ПЕРВЫЕ АПОСТОЛЫ

На мелководье видно как песок
из-под стопы взвивается и кружит,
и оседает. Терпкий запах стружек,
и сладкие – олифы и досок,
и воска – завораживают. Лодка
скользнула по волне и встала кротко.

Как будто стороной прошла гроза,
потом светает рано и бывало.
Не помню слов, но то, что он сказал,
когда мы весла подняли, запало.
И я все думал, расправляя сеть,
о Пришлеце. И думал поглазеть.

Потом забыл. И ночью, взяв улов
богатый, и не вспомнил бы, Иаков
не помяни о Нем... Как будто знаком
невидимым отмечен. От голов,
склоняющихся в сумраке у края
к волне, струились, чешуей играя,

карасики и окуньки. Малек.
Зачем Он к нам пришел? Что мы для Бога,
коль вправду Он мессия? Как далек
Он должен быть от нас, когда дорога
моя и братьев в море, а не в храм.
Заря росла и приближалась к нам.

СЕРГЕЕВСКОЕ

Попал под ливень и продрог,
забрел в сельмаг за постояльцем,
где пробавляются чем бог
пошлет охотники на зайцев.

И вот сижу, погоду жду
под липой с мокрою кукушкой,
просроченный кефир цежу,
жую филипповскую сушку.

Журнал и плавки в рюкзаке,
в траве очисткой дольки дыни
желтеет лямка. Вот тебе
и отдохнул на выходные.

Трясется под дождем бугор,
глухая липа чушь мне мелет,
течет вдоль берега кагор,
к реке рыбак бежит с похмелья.

Бесчисленны тела дождя,
и свойства их изведать сложно.
Ресницы липкие дрожат,
и небо падает в ладошку.

А тело круглое одно –
в утробе я, ствол липы, мира
листва – торопится домой
по упаковке от кефира.

СПАСИБО МАРГАРЕТ БАРИНГЕР

Пусть это середина декабря.
Зима меж нами вырастила сказку.
Мы соберемся на обед не зря,
горячий суп-пюре, и хлеб, и масло.
Дочь слизывает с хлеба масла слой,
касаясь языком прозрачных пальцев,
лукаво глядя – так – на нас с тобой,
на тень кота. Откуда кот здесь взялся?
Она встает, к замерзшему окну,
идет, дыханьем на стекле цветастом
растапливает черную дыру.
И видим мы снежинку или астру.

* * *

По полосе прибрежной
от нас невдалеке
ты бродишь, как норвежка,
в зеленом свитерке.

Свой завтрак уткам крошишь
и щуришься на мель.
На кнопчатой застежке
малиновый портфель.

Серега «Яву» курит.
Вода бежит светло.
Далекий лес обуглен
бутылочным стеклом.

Ты оглянуться можешь
и, волны заглушив,
вдруг прокричать: Алеша,
давай с тобой дружить!

Я буду молчаливо
носить тебе портфель.
Топтать песок отлива
и щуриться на мель.

Но ты к мосткам уходишь.
И вот ты не видна.
А я сижу всего лишь.
Один, как ты одна.

И вглядываюсь строго
в воды нелепый свет.
Дай закурить, Серега.
И не молчи в ответ!

* * *

Осень. Резь в глазах от клёнов красных.
Нет проблем с дождливостью и грязью.
Тени с веток, как с ресниц, текут.
И, сутулясь, бродит неврастеник
в парке вправду выжженном, осеннем,
натыкаясь каждый раз на пруд.

Облака плывут по тертым джинсам.
Синий цвет за лето не прижился,
шелухою сходит с рваных волн.
Серый пруд и лужи бредят морем.
Бродят пацаны листвой, безвольно
забивая свой десятый гол.

Набело выводим зиму мелом,
золотая осень одолела.
Почеркай свой старый черновик.
Сквозь очки со стеклами – от ветра
влажными – удачную примету
разгляди. Синица чик-чирик.

* * *

Мы ловили авто у развилки
и катили к Балтийской воде,
где у волн разгибаются спинки,
и деревья сгибаются где.

Возвращались ночною порою
в град, задумавшийся ни о чем,
где на Планерной пахнет листвою,
запах пива на Невском ночном.

На последнем сиденье маршрутки
убегающие фонари
наблюдали, назад обернувшись.
И у зеркала берег реки.

По деревьев оранжевым кронам
птицы в листьях клонились ко сну.
Милый ботик на шпиле огромном
быть похожим мечтал на звезду.

Утром шум в батареях будил нас,
мы с трудом покидали кровать.
Шли туману сдаваться на милость
и граблями листву собирать.