***

Словно краешек чашки отколотый,

Что на солнце сверкает острей,

Слово тихое делает золотом

Ржавый хлам городских пустырей.

 

Слово краткое, слово ужасное

В безразмерной своей простоте,

Что ему наши речи напрасные

Или строчки на мертвом листе?

 

Так о чем? О бессмертии? Полно-те…

Что за страх, что за труд – умереть?

Свет холодный в неубранной комнате

Будет также спокойно гореть.

 

Жизнь неровно и тонко размазана,

По годам, по остаткам пути.

Но когда все возможное сказано,

Слово, слово, не дай мне уйти…

 

 

 

***

С утра, покуда онемелый

Лежишь, ещё полуживой,

И потолок сверкает белый

Над одинокой головой,

Почувствуй, бытие вдыхает

Твоею грудью мир земной,

И свет спокойно обтекает

Тебя невидимой дугой,

И, несмотря на все мученья,

Скупая жизнь, как день, ясна,

И, ожидая воплощенья,

Неумолкает тишина.

 

 

 

***

Я тоже был смешон и звонок,

С наивной музыкой знаком,

Играя словом, как ребенок

Играет солнечным песком.

 

Скупой обрывок разговора,

Ночных метелей мотыльки,

Блеск паутины, край узора –

Мне всюду чудились стихи.

 

Жизнь одинока и невинна,

Она не верит в чудеса.

Вот под окном гниет машина,

Над нею стынут небеса.

 

И говоривший беззаботно,

Смотрю, и понимаю я,

Как слово тяжело и плотно.

Упруги мышцы бытия,

 

И правила его жестоки,

Хотя давно известны всем:

О том, что есть не скажут строки,

Тогда к чему они, зачем?

 

Они шуршат мертво и сухо,

Как бред, как черные цветы.

Позор бессмысленного слуха,

И страх внезапной глухоты.

 

И тихо вызревает злоба,

Дразня обманчивый покой,

И в тишине на крышку гроба

Песок ложится золотой.

 

 

 

***

Я – граната с выдернутой чекой,

Я лежу, прижавшись к земле щекой,

И дрожу изнутри, ожидая взрыва…

Спазмы слов становятся все сильней,

Расширяется воздух в груди моей,

На прощание разум кричит: - Счастливо.

Вспыхнет мир, будто спичка, сомнений нет,

И нахлынет волною всесильный свет,

Чтобы гордая ночь, наконец, прозрела.

Я – граната, брошенная во мглу.

Что же это белеет в глухом углу

Догорая и скорчившись? – Это тело.

 

 

 

***

Это все проклятая слепота.

Дни и ночи стонешь, как тень в пещере,

Только сердце пугливое неспроста

Продолжает болеть, причитать и верить.

 

Мир открывшийся чувствуешь за версту,

Но привыкнуть не можешь к вещам и лицам,

Лучше биться в ужасе на свету,

Чем во мраке в странную тень влюбиться.

 

Меж лопаток худых замирает страх,

И в крови безымянное чудо бродит.

Пребывая отныне во всех мирах,

Ты спиною чувствуешь: солнце всходит.

 

 

 

ГДЕ ТВОЙ ДОМ?

 

Мой дом, где ты, где веет в занавесках

Наивный свет, а звонкая вода

Не оставляет от простых и резких

Привычных мыслей странного следа.

Где солнцу щедрой радугой отплатит

Стакан с водою на краю стола,

Где падает расстегнутое платье

К ногам твоим с покорностью крыла.

 

 

 

***

Небеса беременны грозой,

Дышит воздух потный и брюхатый.

Железобетонный мезозой

Наглухо забит незримой ватой.

Ни один не достигает звук

Замершего каменного уха,

Мысли отбиваются от рук,

Тишина стоит, как повитуха.

Вздрагивает юная сирень,

Влажные развесив полотенца,

Ждет отец, июньский душный день,

Крика обалдевшего младенца.

Дерево, прижатое к земле

Ветром, не скрывает удивленья.

Легкий скальпель молнии во мгле

Кесарево делает сеченье.

 

 

 

***

В мое время этот завод уже не производил ничего, кроме тени от трубы… Иосиф Бродский (из д/ф «Прогулки с Бродским»)

 

Не сдавшийся пространству и природе,

И неуместный как частица «бы»,

Стоит завод, который производит

Тень от своей пугающей трубы.

 

Названья дней я повторяю снова,

Шагая меж обрубков и пеньков.

