Я наступал на желтые и пыльные листья,
еще напоминавшие о лете.
Альбер Камю

А почему это мне кажется, что сейчас март?
Василий Аксенов

Ощущение было удивительное.
Борис Виан

1.
Светит солнце. Яркое, по-летнему слепящее глаза. Светит, не грея - зима. На улицах лед.

Ноги скользят, глаза беспомощно шарят по головам прохожих. Разные, незнакомые, занятые неотложными делами люди. Они все ненужные, бесполезные и безумно скучные. Они мне неинтересны, я жду не их. А они, не осознавая своей никчемности, торопятся жить.

Я закуриваю и прищуриваю глаза. Вдалеке, на другой стороне улицы, появилось. Люди вокруг не замечают, спешат, бегут, торопятся. Они не обращают внимания на ту сторону, а там произошло.

Я не могу оторвать глаз. Я смотрю, смотрю. Я стараюсь запомнить. Светит солнце, и его лучи, словно так и надо, падают на ту сторону улицы, где появилось. Я все смотрю, стараясь не моргать, и медленно слепну...

2.

Есть места, куда хочется возвращаться вдвоем, но только вдвоем. Потом, когда вдруг (или не вдруг) остаешься один, туда страшно вернуться. Потому что может случиться так, что там все изменилось. И уже больше не узнаешь небо над головой.

Еле видная тропинка, которую ты воспринимаешь уже не глазами, а чем-то неосознанным, петляет между камней. Вокруг гудит лес. Он, гудящий и темный, обступает со всех сторон. Это он окружает, это в нем живут волки, это он гудит вокруг.

А тропинка ведет вперед, петляя между камней. И сзади почти не остается следов.

Перед тобой мелькают тени. Маленькая передышка в пути - чтобы не сойти с ума. Чтобы не заблудиться среди знакомых листьев, чтобы не остаться одному в дремучем лесу. Впереди, словно большие птицы, парят большие черные птицы, а вокруг гудит лес, дремучий и черный как птицы, парящие впереди. Деревья склоняются над тропой, мрак застилает глаза, страх съедает душу.

3.

Если две страницы неразличимы на белом фоне, их необходимо разделить жирной чертой. Белым по белому, только для тебя.

В окне напротив не горит свет. В окне напротив белая кошка лежит на подоконнике и, видимо, спит. Во всяком случае не двигается. Не двигается без особой на то необходимости. Она, наверное, видит сны. Она, наверное, улыбается во сне. Наверное, на ее белое ухо села красно-желтая бабочка. Наверное, красно-желтая. Она не двигается - спит. Я тоже не двигаюсь, я смотрю на белую кошку в черном окне и стараюсь представить красно-желтую бабочку. Я стараюсь представить буйство красок. Ярко-красный напиток в прозрачном бокале, белые пятна на черной бумаге, горящая свеча, кораблик, нарисованный мелом на стене, золото на голубом и красно-желтую бабочку.

В окне напротив не горит свет. В окне напротив очень темно и ничего не видно. В окне напротив спит белая кошка, и ей снится бабочка с красно-желтыми крыльями. В окне напротив уже ночь, и там тоже живут люди.

4.

Я перехожу на другую сторону и заглядываю в запотевшую витрину. И отражаюсь в ней.

Я ухожу домой. Буду сидеть в четырех стенах.

Ах я бедный, целый день в четырех стенах, в духоте, форточку не открываю. Ах я несчастный. У меня болит голова - ах, как мне плохо. Кто бы меня пожалел. Кто бы меня погладил по голове. И нужно ли мне все это? Да нет, я просто выпендриваюсь. И сейчас постараюсь все объяснить.

Значит, так. Меня зовут... Мне... лет. Я живу в городе... У меня есть телефон, паспорт и письменный стол. Краткая биография прилагается. Хотя и так все ясно.

Когда я перехожу через проспект, я размышляю, я вслушиваюсь в голоса прохожих. Они все о чем-то говорят. Непрерывно делятся впечатлениями о, призывают голосовать за, советуют покупать в. По улицам ходят люди на ножках и разговаривают.

Или о погоде. По небу плывут облака. Их хочется назвать облаки, от чего на лице появляется некоторое подобие улыбки.

