Наталия Маженштейн :

- Обычно принято считать – все, что не проза, то – стихи. Но практика показывает, что это не в полной мере так. Когда мы встречаемся с произведением искусства, то переживаем катарсис потому, что произведение искусства – экзистенциальное открытие, видим, что автор на наших глазах что-то понял. Так понял, что его это потрясло, и мы потрясены вместе с ним. Здесь, на мой взгляд, открытия нигде не происходит. На первый взгляд кажется, что есть какая-то глубина, какая-то попытка мысли, а потом, когда вчитываешься еще внимательнее…

 

Алексей Машевский :

- Сразу появляется вопрос: а катарсис возникает потому, что автор что-то понял? Я в этом не уверен. Сказанное, может быть, сыграет роль во всем нашем обсуждении. Я не случайно вмешиваюсь. Катарсис происходит не оттого, что Ясон или Медея у Еврипида что-то поняли, а когда в рамках трагедии или художественного произведения что-то изменилось. Не оттого, что понял автор, а потому, что что-то изменил – изменил, видимо, пониманием своим. Давайте приглядимся к этому аспекту.

 

Наталия Маженштейн :

- Поначалу кажется, что тут есть какие-то завершенные мысли, но оказывается, что каждая мысль, будто не додумана до конца. Даже в стихотворении на странице 15 «Может быть, и не смерть, что нависла...», где все обретает смысл перед лицом смерти. Это тема державинского стихотворения «На смерть князя Мещерского». Тема. Но раскрыта она на каком-то несерьезном уровне. Автор говорит о том, что все бессмысленно – ничего не гарантировано, только смерть. Ну а раз так, тогда давайте смотреть под этим углом. Но он на этом не настаивает. Нет такого ощущения, что он на чем - то настаивает . Ни в одном стихотворении. Лишь предполагает робко. Даже здесь. Читаешь и думаешь: где-то солнышко светит, кроны над тобой нависают, в чашке тонут облака – все так замечательно. А герой у автора сидит и страдает. Начинаешь думать – а отчего он страдает? Такое ощущение – оттого, что не может решиться пострадать всерьез. Он ни на что не может решиться . Он ведь так и говорит: «все основанья смехотворны». Покажите мне сначала « основания », тогда я на что-то решусь, начну жить, начну что-то делать, а пока буду сидеть и только созерцать. Или вот, другой пример, первое стихотворение подборки «Что страшит бессмысленность страданий, повторенье страха каждый раз…». Видимо, хотелось бы, чтобы не каждый раз? Герой как бы говорит: «Ну, да, если уж так требуется пострадать, я пострадаю. Только не беспокойте…» Вот так примерно. В стихотворении «Желтоватые фонари…» на странице 5 есть строки: «Выходи, начинаем день… – Я действительно здесь живу?..» Вроде бы бросает вызов самому себе, но как-то нерешительно, робко… Но при этом много точных называний… «Так банальны лучшие слова…» Именно лучшие слова банальны . «Трамвай тычется, как рыба, в очертанья улиц и дерев…» - очень хорошо. Хотя эта архаичная форма – «дерев», не очень уместна, кажется, потому что-то языком-то он говорит простым, а не высоким штилем. «Небеса взлохмаченные светом… Светит снег…» очень хорошо, точно. Но много и неточностей…

Отмечу еще, что везде в этих стихах обозначено стремление к конечному результату. Например, в строке: «Как будет сладостно, как сонно тем, кто до лета доживет».

 

Сергей Семенов :

- У меня стихи Василия вообще вызывают положительную оценку. И эти стихи мне тоже понравились. По интонации, конструкции они напоминают большей частью прежние, но есть моменты и стихи, лежащие вне обычной поэтики Василия.

 

Алексей Машевский :

- Доказывайте!

 

Сергей Семенов :

- Самый яркий пример - шестое стихотворение про Крым: «Когда в полдневной голубой Тавриде / на кроткий Понт взглянул из-под руки…».

По-моему, оно не свойственно системе Василия ни по эмоциональному настрою, ни конструкционно. Тут проскакивает кузминская нота, которая легла не только на это стихотворение, но и на некоторые другие. Это нота смиренного восприятия мира. Акцент делается не на сюжет и соответствие внутреннему состоянию… Стихотворение строится по-другому. Автор обнаруживает тенденцию к развитию вне освоенного пространства. Там много кто есть: и Батюшков, и Мандельштам…

Другое достижение Василия, мне кажется, это - описание тонких оттенков эмоционального состояния. В этой подборке, это сделано, может быть, даже сильнее, чем в предыдущих.

