АЛЕКСАНДР ВЕРГЕЛИС – оппонент: 

Мы слушаем Ирину первый раз, и должен сказать, что она читает так хорошо, что на слух ее стихи воспринимаются гораздо лучше, чем глазом. Знаю, что Ирина пишет песни – слушал – они тоже воспринимаются очень неплохо. И в этом цикле есть некая песенная интонация. И когда чувствуешь, что какое-то стихотворение не дотягивает до уровня, когда видишь какие-то слабые места, недостатки, то думаешь, что все будет нормально, если положить на музыку. Я не знал, что тут два цикла в одной подборке и воспринимал их как единое целое, для меня это – единый цикл, хотя тематически он дробится. Это обеспечивается единством интонации, внутренней мелодией, которая есть, которую Ирина умеет поддерживать. И интонационно эти стихи больше выигрывают, чем лексически, повторюсь, но глазами мне не понравилось многое. В подборке немало понятных и близких тем, которые я – старый дачник – увидел, и которые помогли стихи воспринимать. И хотя старый прием передачи внутренних состояний через описание природы помогает, многое становится понятно, и ты принимаешь близко к душе; но есть много стихов, восприятие которых без предварительного пояснения читателем было бы затруднено. Особенно, когда перечисляются некие персонажи из семейной истории... Мне это несколько мешало. Например, стихотворение «Тебя по головке поглажу». И сразу следующее стихотворение «Нянька носовой платок не положила». Представляется ситуация не из советского прошлого.

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ:

Непонятно, в каком возрасте находится пишущий, и начинаешь смутно подозревать, что он из олигархической семьи, и у него до сих пор есть няньки.

 

АЛЕКСАНДР ВЕРГЕЛИС:

Но у советской номенклатуры тоже были домработницы.

 

НАДЕЖДА КАЛМЫКОВА:

В прежние времена и у многих простых советских семей были няньки.

 

АЛЕКСАНДР ВЕРГЕЛИС:

Действительно, были.

Наверное, стоит пройтись по отдельным стихотворениям и высказать свои соображения.

Изо всей подборки мне больше всего понравилось именно первое стихотворение – недаром и Ирина его выделила. Такой изящный ход – разделить микроцикл «Сливовый спас» на«Слива первая», «Слива вторая»…Но нет нарастания от первого стихотворения к следующим – мне все меньше и меньше нравится. Если в первом не возникло резких замечаний, то уже во второмследы прокапала». Я понимаю, что, когда бензин капает…

 

НАДЕЖДА КАЛМЫКОВА:

Не обязательно бензин – женщина в этом не обязана разбираться.

 

АЛЕКСАНДР ВЕРГЕЛИС: 

Это правда. Но «Мотор уж не слыхать» - это или тонкая литературная ирония, или автору слух изменил, потому что это уж слишком возвышенный поэтизм. Мне это напомнило строку из Гёте «Тем песнь моя - увы! - уж не слышна...». Конечно, это – переводчик. «И ввечеру соседская собака…» - опять же – некая тонкая ирония.

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ:

Особо хороша «а Жучка славная…».

 

АЛЕКСАНДР ВЕРГЕЛИС:

Да, я даже плюсик поставил. Да, Жучка тут все и вытягивает. Она тут уже литературный персонаж.

«Третья слива» – описывается некая ситуация на фоне увядающего лета. Мне не представить, как мог быть задан вопрос «–К чему сегодня кофе крупно смолот?»

Слишком литературно. Но может быть у человека такая манера изъясняться… Однако, это стихотворение мне меньше понравилось.

В стихотворении «Опустел поселок. Гололедица» первая строфа мне нравится, последующие отчасти. Строчки«Каждый год душа в предзимье мается,/Пряча частность в общую тетрадь» понял не сразу, но потом понравились.

Не хочу останавливаться на каждом стихотворении. Есть много и сильных и слабых строк. Но Ирина продемонстрировала определенный поэтический слух и литературные способности. Отмечаю подобные места:«Спит мой город. Век двадцатый спит» почему-то понравилось.«Как расселенные унылые дворы» – образ показался выпуклым и ярким.«Долгий день – что в пахоте крестьянин» тоже – очень хорошо, хотя и несколько литературно, опять же.

Но должен сказать, что ощущения противоречивые.

 

ИРИНА ОСТРОУМОВА: 

А можно поподробнее, что не понравилось – мне это больше всего нужно.