С моря дует ветер. Море находится далеко, но с него дует очень сильный ветер. Ветер дует вдоль проспекта. Вдоль и поперек широкого проспекта дует сильный и порывистый ураган. Он срывает с мужчин шляпы и задирает женщинам юбки. И чем красивее женщина, тем выше он задирает юбку. Он ураган, он дует с моря. Он несет с собой морской воздух с моря. И морской воздух с моря врывается.

По зеленому свету я перехожу проспект, с усилием преодолевая ураган, который дует поперек. Я слышу, следовательно, я размышляю.

5.

Бывают моменты, когда в лесу легче переносить. Там есть деревья, травы, озера и ручьи. Там стрекозы и комары, и это естественно - лес.

Там можно курить, смотреть на огонь и на воду. Там нет витрин.

Я набираю номер. Телефонный диск крутится, и сквозь ровные круглые отверстия осыпаются цифры. И пока телефонный диск крутится, пока не осыпались все цифры, пока еще есть время, ты должен решить для себя, решить в первый и последний раз. И сердце стало биться как-то в унисон.

В пустом прозрачном кувшине гулко бьется сердце. И в унисон с ним что-то еще происходит. Медленно и незаметно что-то происходит, и это уже не остановить. Оно произошло.

А бывают моменты, когда лучше в четырех стенах. Там есть окна и двери. Там можно курить, смотреть на огонь или на воду. Там нет витрин.

А бывают моменты, когда лучше не смотреть на огонь или на воду.

6.

Мы сидим за столом на кухне. Ложечка позвякивает в стакане с чаем.

- Ты будешь с сахаром?

- Нет.

- Закуришь?

- Нет.

- А я закурю, ты не против?

- Нет.

- Форточку открыть?

- Нет.

- Кстати, давно хочу у тебя спросить...

Звонит телефон. Я ухожу, потом возвращаюсь. Ложечка позвякивает в стакане с чаем.

- Извини, это мама звонила. Ты не торопишься?

- Нет.

- Ты случайно не знаешь, повлияли ли проблемы, возникшие в жизни Бориса Виана в начале пятидесятых годов на сюжет его последнего романа "Сердцедер"?

- Нет.

- Ладно, хватит.

Ложечка позвякивает в стакане с чаем.

- Ты вернешься?

- Нет.

- Ты меня любишь?

7.

На крышах домов лежит снег. Такое вот наблюдение. Зимой на крышах окрестных домов лежит холодный белый снег со следами на поверхности.

Все оставляет следы. Глубокие и отчетливые или маленькие, почти невидимые - какая, собственно говоря, разница. Следы есть следы, и никуда от них не деться.

Я тоже оставляю следы на снегу. Они идут слева от твоих, совсем близко. Так близко, что если мы встанем рядом, след в след, я смогу взять тебя за руку. Если мы встанем с тобой рядом, я смогу взять тебя за руку. Если мы встанем рядом.

Мы можем залезть в маленький деревянный домик и сидеть там у окошка. Чтобы залезть в маленький деревянный домик, надо низко пригнуться и быть внимательным, чтобы не удариться головой. Ведь маленький деревянный домик очень мал, он почти игрушечный и его не видно из далека. К нему ведут следы на снегу.

И даже если с неба пойдет снег, следы на снегу все равно останутся, даже если их не будет видно. И домик, пусть совсем маленький, тоже останется. Пусть только для нас, пусть для меня одного. Но к нему ведут следы на снегу.

Подул ветер с моря и унес с собой...

8.

Бывает, что людей ловят. А бывает, что они покупаются сами. Я купился. Впрочем, это уже и не важно. Только свет немного слепит глаза и хочется сказать.

Есть люди, к которым тянешься сам. А есть, которые тянут. А есть еще какие-то люди. Их много, имя им - легион. Других всегда больше.

На той стороне улицы живут другие люди. И чтобы попасть в их мир, нужно перейти. А как выйти на улицу в такой холод? Ведь главное - вернуться.

Возвращение - задача не из легких. Уйти можно всегда, вернуться - сложнее, ведь следы ведут в другую сторону.