Стихи понравились все, но какие-то больше остальных. Я уже называл стихотворение на странице 6 «Когда в полдневной голубой Тавриде». На странице 7 «Лютеранское кладбище». Особенно понравилась строка «страшной сытостью пахнет земля». Не буду подробно останавливаться на этом.

Насчет недочетов…больших не нашел, а мелкие…

 

Алексей Машевский :

– Сергей, Вы говорите о трансформации, изменении подборки, манеры. Давайте четче. В чем она? Только потому, что там появился Кузьмин с Батюшковым?

 

Сергей Семенов :

- Нет.

 

Алексей Машевский :

- Друзья, каждый из нас пишет стихи. Стихи – это точное выражение нашего восприятия мира, того, что с нами происходит. Наш анализ чужих стихов точно такой же. Если нам что-то чудится, если мы ощущаем некую интенцию, если нам кажется, что что-то стало лучше, что-то хуже, хуже, стало другим, давайте искать точные выражения своих ощущений. Не надо слова «некий». Больше конкретики.

 

Сергей Семенов :

- Если раньше это были более описательные стихи, то теперь появились риторические – впрямую рассуждающие (в том же шестом стихотворении). Хотя и значительная доля описательности сохраняется.

 

Лена Литвинцева :

- В Наташиной рецензии проявилось, как мне кажется, некоторое неправильное понимание поэзии. Совсем не обязательно что-то понимать, решать серьезные трансцендентные вопросы, чтобы быть поэтом. Васины стихи я знаю года с 1998-го. Некоторые с того времени помню наизусть. Мне кажется, что в текущей подборке лучшие качества этого автора сохранены, они остаются неизменными. И в его лучших стихах есть ощущение изначальности таланта. Будто не было многих лет труда. Появился поэт с таким удивительным чувством слова. Мне кажется это почти самое главное: это чувство слова, это умение создать звуковую сочетаемость слов, этот легкий язык, запоминаемость, узнаваемость. «В темноте – в «Пятерочку» за хлебом –/по тропинке, что ведет туда,/ где деревья делаются небом/ и с трамвая падает звезда».

 

Алексей Машевский :

- Лена, сразу определитесь, что значит звуковая сочетаемость слов, на основе какого принципа?

 

Лена Литвинцева :

- Не знаю, смогу ли объяснить: это, когда слова проговариваются удобно. Нам удобно их говорить.

 

Алексей Машевский :

- Это удобно, как «четыре черненьких чумазеньких чертенка…» или это удобно, потому что выражает какую-то смысловую фигуру?

 

Лена Литвинцева :

- Конечно, это соединено со смыслом.

 

Алексей Машевский :

- А! Так мы говорим о смысло - звукоряде! Тогда надо подчеркнуть, что речь идет не просто о фонетических играх.

 

Лена Литвинцева :

- В этой подборке много таких – казалось бы простых фраз: «всю неделю хочется уехать в Сиверскую, в Гатчину, во Мгу…». Смысл может быть не в самой фразе, а в общем контексте стихотворения. Там, «Где деревья делаются небом» мы из бытовой реальности попадаем в другое загадочное пространство – значительное, возвышенное поэтическое пространство. Я считаю, что умение попасть из бытового в такое пространство, является качеством истинного поэта.

Еще одно в стихотворении на 5 странице: «Желтоватые фонари/ вперемешку с синей листвой,/ мутноватый сполох зари,/ плеск неона над головой» – поэт умеет поймать, ухватить самонарождающуюся идею. Это я считаю важнейшим качеством поэта. Эти идеи возникают ниоткуда – сами себя рождают, когда идет это описание темноты над улицами Веселого поселка. И совершенно замечательная строчка «Выходи, начинаем день».

Теперь я хочу поговорить об описаниях природы в Васиных стихах. Видно и понятно, что автор любит городскую природу, листву, тополя, разноцветные здания, облака. Это почти в каждом стих-ии есть. Я не считаю, что это плохо - что одно и то же, важно, каким образом это используется. Например, посмотрим, как это устроено в первом стихотворении. Оно устроено интересным образом. Потому что здесь квинтэссенция заявлена сразу. Она не оттуда вытекает, а он сразу говорит, о чем стихотворение: «Что страшит – бессмысленность страданья,/ повторенье страха каждый раз». Дальше различными образами подтверждается эта мысль. Мне кажется интересной такая композиция. Здесь формально на каждые две строки мыслей автора приходится две строки описания природы. А по центру для симметрии идет только описание природы. Трамвай тут, как рыба – тоже предмет городской природы – неживой. Каким-то загадочным образом страх автора говорить о себе конкретно, о чем он и заявит позже: «явить себя в конечном виде и беззащитно и смешно»… И это нежелание сказать нам конкретно, о чем речь, трансформируется у него в происходящее с объектами неживой природы, и через это передается его внутреннее состояние, обуревающие автора чувства. Мы это видим из замечательных образов: «снегом засыпаемые зданья… не встречая никакой преграды прочь летит осенняя листва…», «оторванный от липы пролетает желтый…лист», символизирующий одиночество автора, неприкаянность душевную. «Небеса, взлохмаченные светом», как уже говорилось. Понимая, что очень много уже «фонарей, небес» автор над собой иронизирует и делает эту инверсию «светит снег, кружатся фонари». Он разрушает банальную фразу. Обычно мы говорим наоборот. Я считаю – это очень удачный ход.