 

АЛЕКСАНДР ВЕРГЕЛИС: 

Я боялся, что времени не хватит…

Ну, в стихотворении«Прогулка по Невскому», например,

«…И завтра точно

будет очна

встреча с питерским дождем».

Мне показалось – это плохо, поскольку была такая живая разговорная интонация в стихотворении, а потом такой… чуть ли ни канцеляризм встречается, да еще такой неуклюжий.

Стихотворение «Посвящение» очень трогательное, но мне пришла мысль – может, стоило бы попробовать, не применительно к нему, попробовать писать без рифм. Это было бы интересно. Здесь есть несколько моментов, когда рифма ведет по ложному следу, как мне кажется. Нужно проверить свою поэтическую внутреннюю силу. Я сам это все время пытаюсь сделать, но почему-то пишу все равно в рифму.

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ: 

Не порекомендую писать без рифмы. Все очень просто – она до какой-то степени удерживает, дисциплинирует. А верлибр – вещь совершенно акыновская . Белый стих – другое дело – там нужно соблюдать все-таки размер. Верлибр в этом смысле совершенно губителен, потому что внутреннее чувство предела рождается от серьезного опыта.

 

АЛЕКСАНДР ВЕРГЕЛИС: 

Я все же не имел в виду верлибр. Он – последняя, уже терминальная стадия развития «капитализма».

Стихотворение «Традиция»: «Уже зари проснулась трепетная лань»… уж совсем не мог читать без улыбки – тут, видимо, совсем тонкая литературная ирония. Но в конце вдруг такая серьезность и даже лапидарность. Предложения, состоящие из одного слова, четыре в одной строчке мне кажется - слишком диссонируют.

 

НАТАЛЬЯ СИВОХИНА - оппонент: 

Я во многом соглашусь с Сашей. Мне некоторые вещи этой подборки начали нравиться далеко не с первого прочтения. Они стали заметны не сразу из-за того, о чем говорил Саша – много речевых ошибок, неправильно построенных фраз. И это очень сильно мешает воспринимать. Звук действительно хорош, и Ваша манера чтения это подчеркивает. Есть неплохие вещи, которые радуют. Приведу несколько примеров неточностей, которые портят впечатление от стихов. Скажем, одна слеза не может прокапать следы. «Пряча частность в общую тетрадь» -понятно, о чем речь, но не нравится, как это сказано – останавливает взгляд это, а не находки. Не уверена, что петля –у дверей – все же петли дверные.

Я ощутила именно две подборки, только для меня они разделились на другом стихотворении. Первая, с темой одиночества и расставания для меня заканчивается на стихах к маме. Вторая мне меньше понравилась – тут встречается очень много штампов. Стихотворение «Традиция»с его «уже зари проснулась трепетная лань» и остальным не могла воспринимать со смехом, «тучку кисейным дождем» тоже.

И еще есть ощущение незаконченности – автору явно есть, что сказать, но прорывается только временами. Получается хаос из-за всех названных моментов.

В первом стихотворении действительно хорошо

 

Вот-вот просыпятся : доверчиво-нагие,

Белесые, как этот странный дождь –

C пришедшим снегом… До смерти живые,

И сочные… И ты их подберешь.

 

«Преззимье, предвесенье»временами хорошо, а временами не играет.

Когда пишешь, идешь за звуком, но может быть, стоит перечитывать, надо вдумываться в каждую фразу. В строфе есть хорошие и плохие строчки, но если спотыкаешься, если оно не сказано так, как надо, то оно пропало. Кроме первого мне понравились моменты в стихотворении «Посвящение». Видимо, оно писалось на одном чувстве, очень искренно:

 

Я за то, чтобы слышать звук голоса твоего-моего-похожего,

Вдруг решусь предложить: попроси любого прохожего

 

Оно действительно трогает. Но «Эх, откинуть года, отбежать от них надолго прочь бы» опять неуклюже получилось, хотя понятно, что имелось в виду.

И по-моему, все же «наруки, а не на руки». Не сразу поняла«интер-планетный доходный тир».

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ: 

Такие вещи всегда можно сказать нормальными словами. Оттого, что создаете такую метафору, Вы ничего не добавляете, а только запутываете ситуацию. Создаете внутри стихотворения некий ребус, который я должен разгадывать, отвлекшись от стихотворения. Должен остановиться и думать, почему автор называет обычную войну тиром, да еще доходным – далеко не все получают прибыль. Да и доходным может быть дом, но не война. Выбранная форма очень неточная и отвлекает от главного содержания стихотворения. А дальше можно подумать, почему случаются такие вставки. Такие вставки, по-моему, кардинально все портят.