Если идешь через улицу, наступает пора остановиться. Утро, вечер, день, ночь, мороз и солнце, кошка в окне напротив и небо на фоне.

Закутаться в шарф, закрыть глаза, затаить дыхание, руки в карманы, чуть пригнуться, чтобы не удариться головой, вперед не смотреть, ничего не слышать, не обращать внимание на, пусть ураган поперек, и постараться вернуться.

Вернуться и выпить горячего чаю. А как выпить такой кипяток? Ведь главное - вернуться.

9.

А почему это мне кажется, что сейчас март? Почему я проснулся среди ночи от предчувствия, от ощущения, возникающего перед чувством? От пения птицы со странным названием найтингейл (сноска - смотри Сашу Соколова). Почему мне приснились огромные окна во всю стену с развивающимися на морском ветру вертикальными шторами? Почему мне приснилось лето? Лето с ощущением марта. Март с ощущением лета. Развивающиеся занавески с ощущением окон во всю стену и на все времена.

Лето с ощущением весны зимой под снегом со следами. Красно-желтая бабочка. На стене мелом написано слово "привет". Это вы мне?

Доброе утро на грани нервного срыва. Пожелания счастья в личной жизни, написанные белым по белому, только для тебя. Не дай бог достичь номинала...

Многоточие в конце строки обозначает отчуждение. Найтингейл, это соловей на английском языке. Саша Соколов - писатель, автор "Школы для дураков". Белым по белому - только для тебя. Конец строки. Абзац. И дальше с большой буквы.

Я тебя люблю. Это легко выговорить. Потому что оно ничего не значит. Когда на другой стороне улицы произошло, "я тебя люблю" ничего не значит. Надо только преодолеть морской воздух, дующий поперек, и постараться вернуться. Вернуться, отмежеваться, отлучиться, заснуть.. А завтра - доброе утро, хорошая погода, снег, ветер с моря, улица, фонарь.

10.

Еще вчера я просто отражался в зеркале. Подходил к нему близко и видел свое отражение с той стороны.

Сегодня я знал - не следует этого делать. Не следует заглядывать в мир, где все перевернуто, все наоборот, где взгляд соответствует положению. Я знал, что не следует подходить близко. Не следует дышать, чтобы запотело.

Я заглянул и отразился совсем. Лишь на мгновение мое отражение мелькнуло с той стороны. Следует ли после этого переходить через улицу, преодолевая ветер с моря?

Наши миры разделены жирной белой линией между двумя страницами. Белым по белому. Только для тебя.

За вопросом не всегда следует ответ, за ответом - продолжение разговора. За стеклом всегда есть отражение. Оно - разное, но оно всегда существует, независимо от.

Зря вы так. Не будьте такими принципиальными. Загляните в зеркало. Вы увидите, что там, с той стороны, существует ваше отражение. И вот когда оно начнет существовать независимо от вас, вы поймете, что отделили себя от него жирной белой чертой. На белом фоне.

11.

Толстая книга в старом, истертом переплете. На страницах - пятна, на полях - пометки карандашом. Начни читать книгу с конца, с середины - ничего не изменится. А содержание находи сам. Бери след, вынюхивай, пробуй на вкус, на ощупь, потрать на поиск время.

Ты не поймешь содержания, не уловишь ни одной мысли. Ты не найдешь даже ни одного знакомого слова. И ни одной фразы из книги ты не сможешь употребить. А в дальнейшем все забудется.

Попробуй спросить и дождись ответного. Попробуй дождаться. Попытайся успеть. Попробуй сделать шаг и попасть в ногу, след в след. И будь внимателен, чтобы не удариться головой.

12.

Я открыл глаза и сделал первый шаг. Потом второй, третий. Я перехожу улицу. Я хотел приблизиться к той стороне, на которой произошло.

Неужели я - единственный, кто заметил. Неужели такое счастье, вернее, удача. Случайный случай, внезапный приступ. Надо скорее, пока никто. Хотя...

Пока я переходил улицу, я размышлял. О чем - уже не помню.

Помню, как где-то на середине я вдруг остановился и стал рассказывать. Я обходил опасные острые углы, старался быть неторопливым и внимательным. Я курил и надеялся. Я осознавал, что главное - вернуться.

