ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ПРОЕКТ | ||
|
||
|
* * *
На медлительном узком пароме
в залетейской исчезнем дали.
Только музыка! Музыки кроме,
во дворе, где точильщик Али,
восемь чёрных, потёртых покрышек,
чахлых тополя, может быть, три –
в дочки-матери, в кошек и мышек
здесь играют. Вечерней зари
зажигаются краски. Машины
умолкают, и с неба звезда
тихо катится вниз… Половины
мы не знаем – откуда, куда?
Но любуемся около дома
на игру: «Шишел-мышел! Води!»
Мальчик Саша и девочка Тома,
и горячая нежность в груди.
* * *
В слезах выбегает хозяйка во двор –
был крупный, как хлопья с небес, разговор.
Кричали, как берсерки, били посуду,
но вот (что похоже, быть может, на чудо)
утихло всё это само по себе!
На пятом играет сосед на трубе.
И падает белый, обманчивый, тихий
волнующий снег, как случайный пиррихий
на слово, которое было в конце.
Потёкшую тушь на усталом лице
хозяйка утёрла и слушает джаз:
« Alas , my baby , alas …».
* * *
Ты спросишь, друг, меня,
как жить на этом свете?
Не парься, старина!..
Валяется в кювете
каркас – металлолом,
а был, возможно, Опель.
Не знаю, что потом
с владельцем стало. Тополь
пророс через каркас,
шумит на солнцепёке.
И выбора у нас,
быть может, нет. Но щёки
малыш надул и лёг
в коляске из винила,
прелестный дурачок-
-Иванушка-водила.
Пускает пузыри,
во рту мусолит соску...
Мы, что ни говори,
свои на свете – в доску.
* * *
Гостиный Двор. Бездушная
толпа. Огни! Огни!..
Голодный и простуженный
с фингалом голубым,
в китайской куртке кожаной,
пошитой кое-как,
я шёл вчера по Невскому,
ни дворник, ни поэт,
ни гражданин ответственный
и не товарищ вам,
а просто Некто пишущий
какие-то стихи.
* * *
Живёшь – не думаешь о смерти,
торгуешь разным барахлом.
Но день приходит и в конверте
повестка «сборы». Всё – облом!
Наутро поезд. Проводница
ещё заигрывает: «Эй,
иди сюда! Чего не спится?
Марина Стогова». «Сергей».
А за окном мелькают сопки.
Уже до Мурманска рукой
подать. Налили по две стопки,
поём: «Нарушил мой покой…».
Назавтра выдадут хэбэшку,
в столовку строем поведут.
И жизнь, и смерть – всё вперемешку.
Ты здесь никто и будешь тут
всегда солдатом. Вспомнишь только
Марины Стоговой духи,
как в темноте качалась полка,
читались лучшие стихи.
* * *
Небосвод за окнами синий-синий.
– Рот откройте, деточка! Потерпите!..
Бормашина. Бешеный визг Эринний.
Всё известно доктору о пульпите –
по кювете никелем звякнут клещи.
Металлурга прочная заготовка
эта челюсть… – Доктор, прошу, полегче!..
Как плотва на удочке, бьюсь неловко –
крюк во рту… Но что-то в крови и гное
показали чёрное: бедный, вот, мол,
успокойся, это твоё земное
воплощенье – душу никто не отнял.
* * *
«Тридцать лет ни дома, ни работы», –
нашептали яростные звёзды!
Ну, не плачь! Не надо! Что ты? Что ты?
Это всё лишь только эпизоды
бытия Всевидящего Бога
Вечного… Так вот какое дело:
поживи пока ещё немного,
подыши: шу-шу… В Период Мела
трудно надышаться динозавру –
остаются высохшие кости!
Было вот что: Цезаря, Варраву
и Матфея приглашали в гости.
Никакая это не награда!
Лишь глаза, расширенные страхом.
Тридцать лет страданий – всё что надо,
чтобы стать пророком или прахом!
* * *
Бульдозер. Бытовка. Бутыль на столе.
В оконце фабричные трубы во мгле.
Бригада бодяжит некисло
из пива и водки «Коктейль Ришелье»…
И нет ни малейшего смысла
его нам закусывать сладкой халвой.
Витюньчик похмельной трясёт головой,
кричит: «Я за всё не в ответе!..»
Махнёт экскаватор стальной булавой,
и дом, где счастливые дети
когда-то играли и пили кефир,
дом рухнет – загадочный маленький мир,
уютный, как тот первозданный...
