Относительно недавние данные об устройстве социальной жизни у некоторых видов обезьян. У них, оказывается, даже есть подобие феодальной системы, когда привилегированные семьи получают лучший доступ к пищевым ресурсам и даже что-то вроде дани от не входящих в элитную группу сородичей. Причем права эти наследуются.

Чем же отличается человеческая социальность? Вообще говоря, по форме своей и по тому, как ведут себя группы, вовлеченные в общественное взаимодействие, почти ничем. Только идеальным своим предназначением. А именно: человеческая социальность призвана создавать такие условия взаимодействия существ вида homo sapiens , при которых общество оставалось бы человеческим и обеспечивало воспроизводство человеческой популяции, при том ясном понимании, что многие из его членов (и даже большинство) не являются людьми в полном смысле этого слова.

Что это значит: не являются людьми? А кем они являются? Поскольку антропологический феномен суть явление не биологическое, а культурное, ответить на него довольно просто. Члены общества, которые не являются до конца людьми, - не способны самостоятельно удерживаться в смысловом поле (они не вполне осуществляют его локацию и не отличают смыслы от мотивов), они также не способны к автономной инкультурации и воспроизводству важнейших ценностных кодов хотя бы одной из традиционных культур.

Здесь, однако, вот какая ловушка нас поджидает. Подозреваю, что способность или неспособность быть человеком не является имманентно присущим субъекту качеством. Антропологическая принадлежность не наследуется и, более того, по-видимому, не является стабильной в течение жизни индивида. Каждый из нас человек проблесково, только частота таких проявлений антропологической определенности у разных субъектов разная и зависит от огромного количества внешних и внутренних факторов. Вот почему сепарация на «чистых», так сказать, человеков и «нечистых» в принципе невозможна.

Антропологический феномен, видимо, имеет дискретную природу^[1]. Дух в нас «пульсирует». И понятно, почему. Проблесковая природа нашей «человековости»^[2] определяется трансцендентальным характером (не имманентным) смыслового поля. Мы те, которых как бы и нет, во всяком случае, нет так, как есть стул или стол в этом мире: непрерывно, эмпирически проверяемо. Именно дискретность нашей антропологической принадлежности и порождает необходимость во внешнем инструменте контроля и удержания, каковым становится культура. И вот тогда принципиально важно, как часто индивид может выступать ее автономным носителем^[3].

Какой из всего этого напрашивается вывод? А такой, что в популяции, в которой частота антропологической принадлежности массового индивида не высока (например, в сегодняшней ситуации масскульта и потребительского общества), для поддержания культуры, способной воспроизводить человека, требуется сословная организация социума. К принятию значимых в политическом, экономическом, культурном плане решений должны быть допущены лишь те, кто обладает высокими «частотно-антропологическими» характеристиками. Смысловое поле не может быть актуально распространено на всех.

В этом-то и состоит смысл социального неравенства, исторически присущего любому человеческому обществу и необходимого для того, чтобы жизнь популяции организовывалась в соответствии с антропологическими приоритетами. Культура для нормального функционирования и контроля за «низкочастотными» носителями «человековости» нуждается в элите. И вот тут опять проблема. Принципы организации и комплектования этой элиты наследуются от животного мира, где они осуществляют совершенно иную, биологическую функцию – закрепления лидерства потомства успешной особи.

Отсюда принципиально противоречивый, антиномичный характер человеческого социума (впрочем, как и всего человеческого) по сравнению с животным. Отсюда и постоянная конфликтность, заложенная в основание человеческого общества. Повторюсь, для того чтобы функционировать как человеческое, то есть культурно структурированное, оно нуждается в просвещенной элите, задача которой удерживать социум в рамках смысловой определенности^[4]. Но с течением времени сама эта элита утрачивает высокие частотно-антропологические характеристики, ибо озабочена прежде всего сохранением в потомстве своих политических и экономических привилегий. Фактически это означает, что она перестает быть элитой, поскольку содержание ее деятельности регулируется уже главным образом индивидуальными мотивами (как и всей остальной массы), а не смыслами внеличностного характера. Именно в такие революционные эпохи и запускаются процессы демократизации, суть которых состоит в легализации приоритета имманентных потребностей большинства, которые сдерживались прежней традиционной культурой. Ее размывание знаменует переход к масскульту и понижение «антропологической частотности» до практически полного расчеловечивания. Социум, в котором уже никто не контролирует соответствие смысловой вменяемости, погружается в хаос виртуального прожектерства и индивидуальных фантазий.

Социальное неравенство, разумеется, по-прежнему сохраняется. Но это неравенство не сословных статусов (с присущим ему пониманием соответствия объема прав и ответственности), а кошельков. Крупное состояние теперь ни в коей мере не обязывает его владельца поддерживать культурный механизм антропологического воспроизводства. Разумеется, бывают и исключения, но необходимость для привилегированных и богатых способствовать поддержанию ценностных и смысловых ориентиров мира людей никак не институализирована. И тогда возникает невольный/крамольный вопрос: а на каком основании за кем-то еще сохраняются привилегии?

 

 

---

 

1. Если это так, то, подозреваю, что эффекты квантового мира должны иметь аналоги в сфере духовной деятельности человека. Ах, какой простор, какая неведомая область открывается для гуманитарного знания!

2. Я сознательно ввожу неологизм, поскольку слово «человечность» имеет слишком выраженные оценочные коннотации.

3. Замечу, что опять же по аналогии можно было бы ввести параметр частоты применительно к антропологической определенности субъекта (его духовности). А это значит, что мы сразу же фиксируем «волновые» свойства рассматриваемого феномена. В то же самое время бесспорно, что человек в некоторых своих проявлениях (в творчестве, например) демонстрирует совершенно конкретную антропологическую цельность. Тем самым, свойство «человековости» по аналогии со светом (фотонами или любыми другими элементарными частицами) оказывается как бы корпускулярно-волновым, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

4. Это предназначение вовсе не обязательно должно быть отрефлексировано представителями элиты. Но здоровый в культурном отношении социум устроен так, что решая свои, часто чисто конкретные задачи, тот или иной носитель власти работает на поддержание ценностных приоритетов, необходимых для воспроизводства данного типа общества и соответствующей ему модели человека . При том, разумеется, что эти модели бывают весьма отличающимися друг от друга.