Подул ветер, ветер с моря. Последние слова унесло за горизонт. Я стал расставлять знаки препинания. Лучше всего мне удавались многоточия и вопросительные знаки. Но многоточие обозначает отчуждение, а за вопросительным знаком не всегда следует восклицательный. Чаще - многоточие. Три точки, прерывающие на недосказанном. Но которые не могут остановить.

13.

Читать стихи, сжимая в руке потухшую сигарету, а потом - многоточие.

Окликают. Постараться не оборачиваться. Постараться ускорить шаг, и почти бегом пересечь.

Улица изогнулась, образуя лужи - маленькие кусочки неба на поверхности земли. Они блестят и обещают то, что никогда и никому. Они скрывают в своей глубине.

Лужи подмигивают, хитро прищуриваясь. Лужи плачут, сочувствуя горю. Лужи скромно молчат до поры до времени, чтобы потом внезапно заявить о себе. Лужи подают голос вдруг, а потом хитро подмигивают, или удивленно прищуриваются, или просто не обращают никакого внимания. Ведь в своей глубине они скрывают.

Надо скорее перешагнуть и перейти улицу. И вернуться.

14.

Кстати, птичка со странным названием найтингейл никогда не появляется в наших краях. И в канву повествования она введена лишь для приукрашивания. Впрочем, не только. И не столько.

Просто есть слова, вещи, которые воспринимаются несколько не так. И, наверняка, прохожие не обратят на них никакого внимания. Также, как не обратили они внимания на ту сторону улицы, где случилось.

И лишь некоторые, лишь я и еще, скажем, некто, вдруг поднимают голову при слове "дождь". Или "снег". Или "сон".

На той стороне улицы произошло, и оно потом стало снегом или дождем. Или сном. Прохожие остались, они также торопятся жить. А оно стало сном. Оставшись на той стороне улицы, оно, разделившись словно какая-то инфузория-туфелька, стало снами.

И, может быть, именно поэтому я теперь не все воспринимаю так, как надо, как раньше. Я бросаю взгляд в известном только мне направлении и продолжаю путь.

15.

Вдруг меня останавливает четкая и отчетливая мысль. Моя мысль: "Что я буду делать, когда достигну, то есть перейду?" Что будет потом? Вопросительный взгляд. Конец строки. Абзац. И дальше с большой буквы.

Я вдруг вспоминаю одну историю. Без привязки к сюжету. Без ассоциаций с происходящим вокруг. Я опять останавливаюсь и вспоминаю.

Про старика, который стоял на набережной какой-то реки, облокотившись о перила. Он стоял очень долго, может быть несколько дней. Мимо проходили люди, проезжали машины. Дул ветер с моря. Небо над его головой жило своей жизнью. А он стоял на набережной какой-то реки, облокотившись о перила. Он смотрел в одно из окон дома напротив. Все время, пока стоял, смотрел в одно из окон дома напротив. Окно было задернуто занавесками. А за занавесками, как назло, ничего не происходило.

Я видел эту набережную, чувствовал дыхание ветра с моря. Мимо меня ходили люди. Я видел этого старика. Я только не смог определить окно, в которое он смотрел.

16.

Предположим, представим, допустим, что мой путь лежит по прямой. Мимо домов с темными окнами, мимо звезд и неба, мимо ветра с моря.

Перешагиваю лужи вместо того, чтобы обойти. Напрямик дорога короче. Взгляд налево, взгляд направо, и дальше одинаковые, ровные шаги. След в след. В унисон с твоими.

Ветер с моря несет воспоминания. Их голоса переплетаются, спутываются и становятся неразличимыми. На фоне яркого слепящего солнца они проносятся маленькими черными точечками. Я прикрываю глаза рукой и всматриваюсь. Я пытаюсь различить.

Точечки исчезают. Солнце продолжает сверкать. Ветер с моря дует и дует, меняя направление. Море, как и всегда, рождает воспоминания и сны. Солнце сверкает. Ветер обволакивает со всех сторон. Морской ветер дует с моря, постоянно меняя направление. Солнце вспыхивает. Я прикрываю рукой глаза. Я смотрю, стараясь не моргать, и медленно слепну.