 

Алексей Машевский :

- Испортили «праздник» – логически объяснили, как это сделано. Я не обращал внимания.

 

Лена Литвинцева :

- Мне нравится, что это сделано логически – идея отличная. Следующее стихотворение на странице 2, здесь в конце есть описание природы. Мне оно кажется неудачным. Или я не поняла мысль. Кажется, это просто нейтральная картинка, в отличие от другой детали, которая приводит меня в восторг: «помялась в сумке колбаса…». Сколько смысла в этой строке! Сердце кровью обливается, как современный человек целый день таскается с колбасой, которая помялась, потому что в сумке полно еще тяжелых вещей, а ему некогда поесть. Желаю автору побольше подобных деталей, а не только природы. Тут очень много смысла – надо использовать.

К недостаткам отнесу еще такие ходы: «вряд ли это может быть предметом стихотворства»... То есть различные реплики о самом процессе писания стихов. На меня это произвело неприятное впечатление. Читатель должен думать, что автор над ним специально изгаляется, придумывая ходы – посмотрим, как это подействует.

 

Алексей Машевский :

- Это в традициях авторефлексии – когда он не просто, как акын поет, а со смыслом.

 

Лена Литвинцева :

- Но он это делает как-то тупо.

 

Алексей Машевский :

- Вот это другой вопрос

 

Лена Литвинцева :

- Но даже такие вещи не испортили стихотворение на странице 11 «Синева глубокая, как море…» Мне очень нравится «облака в оранжевом просторе. Боже милосердный, я погиб!»

Удачный ход в стихотворении на странице 8 про Лермонтова. Это стихотворение о судьбе поэта. В конце - и юмор, и ирония, и смешно и грустно одновременно: итог всех страданий – к памятнику поэта слетает с проводов стая воробьев.

Есть несколько стихов по поводу описания летнего отдыха. Стихотворение о Тавриде мне показалось неудачным – банальные мысли… Какой-то подмалевок. Нарочитая высокопарная речь. Банальное. А стихотворение про ежа на странице 4 мне показалось удачнее. Из всех описательных в нем больше иронии, хотя может быть, требуется еще больше. Но первая строчка про тлен и распад мне не понравилась. Легкое стихотворение о курорте, и вдруг тлен и распад, и еж уже не мелкий хищник, а падальщик. Можно было облегчить, срифмовав не с «распадом», а «с простым и нежным взглядом» (смех в аудитории).

Стихотворение на странице 10 о посещении кладбища, где похоронен Блок. Я просто не люблю такие некрофилические стихи. Стихотворение на странице 15 «Может быть и не смерть, что нависла» - я бы поверила, если бы это стихотворение написал Денис Датешидзе. Оно как-то в его стиле написано, хотя, может быть, Денис написал бы лучше.

 

Василий Русаков :

- При всей сумбурности Лена точно обозначила многие позиции, которые я бы тоже хотел отметить. Насчет катарсиса, который надо переживать, извлекая некие смыслы. Недавно, когда я после музея Пикассо, в другой галерее стоял перед «Мадонной» 19 века, испытывая, видимо, именно катарсис, я не понимал ничего. Мне просто было хорошо. Я забыл обо всем, что в этом мире есть плохого.

 

Алексей Машевский :

- Значит что-то поняли. Катарсис – не процесс формулирования мысли, а состояние попадания : «И увидел он, что это – хорошо». Потом Вы можете и отрефлексировать. Но катарсис вне процесса рефлексии .

 

Василий Русаков :

- Василий не обманывает мои эстетические ожидания – отсюда доверие. Есть некий качественный ценз, ниже которого он не опускается. Даже в неудачных стихах это качество обеспечено. За этими стихами что-то стоит – это не придумано, а пережито. Голова подключает потом – на уровне рефлексии, а сначала просто воспринимаешь.

