НЕВЕРОЯТНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ

 

Незатвердевшие , мягкие слезы зимы.

Бессобытийные , темные дни декабря.

Окоченевшая, серая кожа земли.

Нежный – на грани любви – полумрак пустыря.

 

Нечему сопротивляться, оставим как есть

Все, что случается. Медленно падает вниз

Снег, словно добрая, но бесполезная весть,

И погружается в сумрак земной парадиз.

 

Если вернусь в этот мир, будет снежный декабрь

Или ноябрь на пороге больших холодов,

Встанет во мгле обнаженный, как будто дикарь,

Тополь, к зиме, словно к битве последней, готов.

 

Буду ли знать, для чего прихожу я сюда,

Вспомню ли всю предсказуемость черных ночей,

Как замерзает расколотых лужиц слюда,

Как составляется жизнь из простых мелочей?

 

 

 

КАЗАНЬ

 

Мне помнится, тот город содержал

Достаточное для интимной связи

Количество причин, и я дышал

С ним горечью одной без неприязни.

 

Я в нем себя не чувствовал чужим

И, полный ожиданий уязвимых,

Гордился, будто был незаменим

И будто состоял в числе любимых.

 

Тот город обмелевшая река

Пересекает. Изобилье снега

Не в силах компенсировать пока,

Увы, ее убогого разбега.

 

Там с минарета трели муэдзин,

Торжественно гнусавя, шлет к Аллаху,

И рвет за магазином магазин

Широким жестом до пупа рубаху.

 

В том городе грибницы мертвецов

На кладбищах растут, уж половина

Знакомцев перешла в пространство снов –

Ведь время посильней, чем медицина.

 

Нас что-то разделило – может, снег,

Кипевший над татарскою столицей,

В котором я бродил, как человек,

Ненужный там, хотя и круглолицый.

 

 

 

СТАРОСТЬ

«… и страх тебе не взыдет в сердце».

(Гомер. Илиада)

 

Не обещает более ничто –

Ни логоса, ни эроса, ни славы…

И день, одетый в серое пальто,

Проходит мимо памяти дырявой.

 

Банальность проживания страшна.

Душа уходит дальше по орбите –

В минувшие миры и времена

В рассеянности, может, и в обиде.

 

Сознание теперь имеет цель –

Рассыпаться без смысла и опоры.

А Бог, и так не видимый отсель,

Плотней еще задергивает шторы.

 

Так ржавый механизм, замедлив ход,

Чуть тикает, чуть лязгает, чуть мелет.

Так время передышки не дает,

Кощеевой иглою в сердце целит.

 

И все ж не взыдет в сердце жалкий страх!

Слюнявая улыбка фалалея

Естественней, когда встречаешь крах

Иллюзий, и бесхитростность милее.

 

Мутнеющим хрусталиком мерцай,

Как ящер или змей шероховатый,

И к призрачной границе подползай,

Безропотный, ни в чем не виноватый.

 

 

 

* * *

Тоска настигает внезапно, мне грезишься ты –

Как будто душа моя схвачена образом дальним –

И все тяжело ей, и все утешенья пусты,

И все говорит о сиротстве ее изначальном.

 

И я замираю и слышу, как где-то внутри,

На той глубине, что страшна и не многим знакома,

Мне голос настойчивый шепчет: «Исчезни, умри!

Напрасна надежда твоя и тоска незаконна».

 

Устав от себя самого, я не знаю, куда

Уйти от себя, и меняют предметы значенье,

И день наступает, как будто приходит беда,

Безумьем грозит и бессильем любое решенье.

 

По лесу, по лесу я шел под дождем, и в глуши

Мне было спокойней от однообразного гула,

Я плыл, словно призрак, без имени и без души,

Которую ты забрала и назад не вернула.

 

 

 

ТЫ ПЛАЧЕШЬ ВО СНЕ МОЕМ

 

Ты плачешь во сне моем, плачешь во сне…

И ты столько жалости будишь во мне,

И так эта ночь неуютна, тесна,

Как будто бы выхода нет нам из сна!

 

И я пробуждаюсь с тревогой внутри,

В текучих потемках горят фонари,

И дождь безутешный висит над землей,

А я в бесконечной разлуке с тобой.

 

Бледнеет рассвет в крестовине окна.

Ты так далеко, и стоит тишина

Прозрачной колонной, воздушным столбом

С набухшей и сумрачной кроной на нем.

 

Ржавеет и старится каменный лес,

Несмелое солнце чуть видит с небес

Пространство меж нами и крыши домов,

Сырого и серого утра покров.

 

Тебя бы баюкать, качать на руках,

Как девочку, и заговаривать страх,

Когда ты так плачешь, и дождь в небесах,

И столько любви безнадежной в глазах!

 

 

 

* * *

 

На сердце твое набежавшая тень

Тревогу во мне пробуждает и страх,

Ненастьем твоим омрачается день,

И ветер бежит по дороге в слезах.

 

Твой голос становится жестким стеклом,

Холодным и плоским, в размывах дождя.