17.

С мятых, усталых улиц убирают снег. Так, собственно, и надо. Так легче ходить, быстрее выбирать направление. Что несоизмеримо важнее.

Улицы становятся серыми. Теперь они одиноки и покинуты. У них забирают воспоминания. Вместе со снегом, с промокшими одеждами, с мягким пледом под ногами, вместе со слезами горя и радости у улиц забирают их прошлое.

Мои следы в унисон с твоими лежат там, где еще есть снег. С тех улиц не сдирают покрывала. Там снег и холод остаются навсегда. И там всегда вечер и ветер с моря.

На ветру развиваются волосы, и хочется пригладить их рукой. Ты знаешь - нельзя. Ты знаешь, что это всего лишь какой-то ветер с моря. Ты знаешь, что он трогает шторы на окнах во всю стену и на все времена. Ты знаешь, что он не приносит дурных вестей и не заметает следов на снегу.

И почему-то хочется закричать.

И почему-то мелкая дрожь проходит по всему телу.

И почему-то уже не получается след в след. И следов вдалеке не видно. Но они же там есть? Пусть очень далеко. Ведь следы остаются навсегда, даже если все вокруг стихло, и ветер с моря перестал менять направление. И птица со странным названием найтингейл внезапно заслонила собой солнце.

18.

Я перехожу улицу. Я заканчиваю свой путь. Я склоняю голову и стараюсь не дышать.

Я заглядываю в витрину и вижу в ней свое отражение. Я улыбаюсь ему. Я знаю, что оно тоже улыбнется в ответ. Даже замешкавшись на мгновение, оно всегда отвечает.

Ветер с моря привычно меняет направление. Теперь нам с ним по пути. Ведь главное - вернуться.

19.

"Ты думаешь, что все кончено и забыто, а на самом деле уже иначе смотришь на дождь..."

ЛЮБОВЬ В ТОМ САДУ
Часть вторая.

Мужчины мне нравятся такие, каков я сам.
А женщины? Наверное, тоже такие, каков я,
если бы я был женщиной.