Для меня его стихи разбились на две примерно равные группы. Со всеми оговорками относительно качества стиха, с большими натяжками я разбил эти стихи на смысловые и проходные. Понятно, что писать стихи с огромной смысловой нагрузкой, акцентом на каждую строфу, наверное, невозможно. Даже у больших поэтов есть стихи программные, несущие сентенции смысловые, и те, что Лена назвала описательными. В чем разница…

Читаем первое стихотворение «Что страшит? Бессмысленность страданий». Там действительно смысловые акценты вставлены. Хотя середина – третья строфа - выпадает. Она для симметрии сделана. Но эстетически был бы проигрыш без концовки, в которой появляются «здания, засыпаемые снегом», «не встречая никакой препоны…». Но это не для чистой эстетики, это вещи, имманентно вырастающие из самого стихотворения. В этом смысле не только это стихотворение, но и прочие достаточно цельны. Мы видим сложившегося автора, поэта, который обрел собственный голос. И даже самое неудачное стихотворение подборки про Тавриду неудачно не само по себе, а на фоне тех стихов, что тут есть. Это потому, что оно более литературно, чем другие стихи.

 

Алексей Машевский :

- Здесь Кузьмин, Батюшков и Кушнер никак не согласованы. Финал кушнеровский.

 

Василий Русаков :

- Стихотворение про лютеранское кладбище в 5 строфе про «подушку горячую от слез» отсылка к Пастернаку («Я вспомнил, по какому поводу/ Слегка увлажнена подушка…»), но если у того это – счастье от переживания любви, то здесь с обратным знаком. Но у него есть и прямые совпадения, например, с Мандельштамом.

Это мы поговорили о смысловых стихах. От остальных я получаю чисто эстетическое удовольствие. Хотя «ударить с прошлым по рукам» я не понимаю.

 

Алексей Машевский :

- «Созваниваться и встречаться, ударить с прошлым по рукам» это наоборот очень хорошо и понятно. Это как бы некоторое возвращение к исходной точке.

 

Василий Русаков:

- Но когда проходных стихов много, я перестаю их читать с тем же интересом.

 

Надежда Калмыкова :

- Не буду говорить глобально о качестве стихов, но смысловые неувязки очень отвлекают. Если автор начинает, что над ним голубое небо, но тут же в золотом кружится вертолет – эти картинки как-то не совпадают. Или говорит о пустой ряби канала, и тут же с упоением описывает очередной мусор на льдинах. Значит, не пустая рябь, а со льдинами.

Еще у меня недоумение по поводу сочетания на странице 5 «…и разорванным пузырем – синий с розовым – облака». Может быть, «синим с розовым»?

 

Алексей Машевский :

- Это совершенно нормально – такая инверсия: и разорванным пузырем облака – синий с розовым. Наоборот это удачно – динамизирует как-то, придает фразе упругость.

 

Надежда Калмыкова :

- Почти поняла. Хорошо.

Мне пока не сравнить с прежними подборками, но и так очень тонко чувствуется душевное состояние героя. Даже это бесконечное повторение тоскливых тополей… Ощущение, что автор, даже описывая Тавриду или этого смуглого пастуха, который якобы у него на глазах пасет своих овец в тени скалы, видит это из того же тоскливого окна, за которым все те же серые тополя. Ни отсюда ли и пустота? И река для него пустая, хоть там тонны живой рыбы, и рябь канала с льдинами пустая, и надежды пустые. Возникает ощущение тоскливости, одиночества. Мне было тяжело читать. Все время была потребность в свете, радости какой-то. Хоть бы немножко света в конце тоннеля, чтобы человек на что-то надеялся, предполагал впереди какой-то свет. Но… полное воплощение состояния явно получилось.

 

Полина Исакова :

- В первую очередь меня поразили мысли, связанные с описанием города, природы. Даже завидно – в каждой строчке чувствуется гармония автора с тем, что его окружает. Он как бы заодно с городом и со всем этим движением.

 

Алексей Машевский :

- Смотрите, какие разные суждения!

 

Полина Исакова :

- А во втором стихотворении, «глядеть на улицу с балкона», у меня почему-то возникли ассоциации с Денисом.

 

Аркадий Ратнер :

- Мне наиболее близки высказывания женской части аудитории. У Наташи прозвучало некое разочарование. Я попробовал понять, в чем дело. Уровень, конечно, высочайший. Не зря прозвучало у Лены сравнение с Денисом…Поэту неудобно в этом мире – он уходит в свой. Но у Дениса это выглядело очень естественно. Вспоминается Горький «Мать», где человек толкается, чтобы все увидели его новую жилетку. То есть, достиг человек некоторого уровня, а сейчас получается авторское повторение. И отсюда идет все мое разочарование. Денису плевать, как мы на эту жилетку посмотрим, Василию нет. Ему важно, чтобы мы почувствовали, какой он несчастный. На этом фоне выделяются два стихотворения, где через описание входишь в чувства и мысли автора. Первое – «Лютеранское кладбище», где через то, что там, в основном, аптекари и арфисты, возникает это ощущение. Второе менее сильное – «Смоленка». Через картину к ощущениям. И очень мне не нравится, когда человек начинает говорить, что все почему-то плохо.

