* * *

Я не сплю и я не заболел,

Всё в порядке. Просто в темноте

Чей-то белый, невесомый мел

Пишет буквы и рисует те

Звёзды, что однажды рисовал

Я и сам без чисел, без имён,

Я тебя в объятия позвал,

Я не сплю, теперь не нужен сон.

Пустота исчезла навсегда,

Жизнь нерукотворна и тиха,

Твёрдая, прозрачная вода,

Буквы, звёзды, тёмная доска.

Сумму бесконечности одной

Умножаю, а затем делю,

Видишь это небо, ангел мой?

Отдыхай спокойно, я не сплю.

В вечности достаточно забот,

Мне, как прежде, не хватает дня,

Ночь не ждёт, и радость не уйдёт,

Обними, не покидай меня.

 

 

 

* * *

Боль меня, как сталь свою заточит,

Научив вонзаться и пронзать.

Никого никто узнать не хочет

Так, как я хочу тебя узнать.

Тонким льдом лежит на лужах время,

Тащит память жалкую суму.

Помнишь, как шептал Господь в Эдеме:

«Плохо человеку одному»?

Новый жест застенчив и неловок,

Радостно хохочет пустота,

На сыром песке следы кроссовок

И ладонь упавшего листа.

Страх, недоумение, тревога

Исчезают, как былые сны.

Счастье — два коротких, странных слога

Медленно растут из тишины.

 

 

 

* * *

Я гол, как дерево осеннее,

Чьи ветки пропускают свет.

Откуда мне придёт спасение,

Когда ни в чём надежды нет?

 

Пускай меня слепого, ломкого

Хранит от ветра и огня

Не откровенье слова громкого,

А то, что видишь ты меня.

 

 

 

* * *

 

Бессмысленный язык больницы,

Дрожь слабых рук,

Глаза-бойницы усталых бледных медсестёр.

Скупой и строгий распорядок,

Свет, что искусственен и гладок,

И боли утренней костёр.

Тяжелый крест оконной рамы,

Сосед, во сне зовущий маму,

И горечь теплого питья,

Дыхания глухие гаммы,

И облака, белей, чем шрамы,

Косые шрамы бытия.

 

 

***

Мне открылась одна наука –

В ясном зеркале отражаться.

Дай мне на ночь хотя бы руку,

Помоги за тебя держаться.

 

Объясни, чем тебя обидел,

Недостойный и окаянный?

Я сегодня с тобою видел

То, каким перед Богом встану.

 

Мне видна нагота земная,

Мир, который словам опасен.

Если это любовь, родная,

Я люблю тебя, я согласен.

 

 

* * *

Не говорите, прошу вас, что жизнь скучна,

Что непременно у каждого есть цена,

А человеку ни в чем невозможно верить,

Что потерялись значенье и глубина,

Что остается только клыки ощерить,

Ты засыпаешь рассеянный в пустоте,

Голос пророку в горящем звучит кусте,

Бог откровенен, себя в мелочах не прячет,

Слово «люблю» стынет буквами на листе,

Мы не способны о главном сказать иначе.

 

 

* * *

Как вода, что ушла в песок,

Словно дым по земле холодной,

Как разорванный волосок,

Будто пламя во мгле бесплодной.

Золотистый звенящий свет,

Рой пылинок, летящих мимо…

Одиночества больше нет,

А единство неразделимо.

 

 

 

* * *

Объятий узел неразвязный,

Границы безграничной воли,

Опустошающие спазмы,

Живое пламя в чистом поле.

 

Последняя неразделëнность,

Преображëнная природа.

Счастливая определëнность,

Неутолимая свобода.

 

 

 

* * *

— Мариам, почему ты не спишь

Во мраке ночи?

— У младшего режутся зубки,

Он снова плачет.

 

Она поёт сыну и слышит,

Застонут скалы,

Когда воскресшие выйдут

Из дёсен гроба.

 

 

 

* * *

 

— Тише, тише, скоро всё пройдёт.

Я с тобой, с тобой, не надо плакать…

Я дрожу, мычу, как идиот,

И скулю от боли, как собака.

Хочется ответить: — Я люблю!

Где найти мне силы для ответа?

Стыну, изгибаюсь и терплю.

Объясни, зачем приходит это?

Спазм и помутнение ума,

Сонное безумие седое.

Но в тумане, где застыла тьма,

Звонкий дух витает над водою.

Просветлеет, попрошу попить,

Снова возвратится ясность взгляда.

Боже, как бывает просто жить,

Только вздох — и ничего не надо.

 

 

 

* * *

Те, у кого нет ни прозвища, ни лица,

Те, кто не знает ни горя, ни лжи, ни гнева,

Птенчиком ангела вылезши из яйца,

Смотрят на тёмную землю с седьмого неба.

 

Но воплотившись, изведав добро и зло,

Но износив до лохмотьев земное имя,

Громко кричат, пробивая собой стекло,

Ставшее вдруг из прозрачного тёмно-синим.

 

 

 

* * *

Если Земля непременно шар,

Мне ничего не осталось, кроме как

Ввысь закатить его, чуть дыша,

И отпечататься в древних хрониках.

Ну а ему — раздавить меня,

Дрогнув, сорвавшись огромной тяжестью,

Чтобы наставшей при свете дня

Ночью исполнилось всё, что кажется.

Я неподатливый шар качу,

Тенью огромною угрожающий,

Громко рыдаю, смеюсь, кричу,

Эхом живым становясь блуждающим.