Я тоже производное от слова,

Я – просто гость семейства языков.

 

Страдая заиканием протяжным,

Гуляет рифма от строфы к строфе,

Увы, завод закончится… однажды,

Я стану тенью в маленьком кафе…

 

И буду молча наблюдать движенья,

Выслушивать признанья дурака,

Забывший, как таблицу умноженья

Чудесные законы языка.

 

Передо мной замрет на ветке птица,

Мгновеньем из небесного кино,

Как реплика, которой воплотиться

И даже прозвучать не суждено.

 

И ляжет лед, сверкающий и гладкий

На узенькую водную межу.

Нет никакой божественной загадки

В отчаянно-бессильном "Не скажу".

 

Пришла пора безмолвия. Другие

Резцом наречий бьются о гранит.

Бессмысленно скуля о ностальгии,

Смерть-попрошайка мелочью звенит.

 

 

 

***

Как тебя я на небе узнаю?

Вновь трепещет, колышется свет,

Подойдешь, ясный облик меняя,

Подражая течению лет.

 

Неподвластный всесильной разрухе

Поднимается облачный лес,

Здесь витают высокие духи

И сияют покровы небес.

 

Нет, не сон, не загробная сказка,

А заслуженный теплый полет.

Торжествует небесная Пасха

И тропарь вековечный поет.

 

Тихо вспыхнешь и снова нисходишь,

Отблеск пламени, слабый прибой...

Ты отныне подобна погоде,

Легкий штрих, звездопад голубой.

 

Все твои, все чудесные лица -

От младенчества до седины -

Словно ветер листает страницы -

В безмятежности Божьей видны.

 

Ты, нахмурившись, вдруг повзрослеешь,

Улыбнешься - и снова юна.

Словно остановиться не смеешь,

Бесконечностью жадной полна.

 

Вновь над бездной огонь несказанный,

Абсолютный, как будто слеза

Полыхает в дали долгожданной...

Ты шепнешь: - Загляни мне в глаза.

 

Все, что есть и отныне возможно -

Победившее смерть бытие,

Я тебя обниму осторожно...

Нежно светится имя твое.

 

 

 

***

Как же там? - В зобу дыханье сперло.

Время, как нагретая вода.

Третий день жара берет за горло

Здания, деревья, провода.

 

Воздух, задыхаясь понемногу,

Тихо оседает, став плотней,

И рисует черную дорогу

Марево, дрожащее над ней.

 

Весь металл, его хребет горячий

В серой пыльной корке запекло,

Неживого солнца свет незрячий

Просто упирается в стекло.

 

Мошкара зашлась в безумной пляске...

В холодке, вдали от наших глаз

Спит младенец в маленькой коляске,

Верно, что-то знающий о нас.

 

 

 

***

Мир Божий, что с него возьмешь?

Не стать ему честней и глубже.

Проходит жизнь, как мелкий дождь

Блестят блуждающие лужи.

 

Она - прилежный ученик,

Играет школьные спектакли,

Но вечность наполняет миг,

И мы с тобою - в каждой капле.

 

 

 

***

Мир недостоин умиленья,

Каким его ни принимай.

Дождливый день Богоявленья,

Неискушенный нежный май.

 

Не крик ослепших в миг чудесный -

Дневного неба чистота.

Не горний свет, а шум древесный

У золотистого куста.

 

Не прикоснувшихся к Фавору

Не осветит сиянье дней.

Идешь и видишь просто гору -

Нагромождение камней.

 

Иди, шагай, расправив плечи

С неосенненной головой.

Уже спешит тебе на встречу

Тот самый, посмотри, - живой...

 

Да нет, увы, простой прохожий....

...И вновь, подобием зари,

Надежда вспыхнула под кожей,

И что-то дрогнуло внутри.

 

 

 

***

Ползут ленивые недели,

Не подчиняясь языку.

Качает ветер в колыбели

Новорожденную строку.

 

Прозрачным пламенем пылает

Неумолимая жара.

И сердце смирно повторяет

Свою молитву, как вчера.

 

И большего уже не надо…

Дыханье – ветреный покров,

Полупрозрачная прохлада

Простых невыученных слов.

 

Горячий камень придорожный,

Обвенчанных не разлучит,

И шепот слабый и ничтожный

Псалмом на небе прозвучит.

 

 

 

***

Денису Новикову

 

Холодное солнце глубокое

Над городом черным встает.

О Бродском ли вновь? О Набокове?

Печатное слово – не в счет.