 

НАТАЛЬЯ СИВОХИНА: 

Еще обратила внимание на смешение времен в стихотворении «Тебя по головке поглажу». Начало смотрится, как пародия – всерьез так не написать. А «цветочки к корсажу» пришивали может в веке 18м. «В дому тесновато, но сытно» - как это? Никак! Обед может быть сытным, но о доме так сказать нельзя. «На Вовкины двойки плевать» - конечно, и в те века можно было ходить в гимназию, но все равно получается смешение времен. Если героиня живет не в наше время, то это надо было бы как-то подчеркнуть. «Небесного цвета плафон»…мать появляется… Плафон тут совершенно ни при чем. Украшение – совершенно не на чем. А в конце «мне так одиноко на свете,/ мои нерожденные дети». Это уже о состоянии героини, и это уже очень хорошо. Но это перечеркивает все, что Вы хотели сказать. Это две составные части, которые между собой не соединились.

Это тоже вариант – говорить через другое время. В стихотворении про няню мы тоже предполагаем, что няня и платок – это прошлое. Но бумажная салфетка все сбивает – получается такой коллаж с непонятным временем.

Думаю, если поработать, то получатся очень интересные вещи. Но поработать стоит.

 

ВЛАДИМИР БАУЭР - оппонент: 

Когда прочитал подборку, она мне, понятное дело, не понравилась. Когда перечитал вчера, то понял, что дело обстоит лучше, чем предполагал. Понятно, что это женская поэзия, которая мне, по определению, понравиться не может. Так что все, что я говорю, это со скидкой, с поправкой на это ощущение. В текстах есть много неуклюжестей. Не повторяясь:«И сука-ночь краюху дня долижет,/ Как Жучка славная варенье с хлеба». Образ какой-то совершенно вывернутый. Это можно было бы использовать, если бы весь остальной текст был вывернутый, а поскольку текст понятный и плавный, то дисгармония со всем стихотворением. В ином случае, это могло бы быть даже интересно.

«Не протопишь душу» как-то настораживает, настраивает на сексуальный лад.

.

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ: 

Понятно почему: до этого было «под утро стану замерзать», и тут же «не протопишь душу». Происходит овеществление метафоры, которое всегда бывает комичным.

 

ВЛАДИМИР БАУЭР:

Риск был неоправданным – не получилось. Логики следующего текста «Послелето приближалось» я просто не понял – про дым, который смутит. Видимо, дым разозлил человека, который ушел, не поев блинов. Дошло!

В следующем «Сопряжено молчанье на двоих/ С открытым нами правилом печали»и оноформулируется: «Не дли. Не пустословь. И не морочь…»

Выходит, если этого не делать, то и печали не будет? То есть все наоборот – получилось довольно нелепо. Понятно, что просто неловко сказано. И снова неудачное овеществление метафоры:

 

Замерзло сердце: отведу беду –

Я на него твой свитерок накину…

… И сердце детским мячиком заскачет.

 

Бывает, что многократно использованное получается хорошо, но тут нехорошо.

«Замолчит кукушонок, чужого гнезда приотведав» - нехорошо, будто гнездо – торт. Такие вещи раздражают.

А вот, что мне понравилось, получилось, может и случайно совсем не женским – сюрреалистическим - «Пейзаж»

 

Сизый день на склон деревни вышел.

Ветрено. Рубахой парусит неба край,

/Здесь вроде и сбой ритма, но он оправдан/

Заденет нынче крыши,

И услышит сводный песий лай.

Мягким шагом по мостку-дощечке

Он дойдет до норова-воды…

Пару яликов по оголтевшей речке

/конечно, лучше бы оголтелой, но все равно!/

Сносит к югу. Долго ль до беды.

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ: 

Я после «оголтевшей речки» ничего воспринимать не смог.

 

ВЛАДИМИР БАУЭР:

 

Бог не выдаст, рыба не утянет.

Дома ждут подового ломти.

Долгий день – что в пахоте крестьянин,

Он задержится, он хочет их спасти.

 

Я даже удивился, что вышел такой красивый сюрреалистический пейзаж – может, случайно? Он мне действительно понравился. Не понял только, кого хочет спасти день. За этим текстом видна стоявшая сверхзадача, которая почти исполнена.

