Рассказы:

Саламандры.

Картина.

Лестница в небо.

Via dolorosa.

Третья часть Данте.

---

 

Корабль и дебаркадер разделяла полоска черной воды, как граница, через нее и прощались. Оставшиеся на берегу плакали, некоторые громко, навзрыд, пассажиры же серого корабля, что напоминал военный, только списанный на гражданские нужды, были скорее растеряны, будто не понимали, зачем полчаса назад атаковали подошедший к пристани корабль и давились, едва не скидывая друг друга с трапа. Клим стоял на палубе, вцепившись в поручни. Он тоже был растерян, не зная, стоит ли уезжать, - хотя до этого была уверенность. Может, хромой, как легендарный Сильвер , капитан не внушал доверия? В черном кителе, с негнущейся правой ногой, капитан спустился с мостика во время давки и не столько словами, которых он, кажется, не произносил, сколько своим видом быстро навел порядок. Теперь он маячил наверху, готовясь отчалить, а Клим мучался: надо ли? И багажа вот не взял, поехал, в чем был: куртка, джинсы, даже часы оставил. Пассажиры тоже не были обременены кладью, но все равно обидно за часы, он их даже на ночь не снимал. Нервно пройдясь по палубе, Клим приблизился к трапу. Отправление почему-то задерживали. На дебаркадере по-прежнему голосили, и подумалось: хорошо, что его не провожают, иначе тоска поглотила бы, как эта река, затопившая окрестную пойму. Отъезд? Черт с вами, подумал Клим, только отчаливайте скорее!

Когда на борт взошла последняя пассажирка, трап убрали, прозвучал басовитый гудок, и полоска черной воды начала разрастаться. Пассажирка, молодая женщина со светлыми волосами, оглядывалась, махая рукой согбенной седой даме в очках, похожей на учительницу. « Идиотская церемония!» - подумал Клим, когда дама уткнула лицо в ладони; а корабль уже набирал ход, пристань таяла в дымке, и берег таял, и только темная водная гладь расстилалась вокруг.

Корабль сиял чистотой: палуба надраена, а в медные поручни, отшлифованные до блеска, можно было глядеться, как в зеркало. Флотский порядок? Клим не торопился в каюту: обследовал палубу, затем поднялся к рубке. Через стекло был виден силуэт в черном, неподвижный, как статуя; но, когда капитан повернулся, Клим в смущении отпрянул. Экипаж не появлялся, хотя корабль вели уверенно, он разрезал черную поверхность воды быстро и бесшумно. Кто-то бесцельно слонялся по палубе, а на корме с десяток пассажиров тоскливо вглядывались в серый туман, что клубился позади. Хотят увидеть пристань? Но ведь даже кильватерный след теряется в сотне метров, поглощенный хмарью! Один забрался в спасательную шлюпку, точнее, в обычную резиновую надувнушку , повертел в руках весло и с видимым сожалением вылез.

Мерный звон, разнесшийся по кораблю, отозвался стуком сердца. Клим уже пережил это, на трапе, неужели опять?! Что-то холодное входит в грудь, его будто пронзает длинная тонкая игла, и реальность блекнет, и наплывает пелена гуще той, что пожирает кильватерную струю … Она сказала про беседку, чтобы растоптать, обгадить память, тут был тонко рассчитанный удар, иезуитский! Хорошо, он тоже не подарок, два месяца себе удивлялся: как можно вязаться с отъявленными шлюхами ?! Но не Клавдию, себя ведь больше мучил! А та с улыбочкой про своего Шершнева, мол, знаешь, где мы были? Понимала, наверное, что у Клима только и осталась эта беседка в лесу, где прятались от дождя в невообразимо далеком времени, в другой жизни - в той беседке он впервые поцеловал Клавдию и там же сделал предложение. А тут как под дых: знаешь, там даже лифчик некуда повесить, так в руке и держала! Потом было непривычное ощущение: никогда не доводилось бить такое мягкое, пухлое лицо, и кулаки влипали в белую рыхлость, пока не остановил истошный визг.

Клим вынырнул из пелены; как на опущенной в проявитель фотографии, проступили резиновая лодка, какие-то люди, вода … Г де он? А когда вспомнил, то быстро зашагал с кормы, думая: правильно, что уехал!

В каюте некто смуглый и усатый ощупывал себя, бормоча про какой-то взрыватель. Затем глянул в иллюминатор и хлопнул по коленке:

- Э, зря поехал! Кто за Мехраба теперь отомстит?!

В третьем классе, где выпало ехать, каюты были трехместные, но последняя полка пустовала. Клим лег и прикрыл глаза, слыша, мол, Мехраба убили, и Чингиза убили, и Азада , а он не отомстил! Трус, баран! - вполголоса ругался кавказец. Лежать было тоскливо (а еще этот нудит!), и Клим опять поднялся.