 

Другое и неосторожное

Звучит, и нисходит на дно,

И пишет железнодорожное

Бессмысленное полотно.

 

Крамольное слово картавое,

Его беспощадную суть

С такою фальшивою славою

До вечности не дотянуть.

 

Я вновь поднатужусь и вытяну,

И небо пробью головой.

За эту безумную истину

И мне умирать не впервой.

 

Судьба запятые расставила,

Глухая клокочет вода,

Бессмертное горькое правило:

Сейчас, и уже никогда.

 

Пиши, охраняй одиночество.

Душа непослушным видна,

Как самая светлая точечка

На самом краю полотна.

 

 

 

***

Полусонный рассеянный свет,

Заикаясь, бормочет стихами,

Облачается в облачный плед,

И по-детски разводит руками.

 

Вдруг становится ярче, ясней,

Озирается чуть изумленно,

Вновь блуждает меж синих теней,

Гладит влажную голову клена…

 

Чистоты не пытаясь понять,

Не находит себе оправданья,

И ворчит и теряет опять

Золотые очки мирозданья.

 

Он в ладони сжимает ключи,

Бледный ангел блаженного лета,

Ветру верному шепчет: - Молчи.

И ложится на плечи поэта.

 

 

 

***

Изумленно ежится тишина,

Широко беззубая тьма зевает.  

И Господь будит сущее ото сна,

А поэт - по имени называет.

 

 

***

Закат по деревьям мазнул золоченною кистью,

Нечаянно чудо очам восхищенным даря.

Ты видишь, Любимая эти дрожащие листья,

Хранящие свежесть чудесную до октября?

Смущенное золото осени вновь заиграет,

Сокровище смерти поднимется снова в цене,

А счастье, однажды наставшее, не умирает,

Касается бледной щеки и смеется во сне.

Гадалка-судьба в лотерее своей моментальной

Как прежде попросит: - Тяни же волшебный билет.

Но вечная жизнь потому называется тайной,

Что явлена всем, и по-прежнему выбора нет.

 

 

 

***

Не стоит ждать, ругать мигрень, простуду,

Мне хрупкой скорлупы не расколоть.

А космос обступает нас повсюду,

И мой скафандр - болезненная плоть.

 

Подмигиванье лампы запыленной,

Искрящиеся счастьем провода,

И огонек ночного телефона,

Желанная, далекая звезда.

 

Я узнаю соленый, бледный шелест,

Фигуру неподвижную в тени,

Блуждающий космический ушелец,

Встречаю ночи и теряю дни.

 

В груди прохладным эхом отзовется

Небесная пылающая сталь,

И лишь луна лукаво улыбнется

Сквозь лиственную влажную вуаль.

 

 

 

***

Не оставляй меня, еще светлеют

Над старою дорогой облака,

В жаровне золотые угли тлеют,

Останься хоть на день, на час, пока

Не улетели ласковые птицы,

Открыты заповедные пути,

Я не умею, не хочу проститься,

Поститься и молчать... Прошу - прости .

Вальсирует со временем, как с тигром,

Отважный укротитель-идиот,

Бессмысленно, что в рифму, что верлибром

Скрипеть зубами - этот час придет.

Дрожу в тисках невидимой оправы,

Слова опять опустошают грудь.

Умершие, Вы правы, правы, правы!

Но ты во имя лжи со мной побудь.

 

 

 

***

Вновь горшки обжигают боги,

А на сердце моем ожоги

От крапивы, огня, плюща.

В строку лезет любое лыко,

Ритм упрямый ярится дико,

Ощетинивший ша и ща.

 

Сердце в клетке унылой бьется,

И мучительно мне дается

Рифм нелегкое волшебство.

Вновь кричать и ходить по кругу,

И не снилась земному плугу

Страсть пера, острие его.

Небеса – голубая пленка,

Стоны матери, крик ребенка,

Родовой неизбежный путь.

Черный корень сухой науки,

Орфографии древней руки,

Повседневности сонной муть.

 

Легкой славы проходит прелесть

Чудотворная злая ересь

Вновь глядит изо всех окон.

В тишине, как во мгле болотной,

Притаился в тоске голодной

Говорящий со мной дракон.

 

Не тужи о своем исходе,

Многолика в числе и роде,

Словно волхв, по большой реке,

Иль по небу, к тебе, как птица,

Безупречная смерть стремится

В алом шелковом колпаке.