Главная проблема этих текстов даже не в неуклюжестях – это легко исправляется, а в том, что за ними не видна сверхзадача. И интонация есть местами, и держатся они в чем-то, и чтение было нормальное. Но бывает – открываешь книгу и чувствуешь, что прикоснулся к чему-то серьезному. Здесь за исключением текста «Пейзаж» такого ощущения не было. Все может даже и симпатично, как некий выплеск, но если все только локально, если не иметь, пусть и подсознательно, выхода на сверхзадачу, то все будет не очень продуктивно.

 

АЛЕКСЕЙ КАЛИНИН:

Я не согласен с предыдущим оратором и дедом Щукарем, что баба – всегда дура. Не приемлю мнение, что есть «женская» поэзия. Хотя ясно, что автор именно женщина. Мне стихи скорее понравились, чем нет. Это действительно – стихи. Человек явно образованный, начитанный понимает, как должна выглядеть поэзия, человек до определенной степени владеет формой, владеет умением. Но поэзия – это не только умение, как считал Гумилев. Умение – это, как в высшей математике первое, но не достаточное условие, хотя и достаточное в какой-то мере выполняется – сверхзадача. Хорошие стихи должны меня ухватить. «Сливовый спас» мне понравился. Метафора с Жучкой – замечательная. Такой роскошный футуризм – просто здорово. Но дальше, в отношении сверхзадачи… автор не пытается прыгнуть выше головы. По мне – лучше разбить физиономию, чем не пытаться.

Что касается конкретных придирок: кожуры от лимона не бывает – его режут вместе с кожурой и кладут в чай

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ: 

На картинах малых голландцев это часто встречается.

 

АЛЕКСЕЙ КАЛИНИН:

Значит, я мало знаю этих мастеров.

Рифма октябрь-фонарь безобразная, а исправить очень легко, поставив в родительный падеж. Но умение у автора явно наличествует. Посмотрим, что будет дальше. Может и правда будет здорово – положить на музыку.

 

ИРИНА ОСТРОУМОВА: 

Нет, здесь песен вообще нет.

 

АРКАДИЙ РАТНЕР: 

Никто из трех оппонентов не добрался до одной вещи, о которой я хочу сказать.

Это и в других стихах проявляется, но в «Традиции» наиболее сильно. Картина. Классицизм. 18 век, наверное. Думаю – французы. Автор очень четко прописывает. Смотрит на нее современная девочка, которую сестра привела в музей. О жизни девочки ничего не говорится. Мир, придуманный искусственный очень хорошо прописан. По-моему, и в других стихах делается попытка нарисовать некий мир, только уже не 18, а может 21й век. А что в настоящей жизни, остается за кадром – можно только догадываться. Я так воспринял эту подборку. В этом плане подборка едина и в достаточной степени однородна. Здесь материалы разных времен, но это не может быть причиной неоднородности. То, что сделано раньше, менее аккуратно. Мне кажется, что варенье Жучка действительно слижет, а корку бросит, а вот ночь ее не долижет, а сожрет. Это - неточность. И их много. Думаю, что если бы автор избегал глагольных рифм, то писал бы более строго. Хотя Машевский говорит, что ничего плохого в таких рифмах нет.

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ: 

Лучше бы избегать рифм типа в горстях-щеках.

 

НАДЕЖДА КАЛМЫКОВА:

Тоже выскажу несколько мыслей. Я тут одна из тех, кто наблюдал этого автора в динамике. Должна сказать, что прогресс очень большой. Еще не все получается, но рост очевиден. Она – достаточно сложный человек, который и внутри себя изъясняется очень сложно. Такие несчастные люди есть. Она хочет быть адекватна в текстах, но это расшифровать читателю, не посвященному в ее внутренние проблемы, бывает достаточно сложно – не все захотят прикладывать лишние усилия. Хотя часто сразу видно, что не получилось, потому что очень усложнено. Но сделан большой шаг. Раньше ее стихи были очень театральные, отвлеченные – «дамистые». С соответствующим лексиконом, в котором были слова типа «будуар»… Другие сразу на ум не приходят.

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ: 

«зари проснулась трепетная лань»

 

НАДЕЖДА КАЛМЫКОВА: 

Нет, это стихотворение очень старое и как раз нарочито ироничное. Некая современная пародия на некое старое советское – в воскресенье сестра повела в музей – отсюда как средство и штампы литературные.

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ: 

Это же о музее вождя всех времен .