В носовой части гулял ветер, и тоже клубился то ли туман, то ли густой дым. Перегнувшись через борт, чтобы видеть пенный бурун, Клим наблюдал ржавый форштевень, клюз, цепь - пока не надоело. Уже оторвавшись, он подумал: чего-то не хватает. И опять за борт - конечно, цепь-то пустая, а по всем правилам тут должен висеть якорь! Шипел бурун от форштевня, пустая цепь глухо звякала, а Клим, силясь что-то понять, никак не мог оторвать от нее взгляд…

Стриженый мужик в серой робе, занявший третью полку, удивлялся тому, как тут чисто и опрятно. Он тоже обследовал корабль, заглянув даже в туалет, где ни запаха, ни соринки - просто поразительно!

- Э, дорогой, зачем про туалет?! Дурацкий корабль, но что делать, так? Скажи лучше, тут дэвушки есть?

Смутившись, мужик пробормотал, мол, тебя бы на тюремную парашу, когда вся камера пялится ! Еще один подарок, думал Клим, пристраиваясь на полке. Зэк? По разговору вроде не похож, но роба подозрительная, да и реплика о параше… Ничего не добившись, кавказец махнул рукой и выбежал, очевидно, ловить « дэвушек ». А мужик долго косился на Клима, наверное, жалея, что сболтнул лишнее.

- Вы что-нибудь нехорошее думаете? - спросил он и, не дождавшись ответа, с дрожью в голосе стал оправдываться, дескать, бухгалтер, попал за директорскую аферу, и вы не думайте! А Клим и не думал, то ли улетая, то ли проваливаясь в иную реальность. В небе кружат вороны, их много, весь небосвод покрывает туча воронья. Но почему они не каркают, а плачут? Внезапно туча просыпается дождем из бумажных листов, и оказывается, что вороны нарисованные - носатые и большеглазые, они опускаются, покачиваясь, на землю и плачут, плачут…

Его тряхнули за плечо:

- Выручи, будь братом! - зашептали в ухо, - Пойдем, потом объясню!

Растерянный, кавказец настойчиво тянул за собой.

Винтовая лестница наверх, в каюты первого класса, пять шагов по коридору и лакированная дверь; лишь тут конфузливо сообщили, что у него не получается! А если к девушке пришел и не можешь - тебе позор, а ей обида! Словом, он обещал прислать вместо себя родственника, и Клим глазом не успел моргнуть, как очутился за дверью.

Идиотизм, думал он, и вообще: сколько можно шлюх ?! Он не сразу разглядел, что перед ним – светловолосая пассажирка, поднявшаяся на борт последней . Дернул дверную ручку, навалился, но дверь, видимо, подперли снаружи.

- Странно, что здесь…

- Чего уж тут странного!! - Клим был на взводе.

- Так, ничего. Подождите, пока откроют.

Это было сказано спокойно, и он перестал дергаться, отметив, что тут просторная одноместная каюта, и мореный дуб в отделке, и зеркала … У ловив взгляд, пассажирка смущенно проговорила, мол, ей самой неудобно, ведь корабль переполнен, но капитан указал на эту каюту. «Вы и с Сильвером общаетесь?» – хотел он съязвить, но каким-то чутьем понял, что ошибся в «диагнозе». Ладно, когда же этот дурень откроет? А то стоять у двери – глупо, а сядь – чего доброго, сочтут нахалом . Оказалось, ее зовут Ирина. Соврав за дверью, что все в порядке, Клим потом долго вспоминал, как она первая назвала имя - пустяк, а взволновало.

Тянулся бесконечный день, точнее, унылые сумерки, порожденные серой дымкой. Клим бесцельно бродил по кораблю, как и остальные, заходил в ресторан с белоснежным фарфором на столах, сидел, ничего не заказывая, а затем опять брел на палубу или на корму. Возле надувнушки постоянно кто-то торчал, с тоской глядя назад, и лишь Ирины нигде не было видно ( заявляться же в гости он не решался).

Столкнулись случайно, на палубе, где Ирина стояла в одиночестве.

- Знаете, что впереди пороги? - спросила она. Он об этом слышал: мол, пройти пороги трудно, вернуться же назад практически невозможно.

- Тут об этом шепотом говорят. Вы тоже боитесь?

Клим сказал, что не очень. Он не врал - сейчас корабельная тоска отступила, да и чисто по-мужски рассудить: если женщина не паникует, то он чем хуже?

- Не надо бояться. Пороги, я думаю, еще далеко.