Она опустила маленькую чайную ложечку в мою чашку, размешала сахар, а потом медленно, стараясь не пролить, поднесла эту ложечку, уже со сладким чаем, к своим губам. Она подула на чай чтобы он остыл, подула еще и, словно воздух, втянула в себя коричневатую жидкость. Ей понравилось, и она с причмокиванием, умилительно прищуриваясь, облизала ложечку и положила ее в мою чашку. Потом она закашлялась и, виновато взглянув на меня, вынула носовой платок. Вопрос - откуда она его вытащила. Как и все женщины, она никогда не клала носовые платки в карман. Она прятала маленький белый платочек с серым слоником посередине и красными розочками по краям в рукав, в сумочку, в кошелек, запазуху, либо держала его в руках. Так и ходила с ним, с платком, в руках, иногда поднося его к чуть покрасневшему носу. У нее всегда немного краснел нос, и поэтому она очень не любила свой насморк. Не потому, что он доставлял ей некоторые неудобства - затруднял дыхание или уменьшал удовольствие от поцелуя. Нет, на это она не обращала внимания. А вот если ее очаровательный маленький носик вдруг краснел, тут уж, естественно, находился повод для беспокойства. Она считала, что ее носик, немного покрасневший и слегка опухший от насморка, терял свое дарованное свыше очарование. Она даже старалась не выходить на улицу, естественно, в меру сил и возможностей, ибо небольшая краснота смущала ее больше чем, например, постоянная нехватка денег или отсутствие бюстгальтера под почти прозрачной блузкой. Когда она надевала эту свою блузку, между прочим, любимую, я часто чувствовал себя неудобно рядом с ней. То есть, конечно, некоторое чувство собственного удовлетворения возникало, когда проходившие мимо мужчины подолгу задерживали взгляды на ее небольшой, но действительно потрясающей груди, а потом с некоторой завистью переводили глаза на меня. Да, хотелось мне сказать в такие мгновения, да, именно со мной идет эта потрясающая девушка, это меня она держит за руку, это мои губа каждую ночь касаются ее твердых коричневых сосков. Такие чувства у меня, а как же иначе, возникали, я даже иногда улыбался по данному поводу - всегда довольно сложно скрыть эту навязчивую самодовольную улыбку. Но, несмотря на вышеизложенное, мне все-таки было несколько неудобно. Будто это я, а не она, почти обнаженный, иду сквозь похотливо-жадную толпу. И вот эта женщина, которую я по школьной привычке продолжаю называть девушкой, опускает маленькую чайную ложечку в мою чашку. Что-то не понравилось мне в ее кашле, в ее виноватом взгляде, в носовом платке, вдруг появившемся в ее руках словно из ниоткуда. Странно, подумал я, очень странно. Она, всегда такая нежная и заботливая, пыталась оградить меня от всяких неприятностей. Даже незначительная простуда служила для нее поводом не подпускать меня к себе. Сегодня она не обратила внимания на свой кашель, только лишь немного виновато посмотрела на меня. И я понял, понял внезапно и испугался - она хотела меня заразить, передать мне свою болезнь, распространить на меня ее губительное влияние. Она ушла в комнату, а я продолжал сидеть за столом на кухне, боясь пошевелиться. Я не мог оторвать взгляда от маленькой чайной ложечки в моей чашке. Как и любое уродство, нечто страшное или отвратительное, ложечка притягивала мое внимание. Я видел микробов, рядами и колоннами, словно на параде, марширующих по металлической поверхности вниз, к зеркальной глади чая. Эти болезнетворные существа, количество которых не поддается подсчету, эти твари, они предназначались мне. Она знала это, и не зря она облизала ложечку перед тем, как положить ее в чашку. Она сделала это так откровенно, вернее, открыто, словно нечто само собой разумеющееся, словно она просто чистила зубы утром или раздевалась перед сном. Она думала, что я не обращу внимания на этот, вроде бы повседневный и привычный поступок. И я не должен был обращать на него внимания, потому что строй бактерий, шагающих по наклонной плоскости ложечки (для этих тварей ложечка наверняка кажется бесконечной и необъятной, в то время как я называю ее уменьшительно-ласкательными эпитетами) направлялся в мой чай и предназначался мне и никому больше. Что это было, необдуманный случайный поступок или хорошо продуманный, давно запланированный акт? Почему она ушла в комнату, почему не стала смотреть, как я, ничего не подозревающий простак, выпью чай, обезображенный гриппозным дыханием коварной отравительницы? И я понял, что это была месть, созревавшая все время нашего с ней общения. И ее заботливость, и ее нежность лишь усыпляли мою бдительность, твердили мне о любви и заботе - бред и вранье! Господи, как я возненавидел ее в этот момент. Правда, горькая правда жизни открылась мне в мгновение ока и я понял, что не смогу больше ни только жить рядом с ней. Я не представлял себе, что, даже если она уйдет из моей жизни, она все равно будет существовать где-то, пусть далеко, очень далеко, почти недосягаемая. Я понял, что должен вычеркнуть, стереть с лица земли, уничтожить, покончить навсегда с этим чудовищем. Я представил себе, как, словно ни в чем не бывало, я захожу в комнату, медленно подхожу к ней сзади и начинаю душить. Она сопротивляется, пытается кричать, но вот уже бледнеет, ее движения становятся медленнее, в глазах застывает неподдельный (в первый раз!) ужас. Потом я стал представлять, как большим кухонным ножом перережу ей горло. Красная горячая кровь будет брызгать во все стороны, заливая стол и ковер на полу, пачкая обои и мебель. Она даже не закричит, лишь удивленно посмотрит на меня в последний раз. Потом я подумал, что сначала я изнасилую ее, прямо на столе, за которым она пишет свои глупые стишки. Я буду бить ее по лицу, а она будет кричать, из ее глаз польются слезы, она станет отталкивать меня своими маленькими ручками, но не сможет справиться. И вот, в самом конце, когда она уже ослабеет и станет затихать, я размозжу ее голову телефоном, стоящим на столе. И она останется лежать, окровавленная, развратно раздвинув ноги, голая и страшная. А я буду сидеть на полу, смотреть на нее, вытирать пот со лба и плакать. Я выпил чай, положил грязную чашку в раковину и направился в комнату. Сделав пару шагов я обернулся - белая раковина, а посредине - чашка с остатками сладкого, еще теплого чая и маленькая чайная ложечка, по которой стекала капля из крана.