 

НАДЕЖДА КАЛМЫКОВА: 

Это был только посыл…Да, в воскресенье с сестрой в музей, но совсем с другой целью, настроем – о вожде и мысли нет. А все о том, какие штампы лезут на ум не очень образованному человеку. Ну, получилось не очень. Я говорила не включать эту древность, но Ирина хотела послушать, что народ скажет, поймет ли ее.

А вот теперь я скажу о том, что для меня было странно: как это было возможно не понять внимательному читателю…

Сначала о «мои нерожденные дети». В отношении корсажа. Сейчас в моде не только расшитые, чем угодно корсажи, но и корсеты, которые носят и поверх одежды. Почему она сегодня, а не в 18 веке не может расшить девочке корсаж? И вот она сидит в одиночестве под этой лампой, которую мама подарила, и мечтает, как могло бы быть, что она и сына не ругала за двойки - только бы он у нее был, дочке бы расшивала корсажик … Перечитаете внимательно, и станет ясно, что никаким прошлым веком и не пахнет.

Второе – не в оправдание автора, а о том, что надо все-таки читать, вглядываясь в знаки препинания. Сразу скажу, что это стихотворение я и сама поняла не до конца, но все же –смотрите – первая строчка: «Нянька носовой платок не положила…» Многоточие. Пауза! Все – старый факт, мысль мимолетная… Все бумажные салфетки потом – совершенно вне связи с этой нянькой, которая, может, мелькнула по ассоциации с этими салфетками даже – раньше-то были кружевные платочки. Зачем было при анализе напрямую сопрягать эту няньку, ее платок и современные бумажные салфетки, говорить о временном смешении? Автор во многих стихах именно в воспоминаниях пытается найти поддержку: семья, картина, расшитая скатерть, лампа. Одиночество. Я не понимаю, какая еще сверхзадача, если человек с живой интонацией пытается выплеснуть явно пережитое? Как у нее получается – второй вопрос. При чем тут сверхзадача? Может быть, мужчинам просто не интересно именно женское одиночество и попытки его пережить, переосмыслить?

Во всяком случае, я желаю, чтобы Ира росла и развивалась в поэзии дальше. И то, что ей хочется писать и пишется, что внутри это не замолкает – достойно поздравлений. Я ей очень завидую.

 

МАРИНА САВЕЛЬЕВА:

Я как раз именно интонационно, именно по-женски никак не могла сродниться с этими текстами. Поэтому мне было не очень интересно. Мне понравилось два стихотворения «Пейзаж» и последнее. Не берусь даже объяснить почему.

Если человеку хочется, нравится, значит, он должен писать.

 

СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВ:

Насчет того, что мужчинам что-то женское не интересно… Интересно. Но беда тут в том, что автору не удается сказать о том, что его волнует. А не удается из-за неточностей, о которых говорилось. Тема вроде бы везде в первых строчках задается, но что происходит дальше: «Мне плакать не идет – я некрасиво/Кусаю губы. Этот вечный страх,/Что не успею надышаться летом».Все. Дальше можно выбрасывать стихотворение. И так почти в каждом. ( С С.Н. пытаются спорить все хором – не останавливается – не слушает)

 

В один несчастно летне-долгий день

Мысль о разрыве не покажется ужасной,

И не прогоркнет белая сирень,

Не сложится в порыве тент террасный…,

 

Причем тут тент, скажите?! (Студийцы хором пытаются говорить, что все понятно и даже хорошо). А что ему складываться вообще? Это – неточность, которая убивает все. Так можно взять любое стихотворение.

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ: 

А что такое «не прогоркнет белая сирень»? Кто мне объяснит? Понимаю, что масло может прогоркнуть. (Женщины почти хором объясняют, что речь о цветках с пятью лепестками, которые съедают на счастье). Значит, ту, которую уже нельзя есть – ржавую и называют прогорклой? Я еще сиренью не начал питаться… Если бы было написано «не проржавеет белая сирень», у меня не было вопросов никаких… На микро уровне прописывается ситуация, которая сразу не опознается. Со здается смысловая перегрузка, за которую подобранное словосочетание не может отвечать.

 

НАДЕЖДА КАЛМЫКОВА:

Алексей Геннадиевич, а можно я сразу Сергея спрошу? Спасибо.

Если человек пишет о сентябре цвета спелой сливы, потом признается, что рыдала бы сейчас по уходящему своему лету, но сдерживается, поскольку плачет очень некрасиво, хотя вечный страх не надышаться, не сохранить… Что тут может быть непонятно? Какой тут бред увидел Сережа? Может, просто надо уметь вчитываться?