Несмотря на туман и сырость, Клим теперь зачастил на палубу. Один, два, семь… - считал он удары корабельного колокола, который бил одно и то же - двенадцать раз, так что время было не определить. Появится или нет? Он ждал подолгу, чем вызывал удивление пассажиров, в тоске бродивших взад-вперед. Тут не назначали встреч, тем более не ходили парами, в то время как они с Ириной, встретившись, брались за руки и всякий раз долго не могли расстаться. Она уехала из-за предательства человека, которого любила, однако обиды не держала, называя того не иначе как «бедненький». Ради мамы, правда, едва не осталась дома - уехала, когда та была на работе. А перед отъездом заткнула под дверь подаренную мамой ангорскую шаль.

- Почему под дверь?

- Не знаю … З ачем-то надо было, думаю.

Она плохо помнила отъезд, как и другие, будто сплошь страдающие амнезией. В остальном же она выделялась: ни страха, ни тоски, лишь печальный покой в глазах. Однажды на палубе наткнулись на двух ревущих малышей, которых никак не могла успокоить истеричная мамаша. Клим затосковал, как всегда при виде детей на корабле, а Ирина взяла их на руки, что-то пошептала, и малыши даже заулыбались.

О теплой ангорской шали приходилось жалеть не раз - на палубе гулял ветер, и Ирина зябла.

- Вот, куртку возьми, - укутывал Клим худые плечи.

- А как же ты?

- Ерунда, мне не холодно!

Когда наверху надоедало, сидели за столиком в ресторане, глядя друг на друга, или уединялись где-нибудь на нижней палубе. Клим не замечал, что блуждавшая на лице улыбка вызывает осуждение: здесь не улыбались. А он – улыбался, поскольку наконец-то нашел! И уже почти не вспоминал, как рисовал и развешивал по квартире ворон, носатых и плачущих. Пьяный бзик ? Нет, попытка докричаться до живущего рядом человека, хотя – оба уже втянулись в прочный круг обид, измен, ненависти…

- У меня то же самое, - призналась Ирина, - Словно искала, искала – и нашла! Только теперь я чего-то боюсь.

Смена ролей, когда уже Климу надо было вселять надежду, пришлась по вкусу. Он был мужчиной, ведущим, как и должно, и всеми силами стремился развлечь Ирину. Однажды во время блужданий они обнаружили уходящие ввысь полки с книгами.

- Любопытная библиотека, не правда ли? - насмешливо прозвучало из-под потолка, - Вот, «Божественная комедия» Данте, первая часть! Первая - оцените юмор!

Вверху, на стремянке, как птенец на жердочке, мостился бледный подросток с книгами в руках.

- Только куда вам оценить! Я тут – единственный читатель!

- Почему единственный? - поинтересовался Клим.

- Потому что логически, понимаете? А вы все - жалкие жертва аффекта, элементарные психопаты!

Внезапно подросток спустился и, вмиг утратив высокомерие, угодливо согнулся, мол, чего изволите? В дверях показалась фигура в черном , завидев которую, Клим сжал ладонь Ирины. Что ему надо? Капитан сделал знак рукой, подросток шагнул вперед, потом остановился. Нет, он не был нужен, - тогда кто же?! И Клим с отчаяньем ощутил, как выскальзывает ладонь, и Ирина уходит, двигаясь, как во сне … С колько раз он пожалел, что дал ее увлечь! Теперь Ирина избегала его, а однажды сказала, что вспомнила про шаль.

- Ну и что?

- Мне все известно.

Но ей, наверное, запретили об этом говорить: сочувствие во взгляде - вот и все, что Клим получал. «Бедненький», - говорила она, вызывая протест: почему?! Ведь так было хорошо! Порой она куда-то пропадала, и Клим в панике рыскал от носа до кормы, боясь, что Ирина исчезнет навсегда.

Лежать в каюте было теперь сущей пыткой.

- Нарды не взял, баран! - ругался кавказец, которому нечем было отвлечься от постоянного звона в ушах, - Ты в нарды играешь, а?

Но Клим уже уплывал, с трудом улавливая, как бухгалтеру предлагают угадайку , мол, в каком ухе звенит? Виделось, как он бежит по палубе за мелькающим впереди силуэтом. Догнать, скорее! - но за поворотом никого, и надо бежать до следующего, за которым вырастает вдруг фигура в черном .

- Э, не угадал, - в левом звенит!

Очнулся, и сразу - на винтовую лестницу. Дверь, каюта с мореным дубом и Ирина у окна, говорящая, что им не стоит видеться.

- Не понимаю: почему?!

- Скоро пороги.

Река сузилась, за окном виднелись угрюмые прибрежные скалы, но Климу было наплевать. Он не замечал, что течение убыстряется, и общее беспокойство, передаваясь из каюты в каюту, завладевает пассажирами.