И я прижимаюсь к прошедшему лбом,

За двориком нищим бесцельно следя.

 

Ко мне возвращается дождь затяжной

И детство убогое в доме пустом,

Лишь сумрак сырой остается со мной,

Цветет жестяным одичалым кустом.

 

Мне кажется, будто я где-то не здесь,

А в шорохах выцветших, стершихся лет,

Оставлен под тяжестью серых небес

В дому, из которого выхода нет.

 

И там я часами сижу у окна,

Смотрю, как растения мокрой листвой

Колышут, колышут, и бродит одна

Душа моя в долгой разлуке с тобой.

 

И холодно мне в нежилой пустоте

Безлюдного мира, как в гулкой трубе…

Но тело белеет твое в темноте,

И я, не дыша, прикасаюсь тебе!

 

 

 

* * *

Все не мое и все не навсегда…

Но разве это новость или горе –

Стать словно воздух, звук или вода

И раствориться в небе или в море?

 

Стать окликом, без сожаленья в шум

Впадающим, без боли, без остатка…

Забвеньем стать, освободившим ум

Хоть чей-нибудь от мертвого осадка.

 

Стать площадью, с которой все ушли.

Уход – всегда и следствие, и повод.

Стать ветром, поднимающим с земли

Пыль, теребящим монотонно провод.

 

Стать запахом гниющих новостей,

Травы, компоста, преющих опилок.

Стать горсткой желтых пористых костей.

Стать тем, кто дышит сам себе в затылок.

 

Стать увяданьем собственно, тоской

Осенней, опустевшей паутиной,

Крошащейся соломенной трухой,

Кембрийской голубой глубинной глиной.

 

Стать существом, умеющим терять,

При этом не впадающим в тревогу.

Не понимать, а все же доверять –

За неимением иного смысла – Богу.

 

 

 

ПОВСЮДУ ГЛАЗА

 

На лодке, на лодке, по черной тяжелой воде,

Сквозь шорохи, всплески, в тумане – везде и нигде…

И рыбы мерцают, как лампы, в глуби смоляной,

И с берега пахнет осенним покоем, землей,

И с берега веет пустыми полями, большим

Холодным простором и дымом печальным над ним,

И падает ветер, и кожу речную знобит,

И птица за мною, как медленный оклик, летит…

Вот так бы и плыть мне, вплывая в текучую тьму,

Вот так бы мне таять и таять в ночи одному,

Но я закрываю глаза и я вижу глаза,

И светится в них ожиданье, мерцает слеза,

Но я открываю глаза – среди стыни ночной

Все те же глаза неотступно стоят предо мной,

И словно за тихим свеченьем, в бездонных зрачках,

Не эта реальность, а луг в суматошных сверчках,

В кузнечиках, бабочках, несуществующий дом –

И все поцелуи, и все обещания в нем.

 

 

 

* * *

Зачем я горький воздух пью,

В затылок темноту целую

И тусклую печаль ночную

На блюдце треснувшее лью?

 

Подрагивая телом, дом

Плывет куда-то в неизвестность,

И наших жалоб бесполезность

Слоями оседает в нем.

 

Твоя ладошка так нежна,

Так беззащитно-невесома!

Ты сквозь декабрьский дождь несома –

Судьбе неведомой нужна.

 

Тебя тоскою одарил

Последний, хриплый выдох года –

И мгла, и мрак, и непогода,

И холод лестничных перил.

 

Короткие, скупые дни

Мир мокрым снегом украшают,

И нас, как могут, утешают

Подслеповатые огни.

 

 

 

ТЯЖЕЛЫЕ СНЫ

 

Мне сон приснился про двухмерный лес,

Как будто он был углем нарисован,

И я какой-то тяжестью впрессован

Был в этот лес и в темноте исчез.

 

И был мне сон, в котором сквозь туман

Сочилась в ночь белесая дорога,

И пригнетались вдоль нее убого

Кусты, гудел в них ветра океан.

 

Из мрака в мрак, без помощи, один

Я шел и шел тоннелями пустыми,

Я проходил потемками пустыни,

И свет дрожал вдали, как желатин.

 

Хотя б во сне я мог другой судьбой

Быть награжден, да сон не поменяешь

На тот, в котором смотришь на меня лишь

Ты, и в котором вместе мы с тобой.

 

 

 

* * *

Кабинеты мертвеют, сгущается тьма,

Завершается подвиг недели,

И тюрьма открывает ворота сама,

И в больнице пустеют постели.

 

Так ступай же куда-то туда, на восток,

Возвращайся к забытой свободе,

Раздувая мерцающий сладкий восторг,

Словно призрачный свет в переходе.

 

Отправляйся на ощупь – сквозь каменный лес –

По кирпичным трущобам и трупам,

Дотянись до скрещенья железных небес,

Достучись по заржавленным трубам.

 

Домолчись , доупорствуй до той высоты,

Поднимись к ней мерцающим шаром,

Чтоб увидеть оттуда мосты и кресты,

И всю жизнь, что тянулась не даром.