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ: 

Никто никому ничего не должен.

 

СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВ:Я не говорил, что это – бред. Говорил, что такая неточность говорит не о том, что его на самом деле волнует, не о том, что здесь должно быть, а сбивается на такую вещь, как «не успею надышаться летом», когда речь, на самом деле, идет о том, что почему-то хочется плакать.

 

НАДЕЖДА КАЛМЫКОВА:

Да потому, что ее бабье лето кончается и бабья осень впереди!

 

СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВ:

И поэтому хочется плакать?

 

НАДЕЖДА КАЛМЫКОВА:

Это глубже, чем Вы разбираете.

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ: 

Возникает мысль, что человек все время с зеркальцем пишет. «Мне плакать не идет – я некрасиво/Кусаю губы». Конечно, это по-женски. И если ты рефлектируешь по поводу своего женского самонаблюдения, пожалуйста. Но это – одна тема. А здесь другая, даже много тем. Опять же, надо учитывать, что конкретное произведение искусства – это то, сколько можно в одну форму запихать. Если слишком много, то они начинают расталкивать друг друга. Это всегда – учет композиции, конструкции. Потому и циклы начинают писаться – нельзя в одну вещь заложить все. Оставляешь какие-то хвосты для последующих стихов. Хотя и тут есть опасность непомерного разрастания цикла. Это основной принцип некого минимализма.

 

СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВ:

Вот другое стихотворение. Тема вроде такая интересная – о не рожденных детях. Эта тема и мужчин волнует. Но, извините, когда я читаю, что на Вовкины двойки плевать… (дружный смех аудитории).

 

НАДЕЖДА КАЛМЫКОВА:

Да главное, чтобы этот Вовка у нее просто был!

 

СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВ:

Любой матери не плевать на двойки ее сына! Это повод для волнений, для слез. (Дружные возражения).

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ: 

Нет, это понятно и правильно. Сережа у нас просто «облико морале».

 

СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВ:

Ну, пожалуйста, можно еще найти.

 

Нянька носовой платок не положила…

Злюсь, бумажную салфетку теребя.

И когда успела и простыла?

Перед насморком я – вечное дитя.

 

Это что – повод для стихотворения?

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ: 

Я тут не понимаю только, зачем так коряво это сказано: «Перед насморком я – вечное дитя»?

 

СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВ:

Я тоже не понимаю.

Если одно неточное слово попадет в 3-4 строке, то все стихотворение дальше идет наперекосяк. Надо вернуться исправить и писать дальше.

«Витрины глаз моих промыты питерским дождем…» – это хорошо…

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ: 