Теперь он часто поднимался в библиотеку и листал книги, умные и глубокие - может, помогут? Читал о царстве Гадеса и мосте Сират , о колесе сансары и Страшном суде, которому была отведена целая полка. Но о них с Ириной там не было ни слова. Почему рвется эта хрупкая нить, когда Клим впервые в жизни нашел? Иногда появлялся подросток, издевался над великовозрастным недоучкой и хвастал своей уникальной болезнью «философская интоксикация». Ну, и что? – устало думал Клим, - Все равно ты еще цыпленок … В ернувшись, он застал в каюте бурную сцену.

- Знаешь, кто он?! Нет, пусть сам скажет! Сам скажи, э!

Бухгалтер сжался в комок, и тогда кавказец соскочил с полки, потрясая кулаками:

- Жопушник ! Нет, как мог допустить?! Мужчина ты или шакал?! Должен был убить, если мужчина!

Оказалось, блатные сокамерники «опустили» бухгалтера, в чем он только что признался. И взбешенный кавказец тигром бродил по каюте, выпытывая: что же ты сделал?!

- Не помню… - скулил «опущенный», - Только я не могу убить другого, поймите! Другого - не могу!

Клим поймал себя на том, что механически массирует запястье - часы … З ачем все-таки снял? Махнув рукой, кавказец обратил на Клима воспаленные глаза:

- Звенит в ушах, веришь?! И все время думаю, думаю … З ачем я здесь?! Мне надо за Мехраба мстить! Домой надо!

Уведя спасательную шлюпку, он исчез в дымке за кормой, чем вызвал завистливые пересуды тамошних завсегдатаев. Однако вскоре появилась новая надувнушка , такая же зеленая и упругая.

Мрачные скалистые берега между тем подступили вплотную, а впереди слышался глухой рев, как от водопада. Чтобы не слышать грозного рева, Клим уводил Ирину вниз, обнимал за плечи, но та оставалась холодной, безучастной: была рядом - и в то же время на расстоянии. Порой говорила о какой-то помощи, о капитане и о том, чтобы Клим ее оставил. Ни за что! - с отчаянной решимостью думал тот. Когда Ирина исчезла, он метался по кораблю, тормоша пассажиров, и без того насмерть перепуганных. Как решился ворваться в рубку? Ирина была там; рядом торчал и «философ», явно довольный, что допущен в святая святых.

- А вот и виновник, - пробормотал он, - Эх, было бы из-за кого…

Клим лихорадочно подбирал аргументы. Ты ведь хозяин положения, хотелось сказать, так отпусти же ее, хотя бы здесь мы будем вместе!

- Я жду, - настойчиво сказала Ирина, и сразу вскинулся подросток:

- Что вы, ей-богу - у капитана других забот хватает! Вам и так много позволено!

Капитан едва заметно кивнул, «философ» обиженно замолк, а Ирина … П очему она так странно смотрит?! Подросток подхватил Клима под руку:

- Давайте, давайте, нечего вам тут делать! Не понимаете? Вот и не лезьте!

Выйдя в коридор, они остановились у книжных стеллажей.

И все же, знаете ли, обидно… - криво усмехнулся подросток, - Я эти книги - наизусть! А уважение - другим, и третью часть тоже … О пять не понимаете? У капитана есть и третья часть Данте - вот в чем фоку

Грохот воды стоял в ушах, и от него было не скрыться. Что потом?! – читалось во взглядах похожих на тени пассажиров. Бухгалтер держался за живот, бормоча про осколки лезвия; лицо при этом напрягалось, мелькало что-то похожее на понимание, и тут же – испуг и смертельная бледность. А Клима мутило, как при морской болезни, когда пытался выстроить беспорядочные видения. Вот Клавдия звонит соседям, рыдает, потом толпа на лестнице, супругу защищают, на Клима же глядят с омерзением. И захлестывает волна отвращения к себе – да, он скотина! Он избил женщину, впервые в жизни, но какая разница?! Затем ванная, теплая вода из крана, и Клим лихорадочно отстегивает браслет… Стоп! Зачем хотел оголить запястье? И, как символ разрешения всего и вся, - блеск отточенной стали, а дальше холод и ужас…

Когда спускал на воду лодку, та завалилась на бок, и весло выпало. Черт с ним, лишь бы успеть! - билась мысль: казалось, водопад вот-вот поглотит корабль. Прыжок, теперь отвязать фал, оттолкнуться от борта; но откуда-то возник капитан, и Клим застыл: не отпустит!

Он не поверил глазам: капитан сам отвязал фал! И лишь когда лодка заплясала на волне, потихоньку отставая, пронзило: его выпросили ! Ирина осталась, а он… Можно было биться в истерике, кричать: это я, я должен остаться! - только поздно. Корабль удалялся, таял в серой дымке - или это опять пелена? Прорвались чьи-то возбужденные, на грани срыва голоса, и Клим ощутил, как течение властно повлекло в обратную сторону.