 

Николай Неронов :

- Я получаю эстетическое удовольствие, когда мастерски моделируется воздушная вязь слов. Полнота и естественность потока. Есть один недостаток, который очень быстро проходит – это молодость. Есть некий возрастной кризис, который нужно пережить, а дальше все будет хорошо. Ты сейчас находишься на такой ступени, когда полнота достигнута, а тут стенка. А вот как выйти за ее пределы созданного тобой мира… Сложно. Я думаю, что следующая подборка, может быть, будет хуже, а года через два будет совершенно замечательная новая. Стихов подобного плана, но лучше, думаю, не будет – это на грани совершенства. Но подлинности, о которой всё время говорит Василий, пока нет, настоящее свое слово просыпается где-то в 30 лет.

 

Григорий Хубулава :

- Как сказал, по-моему, Лев Толстой – такое мастерство, что не видно мастерства. Я не могу согласиться с Аркадием, что это было желание себя продемонстрировать, некое интересничание. Автор не старается построить некую особую фигуру речи, надеть на себя какую-нибудь маску. Это тот случай, когда лирический герой абсолютно тождественен автору. Тут самое главное не то, что сказано, а то, что не сказано. «Видишь, как случайны все законы,/ как банальны лучшие слова». Да, это все банально, но когда ты сталкиваешься с этими бесчисленными облаками и деревьями, то понимаешь, что это – твой мир, и только о нем и надо писать стихи. Про частности, про самые незначительные, и при этом самые важные детальки. Под красивой фразой и приемом легче всего замаскировать пустоту. А под абсолютной простотой и называнием бывает такое количество смыслов. «Где деревья делаются небом и с трамвая падает звезда». Это – не абстракция, а то, к чему можно прикоснуться, поэтому это и прекрасно и ужасно. Ощущение, что выше ничего нет. Тебе это мир дан, и довольствуйся им: им дыши, о нем пиши. Один момент мне не ясен, хотя он и играет на общую конструкцию сознательного приземления и упрощения всей системы образов: это упоминание неких реальных географических точек, типа Веселый поселок или названия реальных магазинов «Пятерочка», «Петрович». Абсолютная привязанность этого воздушного шара к земле. Человек сам не дает ему улететь, потому что он пишет о самом важном, страшном и нужном. Тут много говорили о большом количестве мрачного, беспросветного, пессимистичного. Не соглашусь. Есть такое понятие, как вымученный, выстраданный оптимизм.

 

Алексей Машевский :

- Но выстраданный оптимизм не равнозначен вымученному.

 

Григорий Хубулава :

- Да, вымученного здесь нет. Через всеобщую темноту, беспросветность, косноязычие, невозможность сказать, есть самое важное: это мой мир, я в нем закончусь, поэтому я чувствую себя живым сейчас. Есть бытие – вот оно – в каждом назывании. Можно тыкать пальчиком – вот, вот. Если бы Хайдеггер писал стихи, он писал бы именно так.

 

Сергей Николаев :

- Я хотел спросить Василия, почему почти в каждом его стихотворении - облака, иногда по нескольку раз, не говоря уж о фонарях и мостах, которые кочуют тоже из одного стихотворения в другое? Но автор, будто сам раскрывает секрет: «Вот чем плохи эти описанья – никакой поживы для ума». За это Кушнер и критиковал на последнем обсуждении стихи Василия: что за этими описаниями, может, ничего и не стоит… местами. Это стихотворение – «Шум ручья» мне кажется слабым.

 

Владимир Бауэр :

- Сама фраза «никакой поживы для ума» банальная.

 

 

Алексей Машевский :

- Это Кушнер, имейте в виду (смех в зале).

 

Владимир Бауэр :

- Василий – поэт-орнаменталист. Ему важно сделать поэтический фон. Делает он его хорошо: точные рифмы, вкусные фразочки. Все это читается приятно, слушается нормально. У меня ощущение, что на большее он и не претендует. Ему и не нужно в этой поэтике большего. Он делает нормальную декорацию. Все нормально сделано, крепко. Чего мы еще хотим? А тексты стали мускулистыми. Интересные крепкие строчки. Там, где использует названия улиц, проспектов без склонений – хорошо. Это его путь. Почему бы и нет? Эта подборка лучше прошлой.