Когда такое начало – дальше можно не читать. Ваш главный порок в том, что Вы заняты написанием стихов. Отсюда возникает установка, что сказать просто, например «глаза мои промыты питерским дождем» нельзя, ибо это стихи. Нельзя сказать просто – это будет банально. Надо бы сказать как-то поэтически, усложнено. А получается одно – возникает некая искусственность, которая провоцирует боязнь банальности и желание говорить красиво. Помните в «Отцах и детях» еще от этого предостерегали? «Только не говори красиво». Именно эти слова мне и хочется все время говорить Вам – только не говорите красиво, только не замысловато. Пусть будет выражена простая человеческая мысль, но не та же мысль, но вот эдак. У меня это ощущение, когда Вы читали, снялось. Но Ваш голос – не есть интонация, которая прописана. Вы накладываете свой голос на текст. Именно поэтому возникало ощущение – вот бы сюда музыку. Музыка такой элемент, который и мог бы придать звучанию этих текстов другую консистенцию. Но при чтении без голосового сопровождения у меня было странное ощущение,которое бывает при чтении стихов, может быть, Хармса или специально сконструированных текстов обэриутов. Они писались, как бы специально для разрушения высокого поэтического языка. Авторы пытались перейти на язык графоманов, пытались смоделировать представление обыденного сознания о высоком поэтическом языке. Когда я читаю Хармса, которого терпеть не могу, то раздражаюсь (и это, наверное, хорошо), что его сознание никак не соответствует моему. Это сознание объединяет вещи немыслимые для меня – типа «Жучки славной». В этом смысле Саша прав, но когда он говорит «мотор уж не слыхать!..». Жучка славная из того же ряда. В начале 19 века могли сказать «кружка славная!». Когда «Жучка славная», а только что была «сука-ночь» – это просто Хармс и Олейников в одном флаконе. Но когда они это делают, то сознательно корежат язык для тех, кто привык к высокому поэтическому языку. Нате вам! Я боюсь, у Вас это происходит по другим причинам. Повторять Хармса просто бессмысленно. Обериутская поэзия возникает почему? Потому что у них ощущение, что поэтический язык уже настолько выработан, что теперь можно писать только анти поэтически. Но за столько лет «пыль» уже осела. Они обновили ситуацию, и теперь опять можно писать нормально – поэтически. Перезагрузили. И у меня ощущение, что желание обязательно вырваться из банальности приводит Вас постоянно к банальностям, часто смешным: «И под утро стану замерзать./Не протопишь душу». Или в конце «Побредет подальше помирать».Дело в том, что «побредет» – это всегда дальше, аподальше – просто полная бессмыслица – и так ясно, что только дальше побредет. И так на каждом шагу. «Он запахом твоим пропах, Он носится на телО без рубах». На тело наносится, а носится на телЕ, и вряд ли носится сразу много рубах, а не одна. Даже, если это делается специально, то я все равно уже заплутал в вариантах, а как бы это надо было бы сказать правильно, и стихотворение мне уже не собрать. Если это для того сделано, чтобы было пародийно, иронично – то не вижу иронии. Ирония – это мгновенное узнавание в чуть сдвинутом варианте. «Взошел светить фонарь» или «Разбитое окно в себя манит». Обратный эффект получается – выспренности. Если бы вокруг все было выстроено – может и получилось бы. А так – еще один момент красивости или анти красивости. «Небесного цвета плафон/Услышит мой песенный стон».Прекрасный подтекст понятен, но причем ту стон? Или «Небо над Невой – большая льдина,/Но свободная, не взятая в гранит» в гранит-то взята вода, Нева, а не льдина. Ну, хотя бы льдины, а не одна льдина. Или лед, но не льдина. Наверное, можно было бы написать стихотворение, где вся Нева - одна сплошная льдина, но у Вас даже не Нева, а небо над Невой. Большая свободная льдина еще не взятая в гранит. Одна, вторая, третья степень… Все. Я вижу конгломерат, обрушивающихся на меня сравнений и уподоблений, которые не связываются, а в сухом остатке возникает образ, который оказался неточным. Кажется, что у Вас есть ощущение, что стихи надо писать особенным языком. Не надо специального языка – самым обычным пишите, самым банальным. Всякая неожиданность должна рождатьсявнутриэтой банальности.Может, Вам вообще вредит всякая ирония… Может, не надо никакой иронии?

 

ИРИНА ОСТРОУМОВА:

Об этом всем серьезно?

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ: 

Да! Серьезно, но исключительно просто.

«Я книжку брал, я сам ее отдам /Ей в руки… и в глаза/ Смогу глядеть ей долго». Я уже не понимаю кому – ей или книжке.

«Солнце тянется вниз так протяжно по западу» - это само по себе даже неплохо, но почему выделил – «на овражную пыль ненавязчиво-медленно капает»тучка дождем. Вслушайтесь – почему именно на овражную? Любой неологизм начинает оттягивать на себя внимание, и опять начинается нарушение некого гармонического ряда, который Вы выстраиваете.

 

ИРИНА ОСТРОУМОВА:

Но это совершенно реальный дом над оврагом.

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ:

Поймите – можно сказать разными способами. Но пыль в овраге – это не овражная пыль. Это слово не только поэтическим контекстом не усвоено, но даже языком. Вы дали сигнал – вражья пыль, о, вражная, важная пыль! Нет глубокой внутренней подоплеки, почему в этом случае нужно было.

 

ИРИНА ОСТРОУМОВА:

Потому что кукушонок, потому что одиночество, потому что портрет, потому что такое состояние, потому что ты, как кукушонок…потому что…

 

НАТАЛЬЯ СИВОХИНА:

Вы говорите про ассоциации, а имеете в виду другое. Получается – положение обязывает. Если Вы берете что-то бьющее по глазам, то не одно это слова должно выскакивать откуда-то, но оно должно быть увязано со всем остальным. Может это и хорошо, но не в этом контексте, а там, где оно будет играть.

 

ИРИНА ОСТРОУМОВА:

Ну, не получилось, значит, не получилось, а не потому, что не додумала.