Витюньчик не промах: «Давай, бригадир,
налей – мы подставим стаканы!»
И верно, подставили – четверо нас
козла забивает – он блеет сейчас
с чугунной задвижкой на шее.
Мы трезвые все… и кому-то из нас
укладывать кабель в траншее.
* * *
Все там будем поздно или рано:
тухлая, застойная вода –
в коридоре пили из-под крана.
Что ещё мы делали? Ах, да,
до животной крупной-крупной дрожи
капельниц боялись – пригласят,
руку стянут: «Потерпи. Поможет
галлоперидол». Вот этот ад
мне обычно снится. Просыпаюсь,
долго рядом шарю в темноте,
к женщине красивой прикасаюсь,
обнимаю, слышу в животе
тихое урчание, целую.
Пялится звезда в стеклопакет,
дождь стучит в отлив о жестяную
полосу. Всё кончено. Рассвет.
* * *
Ах, на ёлке звезда золотая.
Кухня. Гости поют: «Йе-йе-йе!..»
(азиатчина мутит блатная –
под гитару «Гоп-стоп»), оливье.
И какого рожна напороли,
напортачили – вспомнить невмочь!
Вышли – трезвые всё ещё что ли? –
в чумовую беззвёздную ночь.
Потепление. Лужи. Газоны
зеленеют уже в январе.
На флэту у какой-то Алёны
на вино по четыреста рэ
добавляли… Гори оно синим,
красным пламенем наше житьё!
и Марина – красавица в мини –
поднимала за счастье моё…
* * *
В подземном переходе скрипка
рыдает так,
как будто всё кругом ошибка –
весь этот мрак:
газеты, стены, пассажиры –
они бегут –
у них отличные квартиры,
в кастрюлях суп.
А скрипка вторит: «Пиу-пиу!
Нишкни, замри!»
Не ударяй, дружок, по пиву
в лучах зари.
* * *
Крыши, антенны. А голуби сели на водосток
сизые перья почистить. Напротив сушить пальто
кто-то над газом повесил – цветёт голубой цветок.
Кто там живёт? Карамазов? Версилов-маньяк? Никто!
В этой квартире я сам оказался бог знает как:
в отпуск хозяин уехал – оставил, пожить, ключи.
Пыльный диван и книги (хозяин, видать, чудак),
двор петербургский – колодец (придёшь – кричи).
Как в этом городе жить? Я, признаюсь, не знаю сам!
В полночь шаги раздавались по гулкому чердаку.
Я в рюкзаке сто рублей обнаружил – в универсам
завтра схожу, а сегодня с батоном попью чайку!
Может, в окне, что напротив, мне улыбнётся… Кто?
Пьяница? Девушка Соня? Раскольников Родион?
Скоро стемнеет, и выключат газ, уберут пальто…
В дворницкой, слышно, играет аккордеон…
* * *
Улыбаясь сквозь слёзы,
я лежу на снегу,
и застыли берёзы:
– Ты влюбился?.. – Угу...
– Так чего ж ты не весел?..
– Ах, и сам я не зна…
Кто-то ватник повесил
на заборе. Зима
пахнет сеном и хлевом,
дым летит из трубы.
Между хлебом и небом
мы в руках у судьбы.
То ли крики вороньи,
то ли поезд гремит,
то ли где-то хоронят,
то ли сердце щемит.
* * *
Усмехнулся тополю, всхлипнул, пробежал
по лужам, по дорожкам, по крыше гаража…
Всё промокло: волосы, платье на тебе,
но поёт в наушниках песенку БГ:
«Есть в городе том сад, а в том саду цветы…»
Здесь камешек из туфельки вытряхиваешь ты!
Сиренью пахнут волосы и кожа миндалём,
а мы с тобой скамеечку заняли вдвоём.
И ничего, что мокрая. И ничего, что май.
«Здравствуй, моя Мурка! Здравствуй и прощай!..»
* * *
Ты – молния в небе моих надежд.
Ты – ангел в небе моих молитв.
Когда я лишаю тебя одежд,
огромная нежность во мне болит.
О, в этой ласковой суете
белеет кожа, как свежий снег,
и, утопая в нём, в темноте
я слышу свой уходящий век
и жизнь у ангела в животе.
* * *
В расписание вписаны наши судьбы.
Ветер-стрелочник смотрит его странички:
в десять двадцать сольются сухие губы!..