 

Денис Датишидзе :

- Меня подборка оставила неудовлетворенным. В стихах помимо каких-то предметов и явлений должна содержаться реакция на них автора, его отношение, а может быть, и оценка. Когда это торчит из каждой строки и навязывается, это приводит к упрощенности и однобокости. Но другая крайность – недостаточность, чистые перечисления, аморфное чередование предметов и картинок, которые в достаточной мере не скреплены и не оживлены личностью автора . В этом смысле, автор не берет на себя ответственности за видимое и фиксируемого, за соотнесение с некой этической шкалой . Стихи близки к механическим фотоснимкам, тождественным самой реальности, и потому лишенным значения. Здесь преобладает аморфная конструкция. Всё строится на констатации и перечислении . Например, фиксируется одна деталь, следующая деталь, а между ними вставляется своя мысль или свое воспоминание. С одним из стихотворений я провел эксперимент: от перестановки строф смысл не меняется . Элементы друг с другом не взаимодействуют, не связаны между собой. Тут ситуация субъекта, который наблюдает, фиксирует и называет . И если бы такие стихи были на фоне множества других стихов, более структурированных, то они бы давали освежающий эффект как импрессионистическая картинка. Но когда они все такие, это сильно приедается. Вторая моя главная претензия – по-моему, в стихах любого значительного автора (а к этому мы все так или иначе стремимся) наблюдается определенная широта охвата явлений. Стихотворение Кушнера может быть написано очень просто, самым незатейливым размером, на стертых рифмах, но в нем всегда присутствует специфическое мировоззрение автора, органическое и цельное. Или, если угодно, мироощущение. Это означает, что человек постоянно берет на себя ответственность за ту или иную реакцию – положительную или отрицательную. Что-то отвергает, что-то принимает, чему-то радуется, чему-то огорчается. Тут, при той, уже отмеченной мной констатационной манере, оценок, реакций и соотнесения с этической шкалой все-таки не происходит. И всё это усугубляется жуткой узостью деталей, очень узким словарем, узким кругом явлений . Может, это делается умышленно. Но это переходит ту границу, когда это может работать как прием. «Облака, синева, листва». Можно составить словарь Василия. Тут говорили о точности – я могу привести обратные примеры. Например, ситуативные неточности есть в стихотворении «Желтоватые фонари вперемешку с серой листвой». Если мы сказали про «плеск неона над головой», то мы уже находимся на улице (имеется в виду реклама). А дальше говорится: «Выходи, начинаем день…».

 

Алексей Машевский :

- Он может стоять в дверях, смотреть на фонари, а потом выходить на улицу. Этот пример неубедителен.

 

Денис Датешидзе :

- Может быть. Допустим. Но когда пишется про мусор на льду (стихотворение «Облака по небу разметало» на странице 8). Для меня имеет значение, что в темноте мы мусор на качающемся льду не разглядим. Другой пример – стихотворение про Смоленку. Сначала нам дается обилие мусора (тут дана типичная картинка - это наблюдается обычно в зимнюю оттепель, либо весной, снег, как правило, грязный), а потом – на снегу отсвет от окна. На таком снегу отсветов от окна не бывает. Впрочем, я вижу, вас удивляют приведенные мною примеры.

 

Алексей Машевский :

- Они не то чтобы удивляют. У меня они рождают размышления несколько постороннего плана. Я бы на них не обращал внимания, если бы не высказанный вами ранее упрек в некоторой нецелостности. Тут надо подумать, какова глубина этой нецелостности, и почему она возникает.

 

Денис Датешидзе :

- Эта механическая манера сочетания разных воспоминаний и впечатлений приводит к тому, что некоторые стихотворения разваливаются на глазах. Например, стихотворение на странице 14 «Встав пораньше, делаешь зарядку…». Опять-таки, непонятно, где – на улице или дома он делает зарядку. И лишь потом оказывается, что действие происходит на улице. Но это, конечно, мелочь по сравнению с тем, что тут резкий, ничем не подготовленный переход, прыжок из зимнего Петербурга в летний Крым. Лишь прочитав другие стихи, я догадываюсь, что речь идет о Крыме. Мы имеем дело с эклектикой. Это оставляет меня неудовлетворенным.

 

Алексей Машевский :

- Удивительная ситуация: я до какой-то степени согласен со всем, что тут говорилось. Это очень странно… Поразительно, что полярно противоположные суждения – скажем, Григория Хубулавы и Аркадия Ратнера, кажутся справедливыми. Гриша говорил об абсолютной подлинности этих стихов, и это так. А с другой стороны, Аркадий говорил о том, что автор «жилетку носит». Я вынужден признать, что по-своему правы оба. С одной стороны, здесь есть внутренняя нацеленность на абсолютную искренность, точность высказывания. Человек ничего не придумывает, не врет. И в то же время, пусть не постоянно, пусть краешком глаза на себя в зеркало смотрит. Почему это происходит, понятно. Это становится приемом. Справедливо было сказано о замечательном стилистическом чутье автора, о его поэтическом слухе. Он четко знает, как писать так, чтобы не впасть в тяжеловесную рассудительность в стихах.