 

В страшной сказке бессмертны маги,

Не противясь знакомой тяге,

Как припадочный, вновь черню

Безотказный листок, и снова,

Словно яд, принимая слово,

Жизнь себя предает огню.

 

 

 

***

Свободное время бежит из темницы,

Торопится стать невозможным и новым,

Спешит воплотиться, скорей возвратиться

Венком ли сонетов, венцом ли терновым?

И вновь тороплюсь и стараюсь украсть я

У жалких забот, у трескучего мира

Свободное время – безумие счастья,

Когда говорит беспризорная лира.

 

 

 

***

Рассвет, кочевую телегу,

Цветущий раскидистый куст,

Прогулку по первому снегу

И спелого яблока хруст -

Способно искусное слово

Все сущее заговорить,

Но в шуме мирском не готово,

Опять не способно творить.

Оно обнимает земное

Так крепко - попробуй разбей.

Тебя не оставит в покое,

Цепляясь, как черный репей.

Огнем поднимается к тучам

Ныряет на адское дно,

Но только в молчанье могучем

Ему воплотиться дано.

 

 

 

***

Муза не любит загадок,

Шифров и хитрых ключей,

Слов безупречный порядок

Ищет в порядке вещей.

 

В шкафчиках, вымытых кружках,

В теплых карманах пальто,

В пуговицах и подушках,

Словно играя в лото...

 

Перевернет всю квартиру,

Хитрой пронырой снует,

Словно грамматику мира

Заново преподает.

 

Снова, ругаясь, исчезнет,

Все возвратив на места.

Бледный, как после болезни,

Я отойду от листа.

 

Нервная почва живая

Загодя знает ответ,

Грозная тьма корневая

Чувствует льющийся свет.

 

 

 

***

Не иду за утешеньем.

Что тебе в душе нечистой?

Пусть убогим подношеньем

Будет голос бескорыстный.

 

Песня станет робкой жертвой,

Нежной дочерью Адама,

Нелюдимой, стройной, первой

Скромной прихожанкой храма.

 

Тайны нет в простом напеве,

Так возьми его, не мешкай.

Пусть орел, слетавший к деве,

Снова оказался решкой…

 

Рай, творимый на бумаге,

Звери пестрою гурьбою.

Господи, смотри, мы наги,

И стоим перед тобою.

 

 

 

***

Мир, истощенный тишиной,

Вода беззвучно камень точит,

Во тьме сияет надо мной

Не полумесяц, солнце ночи.

 

Все было днем сотворено,

Тень за деревьями крадется,

И времени веретено

Вращается, и нить прядется.

 

Адам счастливый второпях

Сквозь чуткий сон рифмует травы,

И шепот в лиственных ветвях,

Еще не слышится лукавый.

 

Предвосхищаяя естество

И ноту голоса людского,

Я жажду эха своего,

Невоплотивщееся слово.

 

 

 

***

Когда из плоти ссыльный дух

Взлетит над рощей изобильной,

Ничей не тронув чуткий слух,

Улитка на плите могильной

Вдруг зашевелится, дыша,

В ракушку спрячется несмело,

Как изумленная душа,

Неотделимая от тела.

 

 

 

***

Лети отсюда, белый мотылек.

Иосиф Бродский.

 

Когда сердечный стук и бой часов

Сливаются, дышу ровней и тише,

И проникает сквозь дверной засов

Холодный свет, как будто дня излишек

Слуга нерасторопный расплескал,

Тот свет ещё дрожит, боясь погаснуть,

Я чувствую бессмысленный накал

Прозрачных вен, но плоти безучастной

К чужому свету, видно, невдомек,

Что я уже вдыхаю сумрак синий,

Что смерть – всего лишь бледный мотылек,

Летящий меж высоковольтных линий.

Что наши рукописные слова –

Всего лишь сотни крошечных отметин

На маленьком листе… Пока жива

Душа, тот свет, возможно, ей ответит.

 

 

 

***

Чайника вскипающего пенье

И тепло от каменной стены

Лишь вознагражденное терпенье

Радостной и хрупкой тишины.

 

Бегло повторяя без запинки

Заклинанье феи домовой,

Слышишь в каждой сахарной крупинке

Чистый звук мелодии живой.

 

Горькие тревоги и утраты

Навсегда забыты под замком,

Всюду нежных масел ароматы,

Сладкий запах чая с молоком.

 

Ложечку любимого варенья

В блюдце неглубокое кладешь,

За окном дрожащие деревья

Осторожно обнимает дождь.