Километры меж нами короче спички,
не длиннее, чем ниточка, – приметал бы
пару пуговиц крепко к твоей сорочке!
Сорок раз ещё встретимся мы до свадьбы –
тридцать девять расстанемся. Ставить точки
рановато. Шушарочка, ты – хозяйка
безрассудному сердцу! Прими в ладони
и баюкай…
…Курьерский. Соседа байка
про бандитов чеченских: – Убей – не тронет!..
……….Цепь на шее рассказчика золотая.
Как рояля клавиши, мчатся шпалы,
и берёзы, стремительно улетая,
горизонт обнимают тревожно-алый…
Двадцать пять сантиметров на карте. Двое
суток в поезде нас разделяет или
сорок семь через реки мостов – простое
вычисление скажет: мы всё забыли.
Но пока мониторы горят и в рёбра
бьют сердечные мышцы, мы будем сниться
по ночам друг другу – факир и кобра,
Магомет и гора, небеса и птица
Гамаюн…
…И чаёк заварился. Масса
темноты. Под грохот колёс не спится.
Скоро встретимся – скоро снимать с матраса
мне бельишко: – Спасибо вам, проводница!
* * *
Лицо прекрасное, но, может быть, от боли
слегка усталое, в трагических у глаз
морщинках маленьких. Я спрашиваю: – Оля,
о чём ты думаешь?.. – Я?.. Видишь ли, как раз
о нас двоих… Иду, охваченный мгновенной
счастливой музыкой: «Откройся, мой Сезам!..»
Листва обрызнута лимоном и мареной.
Огни зажёг полупустой универсам.
– Ах, видишь ли, со мной сегодня, Оля,
творится странное… – Да, знаешь, и со мной!..
Морщинка дрогнула от нежности, от боли,
от неизбежности и тяжести земной.
* * *
Вчера, ко мне нагрянув, принесла
огромный торт. Но стряхивая капли
с потрепанного зонтика, числа
припомнить не могла. И объяснять ли,
что, кашляя, с улыбкой неживой
« Pall Mall » курила молча на диване.
В окне широком шелест дождевой
усилился. Но что-то между нами
происходило странное. Она
рассеянно мобильник теребила.
Кусала губы. Встала у окна.
И вдруг я понял: только что решила
на тротуар с шестого этажа
бросаться вниз… «Ну-ну, поплачь!» –
утешить
её пытался. Плакала, дрожа.
Потом сидела бледная, как нежить.
И наконец, сказала мне: «Ушёл
сегодня муж». Молчание. Усталость.
Я наливал. Она пила. Ещё
пила коньяк…
…А небо прояснялось.
* * *
Сны. Душный потолок. Снега. Дорога.
И пассажиров заспанные лица.
«Люблю тебя! Да-да!» – колёса пели.
Твои слова сквозь ночь со мной летели:
«Не уезжай, Медведик мой, надолго!»
Ведром железным мимо проводница
носила уголь. А сосед джин-тоник
пил в темноте (купил в Рязани где-то).
На верхней боковой у туалета
вторые сутки лёжа, как покойник,
я думал о тебе: морщинках этих,
сосках, ложбинках, детях, что могли бы
у нас… у нас… Но прыгала на петлях
и грохотала дверь, а в окнах глыбы
пакгаузов летели. Проводница,
ругаясь, подметала что-то шваброй.
Казалась речь её абракадаброй.
А ты мне, наконец, смогла
присниться.
* * *
В китайский
пурпур тучи над Кронштадтом
закат окрасил – вот она свобода! –
на сваях в бар с кофейным автоматом.
Зашли, замялись радостно у входа,
и сели у окна, и говорили
о счастье жить без горечи и страха.
Хотя предполагаю: бередили
коросту сна, когда в Pellini сахар
добавив, принимались за попытку
себя насытить ломтиками хлеба.
А между тем, почтовую открытку
за окнами вывешивало небо
туда, на горизонт, где океаны
крушили шельфы двух своих Америк.
Но здесь меж сосен виден был песчаный,
дождём и ветром высветленный берег.
……………………….
Сказала:
– Пух, смешной медведь, не бойся,
есть воздуха запасы между нами!..
Я знал за ней обманчивое свойство –
о главном говорить обиняками.
обсуждение → |
Партнеры: |
Журнал "Звезда" | Образовательный проект - "Нефиктивное образование" |