 

«Ни тоски, ни слез, на раздраженья», –

поучал мечтательно сенсей.

Точные уверенны движенья;

синий свет далеких фонарей…

 

Вот мы сначала скажем немножко про то, что происходит или о том, что мы думаем, а дальше подверстаем сюда отстраняющую описательную красочку. И действительно, если посмотреть, то стихи Василия как бы распадаются на двустишья: сначала высказывается какая-то мысль, а потом – два шажка в сторону и дается картинка. И так далее, движение мелкими перебежками – дальше еще что-то высказали, и снова – картинка. С одной стороны, это правильный курс. Ведь взять быка мысли за рога и дальше его тащить на мясокомбинат – бессмысленно. Он с этим быком не справится. Бык вырвется, и хуже того, автора на рога поднимет. Поэтому надо время от времени подбегать к быку, хлопать его и отбегать в сторону. Тогда все будут целы, и всё будет изящно – своеобразная торрида. Что я могу сказать? «Правильным курсом идете, товарищи!».

Василий хорошо понимает, как должно быть устроено стихотворение. Но из текста в текст – повторы: облака, тополя, фонари… Если взять каждое стихотворение в отдельности, оно нравится. Я могу привести массу примеров точных высказываний. Василий точен – например: «Вдоль клумб разбрызгана земля…». Он точен за редким исключением (например – про перхоть, летящую с тополей). На уровне мгновенного контакта с миром всё в его стихах выражено абсолютно точно.

Володя Бауэр сказал, что это – орнаментальная поэзия. В некотором смысле – да. И видно, что Василий уже устал от этого, он хочет вырваться из этой поэтики, потому что иначе он поэтически погибнет: ну сколько еще можно про облака-тополя! Потому-то там и Батюшков, и Кушнер, и Кузмин возникают. Ему нужно высказываться. И, конечно, его не удовлетворит уровень прекрасной лирической «вязи». Решать-то он пытается экзистенциальную задачу, и с начала до конца этой подборки она присутствует: бессмысленность страданий, которые не приводят в преображению, бессмысленность жертвы, которая не стала искуплением, бессмысленность опыта, который не перевел тебя на следующую ступень. Но решает он эту задачу так, что в итоге получается самая вязь… Почему? Да потому, что если уж если ты решаешь проблему, так обозначь её глобально и бери на себя ответственность за те смыслы, которые ты будешь выражать.

Удивительный случай! Повторяю: мне эти стихи нравятся и одновременно рождают у меня чувство неудовлетворения… Почти каждое стихотворение хочется похвалить. А по прочтении всей подборки возникает ощущение девальвированности: каждым стихотворением он обещал больше, чем в итоге сделал. Это можно сравнить с дворцом, отделанным похожими друг на друга изразцами. Смотришь на него, и сначала восхищаешься, а потом понимаешь, в чем тут дело и тебя охватывает скука. Здесь – случай попадания в плен собственных приемов, образов и традиций. Чтобы вырваться из этого плена, нужно занять определенную не чисто художественную, а «идеологическую» позицию, и под нее начнут подверстываться новые образы.

Экзистенциальная тема намечена Василием очень серьезная. Она глобальна, она пульсирует даже в «описательных» стихотворениях. Но эта проблема как бы остается личным делом автор, не генерализируется, не доводится до уровня общей значимости. Во-вторых, она никак не конституируется в рамках целостного видения мира . Отсюда все проблемы. Понятно, что страдание будет всегда бессмысленным, если ты рассматриваешь его вне Универсума. Смысл страдания проявляется, находится только в рамках целостного Божьего мира . Заметьте, ни один трагический герой мировой литературы никакой бессмысленности страданий не знает, даже если он гибнет. Например, Федра, которая и сама отравилась, и Ипполита погубила, - но бессмысленным всё это не назовешь, ведь в результате зритель обретает катарсис, очищение. То есть катастрофический опыт Федры укладывается в глобальную, целостную картину мира. А здесь целостного мира нет. Здесь страдание бессмысленно, потому что автор пытается его осознать в рамках своей отдельной жизненной ситуации.

Поэтическое искусство – это магия. Если даже мы впрямую об этом не думаем, то мы внутренне всё равно верим, что словом мы меняем мир. Откуда, собственно, возникает катарсис ? Когда я пишу, я обретаю пафос и дерзновение благодаря чувству, что своим словом я что - то изменю . А в нашем случае у автора нет такого чувства . Человек не верит в то, что мир может измениться в результате его высказывания. Отсюда эта фиксационная модель, именно поэтому возникает этот орнаментализм, все эти узоры.

