброшенном имении, а на даче.

Но дело, конечно, не в декорациях.

Боратынский серьёзен и торжественен. Полуразрушенное и опустевшее имение – символ земной жизни, обреченной уступить место «несрочному» (вечному) грядущему в лучшем мире, где и состоится встреча с отцом:

 

Давно кругом меня о нём умолкнул слух,

Прияла прах его далёкая могила,

Мне память образа его не сохранила,

Но здесь ещё живёт его доступный дух;

Здесь, друг мечтанья и природы,

Я познаю его вполне:

Он вдохновением волнуется во мне,

Он славить мне велит леса, долины, воды;

Он убедительно пророчит мне страну,

Где я наследую несрочную весну,

Где разрушения следов я не примечу,

Где в сладостной сени невянущих дубров,

У нескудеющих ручьёв,

Я тень священную мне встречу.

 

Поэт не озабочен деталями – цветы, дерева, трава, листва… Это скорее Платоновские идеи, нежели конкретные предметы материального мира. Потому что только идеи не подвержены порче и разрушению, и не омрачают душу, суля скорую разлуку. «Мне память образа его не сохранила», – пишет Боратынский об отце. Героем его стихотворения является не человек, а дух, призрак, навсегда утративший земные черты.

«Запустение» Кушнера, как ни странно, превращается в свою противоположность – полноту и даже – в каком-то смысле – избыточность. Каждое растение названо по имени (сныть, молочай, люпины…), а отцу автор рисует целую биографию, обозначая ряд значимых деталей (офицерское прошлое, перенесённый инфаркт, строгость, усердие и любовь к порядку).

Для Боратынского имение – образы прошлого, ценные, прежде всего, в этом, символическом качестве. Для Кушнера дача – это не только воспоминания юности, но и живые цветы, яблони и клубника, краски и запахи этой жизни, отступающей, но имеющей свою очевидную прелесть.

Боратынский рисует образ грядущего бытия в лучшем мире, надеясь на посмертную встречу с отцом. Обращение Кушнера к отцу носит иронический характер (по отношению к умершему с его строгостью, к самому себе, лишившемуся сил и достигшему возраста, не позволяющего строить планы на отдаленную перспективу, к серьезности Боратынского). Никакая любовь к порядку не способна победить старость, равнодушная природа неизменно возьмёт своё: надо мужественно принять такое положение дел и уступить место новому, не жалуясь на Вселенскую несправедливость.

Заброшенная дача прекрасна не как залог будущей жизни в иных мирах, населённых бесплотными тенями, а как неопровержимое доказательство того, что жизнь, которая тебя окружала, и которую ты любил, продолжится и наполнит смыслом еще чьи-то минуты, часы и дни. Запустение – это не только конец, но и начало. Понимание этого – божественная награда за долгий и непростой путь.