ЧУЖОЙ ПРАЗДНИК

Не обратил внимания. Не заметил. Спошлил в трубку. А дальше - гудки. Вернулся в комнату, к музыке и свету, к фруктам - к гостям.

А гости-то все как на подбор. Передо мной - дочь своего отца. Красивая, статная, шутит, бюро добрых услуг. Денег - до хуя. Живет красиво. Ни на чем по долгу не останавливаясь. Как канарейка. Курит. Говорит медленно. С расстановкой. Обдумывая каждое слово. Подруга хозяйки. И моя, значит. Иногда учит жить. Говорит: вот вы, одумайтесь, что же вы делаете. Так же нельзя. Что люди скажут. К чему все это. Зачем. Как же так. И что. Почему. В конце ставит жирную точку - вопросительный знак. Чтобы все поняли - спрашивает. Спрашивает нас. И духота.

Рядом с ней - муж. Толстая свинья. Хотя нет, худой. Но создает впечатление жирной свиньи. У него даже имя подходящее. Ест. Запивает соком грейпфрута. Всегда сидит рядом. Почти всегда сидит. Иногда ходит. Встретил в магазине - покупает продукты. Расплачивается ровными непомятыми деньгами из зеленого партмане. Кожзаменитель предпочитает всему прочему. И джаз. Одиннадцать лет вместе с женой, тринадцать - с джазом. Слушает музыку утром, сразу после завтрака. И перед обедом. Вечером - диван. Работа - не пыльная. Говорит: может быть. Хотя. Ну ладно.

На столе заканчиваются фрукты. Время подавать кофе. Сигары. Как в кино. Плохом. И хорошем. Как в кино. Дым стелится под потолком как в кино. Как в кино шевелится из-за сквозняка занавеска. Кружевная как в кино. Стеклянный стол, под которым - паркет. Как в кино течет время. Как в кино.

По часовой стрелке - следующий. Высокий. Был на войне. Высокие не возвращаются. Он вернулся - писарь. Обладатель каллиграфического почерка. И таких же очков, специально цепляющихся за уши. Ложась спать, забывает их, очки, снять. Брюки - к рубашке, носки - к галстуку. Не обращает внимания на корабли, даже если их нет. Протягивает руку к горизонту, трогает облака, выдыхает углекислый газ. Объясняет: у нас было не так. Однажды. Как-то. И все.

Еще один. Маленький, рыхлый. Холеные ногти. Воротник рубашки выскакивает из под синтетического свитера. Свитер бежевый. Воротник белый. Галстук - отсутствует. Смеется сквозь гнилые зубы. Дышит сквозь гнилые зубы. Смотрит сквозь гнилые зубы. Не смотрит. Отвернувшись, бросает липкие взгляды. Теребит толстыми пальцами. Закуривает сигарету. Дым из-за гнилых зубов падает на пол. Стелется. Говорит: я не таков, как кажется. Бывало и по-другому.

Рядом - миниатюрная. Маленькая грудь, разрез, длинная юбка. Улыбается, прикрывая глаза. Смеется, прикрывая глаза. Тихо прикуривает, прикрывая глаза. Прикрывает глаза. Заметно дышит. Картинно интересуется. Неслышно говорит: что вы. Удивительно. Как же так. А еще. Еще. Еще. Что вы. Конечно нет. Ставит многообещающие многоточия. Часто обманывает. Обманывает, прикрывая глаза. Прикрывает глаза. Еще. Еще.

Обступая, кружится дым. И время. Занавесь тихо шепчет. Пора. Но не время. Еще не время. Пока не время.

Дальше - хозяйка. Цветной телевизор. Я. Окно. Зеркала. Снова я. Выхожу поменять музыку. Возвращаюсь. Снова я. Опять. И дым.

Телефонный звонок. Говорю тихо. Извините. Сейчас. Одну минуту. Длинный коридор. Темно. Поднимаю трубку. Это ты. Вопросительный знак.