 

Не встречая никакой препоны,

прочь летит осенняя листва…

Видишь, как случайны все законы,

как банальны лучшие слова.

 

У Василия постоянно происходит одно и то же. Он даже решается что-то высказать, но всякий раз берет свои слова обратно. Меня в этом смысле особенно удивило и поразило одно стихотворение:

 

Может быть, и не смерть, что нависла

здесь над каждым, страшнее всего, –

а страданье, лишенное смысла,

безраздельной тоски торжество.

 

– Гарантированностью ухода

утешаешься как-то верней…

И какая-то даже свобода,

вопреки всякой логике, в ней…

 

Становление мысли, ее бескомпромиссность и окончательность замечательны. Тут присутствует катарсис. Вспомним Державина: он пишет о гибели всерьез. И тут же – «подите счастья прочь возможны, я в дверях вечности стою». В горечи разочарования и страха мы вопреки всему обретаем уверенность в победе, ощущение, что всё правильно, всё неслучайно, справедливо. Это и есть магия. Ты, поэт, заворожил Хаос. Ты извлек радость. Читаем дальше:

 

И какая-то даже свобода,

вопреки всякой логике, в ней

 

ощущается. Собраны вместе,

знанья, мысли, поступки и сны,

вероятно, лишь в этом контексте

исчезающей жизни – верны

 

и проявлены. – Все основанья

смехотворны…

 

Правда, уже тут автор слишком многословен.

 

 

…И ясно одно:

пустоту отрицает страданье,

остальное теперь все равно…

 

Мне тут не нравится рифма «одно - все равно». Но читаем дальше:

 

И решив, что любые потери

не смертельны, – шагай веселей…

 

И что же дальше нам припас автор?

 

…вдоль скамеек в замызганном сквере

под бессмысленный плеск тополей…

 

Он не уверен в том, что какая-то свобода вопреки всякой логике есть. Победного верхнего «до» он не возьмет, не решится на него. Человек выпил чашу страданий, но не решается признать, что это – лекарство, благодаря которому его душа обрела смыслы, видение, покой. Поэтому в конце – «фига в кармане». «Шагай веселей…». Вот где вымученность оптимизма. Такие вещи любит устраивать в своих стихах Денис, он – разоблачитель. Но у него – определенная позиция разоблачителя. А у Василия нет никакой позиции. Он бросается в бездну, но ему хочется, чтобы была хотя бы ниточка, по которой он можно вернуться обратно. Да, он честен, он точно называет вещи своими именами. Но пора, наконец, перестать оставлять для себя эти «спасительные» ниточки. Поэтому нет от прочтения его стихов ощущения счастья, которое бывает от прочтения великих стихов. Стихи обещают больше, чем получаешь в итоге.

 

Василий Ковалев :

- Получается, в этих стихах – ложь?

 

Алексей Машевский :

- Да. По факту её нет. Всё в этих стихах честно и искренне. Но в итоге – обман. Потому что при таком высоком уровне проблематики, при том, что человек на себя взял, надо отвечать целостным видением. А Василий все время только собирается это сделать.

 

Николай Неронов :

- Иисус Христос только в тридцать лет начал проповедовать…

 

Алексей Машевский :

- Верное замечание. Странное было ощущение при перечитывании этих стихов: казалось, что их пишет очень молодой человек, фиксирующий странность своего пребывания в этом мире. Автор как бы вопрошает: «А я действительно здесь живу?». Это грандиозный лирический повод.

 

Денис Датешидзе :

- Такая фиксация была в двух предыдущих книгах, Вам так не кажется?

 

Алексей Машевский :

- Эта подборка не хуже того, что было в последней книге Василия. В какой-то мере он продвинулся вперед. И «ложь» тут – невольная. Автор не в состоянии отвечать за неё. Он суется в пространство, которого не видит. Но он туда уже помещен. Что ему делать? Поехать на Восток, перейти в ислам и создавать орнаменты? Но не поедет он. Хочет он или не хочет, но ему придется взять на себя ответственность целостного видения .

Автор предельно честен – он не замахивается на то, чего не может. Но ужас весь в том, что от нас требуется именно такой замах. Мы имеем дело с очень ярким, интересным явлением, претендующим на художественную и экзистенциальную состоятельность. А раз так, то надо осознать: человек, вступивший в этот круг, уже не может остановиться, не может вернуться, он вынужден идти дальше, беря на себя ответственность за смысловую целостность бытия.

 

← тексты