 

Благодарно к теплому кому-то

В сон ладонь потянется твоя,

Светлый дух домашнего уюта,

Одинокий гений бытия.

 

 

 

***

К чему молчанье и покой,

И мыслей горькая порочность,

Когда острейшею строкой

Вновь испытаешь боль на прочность.

Упершись локтем в край стола,

Неисцелимый и счастливый

Следишь прозрачного крыла

Играющие переливы.

Не испугают в этот час

Ни острие ночного жала,

Ни мгла, что много раньше нас

И времени существовала.

Легко и больно, и слеза

Подкатится к глазам напрасным.

Летай, плясунья-стрекоза,

Царапай колышком алмазным

Таблички радостных сердец,

Не опасаясь слов небрежных,

Чудесный сказочный гонец

Богов обидчивых и нежных.

 

 

 

***

Лежу в объятьях одеяла бледного,

Боюсь спугнуть ненаступивший день.

В пустом углу, в руках пространства бедного,

Как пойманная рыба, бьется тень.

 

Спускаю парус, сматываю удочки,

Вдыхаю запустенья благодать,

Безмолвие, как воздух в стройной дудочке

Почти готово музыкою стать.

 

 

 

***

Мир не бывает унылым,

Правды его острота,

Бьется легчайшею силой

В жилках лесного листа.

 

Сердце, надеждой ведомо,

Стихло, как рыба в пруду.

Мир - ожидание дома,

Чудо у всех на виду.

 

Горькой травою примятой

Пахнет июльская пыль,

В маленьком семечке спрятан

Сказочный тис Иггдрасиль.

 

Пусть заблудившийся плоти

Нужен светильник души,

Замерло счастье в полете.

Чувствуешь? Просто дыши.

 

 

***

Черная ночь, душный барак,

Жирные вши...

<1938>

О. Мандельштам

 

Черная ночь, душный барак и вши,

Кто заказал тихий полет души,

Кто захотел тайной овеять вонь?

Мертвому – трын-трава, а живых – не тронь.

 

Данте, звучит в лагере у костра.

Щас. Разбежались. Только темней дыра,

Цедит беззубый гений бессвязный бред,

Черная ночь… Не угасает свет.

 

 

 

* * *

Чьи буквы, как семя проросшее,

Чьи буквы, как трещины в камне,

Чьи буквы стучат, как горошины,

Как град о закрытые ставни.

 

Чьи буквы звенят, как свидетели

Отчаянной истинной славы,

Пророкам дорогу наметили

И пятятся слева направо.

 

Века постепенно смеркаются...

Не служащие многословью,

Слова, забываясь, сбываются,

Живою написаны кровью.

 

 

 

***

Холодный горький кофе по утрам,

Тревожный звон мигрени до полудня,

Дрожащий сумрак меж оконных рам –

Вот азбука изученного будня.

Слова, уроки, старый переплет,

В который угодить едва ль захочешь,

И в тишине полночи напролет

Карандаши напрасных планов точишь.

Все от зубов, как раньше наизусть,

Простой кошмар рифмованного ада,

Смерть понарошку, так и будет пусть…

Стыд настоящий, подлинный – не надо…

Не причитай, не думай, а ложись,

Не говори, что ты хотел другого,

Ты все еще не понял? Это жизнь.

И не ищи проверочного слова.

 

 

 

* * *

На длинных нерусских ногах

Стоит, улыбаясь некстати…

Арсений Тарковский «Верблюд».

 

…он увидел гигантского черного верблюда; колокольчики на его сбруе бренчали под порывами пыльного, жаркого ветра пустыни… Смерть. Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний пришла за ним.

Филип Хосе Фармер «Мир реки. Книга первая. Восстаньте из праха».

 

Твой доктор – толстяк без причуд

Гнусавит: - Последний укольчик.

Смерть – бархатный черный верблюд,

На шее звенит колокольчик.

 

Хозяин пустынных равнин,

Торговец, не чуждый обмана,

Жизнь – тощий седой бедуин,

Ночной проводник каравана.

 

Забыв вековую тоску,

Себе улыбаешься рабски,

За ними идешь по песку

И что-то кричишь по-арабски.

 

Безумно болит голова.

Свои вспоминаешь пороки,

С земли подбирая слова,

Простые, короткие строки.

 

Движения жилистых лап

Песчаная буря скрывает.

- Прости, господин эскулап,

Я снова забылся. Бывает…

 

Холодная ночь на земле.

Похожий на острую бритву,

Встает полумесяц во мгле,

Читающий нас, как молитву.