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ:

Нет, Ира, именно потому, что не додумали, не дочувствовали, не доделали. Не получается именно по этим причинам. Просто приглядитесь – когда говорите, что солнце тянетсяпо западу, то запад Вы уже превратили в некую сущность. Зачем это сделано? Раз ружье висит, оно должно стрелять. Раз превратили запад в субстанцию, в субъект, то дальше он должен действовать. Вы почти каждое новое слово берете, как пьяные шумерские боги глину, и начинаете лепить человечка, но не доделываете – бросаете, и получается уродец, второй, третий. Надо остановиться, протрезветь и вылепить одного до конца и что-то с ним делать. Запад почему-то вступает с Вами в контакт, а Вы его бросаете. Он получился не потому, что был нужен. Вам надо было сказать, что солнце тянется вниз необычным образом. Вы и сказали, но в этой строчке только эта необычность сама по себе и осталась, потому что в следующей Вы опять начали конструировать необычным образом: «Замолчит кукушонок, чужого гнезда приотведав»Я сразу спрошу – почему, собственноприотведав, а не отведав?

 

ИРИНА ОСТРОУМОВА:

Начальная стадия.

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ:

Но начальную стадию можно выразить тоже разным способом. Похоже, что в этом случае размер руководил действиями.

 

НАДЕЖДА КАЛМЫКОВА:

Можно было сказать, например, «чуть отведав», чтобы не конструировать новое слово.

 

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ:

Слишком много пушек стреляет сразу по всем направлениям. Возникает грохот, дымовая завеса, но не получается целостного образа.

 

СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВ: 

А я все же не понимаю, как это «И наденешь по памяти платье другого покроя».

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ:

Сергей у нас сегодня – рекордсмен. (Общий смех)

 

СЕРГЕЙ СЕМЕНОВ:

Зато я совсем коротко. Только хотел сказать, что мне все же понравилась эта строчка: «Пряча частность в общую тетрадь».И вообще много отдельных хороших строчек.

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ:

Каждая отдельная строчка не должна мешать общему. Большое количество удачных строчек можно превратить в какофонию. Если не подхвачено то, что сказано в этих строчках. Я, например, совершенно не понимаю, что это: «Нарастает душная могила…».Можно подобрать логику даже под то, что «снеггрешит», если задаться целью. Ирина нам сможет это объяснить про любую строчку. Я и сам, потратив некоторые усилия, с этим справлюсь в большинстве случаев, но зачем?! Для того чтобы ребусы разгадывать? Стихи пишутся для целокупного восприятия, как известно. Дело в том, что Ваша работа как раз и не приводит к такому восприятию. Вы себе сильно мешаете именно тем, о чем я сказал – так боитесь сказать банальность, что говорите или красиво или иронично. И поэтому не прорисовывается некий психологический каркас стихотворения. Ирония должна быть исключительно легкой. Ирония вообще, как стрекозка веет всегда. Легкости и не получается, потому что легкой может быть только душа. Как она сказалась, как она отразилась сама по себе, а не потому, что Вы ее начинаете втискивать в каркас некого искусственного высказывания. Я понимаю, что может быть любая поэтическая система, в том числе и специально корявая. Я не склонен их приветствовать, но бывает. Однако, это совершенно не Ваш случай. Тем более, что и читаете Вы вопреки.

 

ИРИНА ОСТРОУМОВА:

Ироничные стихи, потому что ироничен внутренний мир. Это мой способ изъясняться. Я ничего не выдумываю, ничего не выдумываю красивого. Я так чувствую. И не ставила перед собой задачу быть кому-либо понятной.

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ: 

Каждый раз, когда Вы высказываетесь в стихах, нужно учитывать две вещи: нельзя никуда уйти от себя…Кстати говоря, как ни старайся, все равно скажешься таким, какой ты есть. Это удивительное свойство нашей индивидуальности. Не надо быть понятным другим и учитывать то, как они тебя воспринимают.

Мы пользуемся языком. Он – не наше индивидуальное достояние. Он контекстен, историчен, социален. И если мы с его помощью пытаемся что-то выражать, то должны учитывать общий контекст. Поэтому задача быть понятной тому, кому сигнализируете, должна быть. Другое дело, что не надо представлять себе конкретного человека. Это некий мифологизированный читатель, а не конкретный социальный. Он реконструируется из того понятия поэтического контекста, идеального читателя этого поэтического контекста, которым он стал на сегодняшний день. Мне трудно объяснить, как это ощущается изнутри, но это должно ощущаться, иначе мы начинаем пользоваться сегодняшним языком не по назначению.

 

АЛЕКСЕЙКАЛИНИН: 

У меня возникло нечто вроде пожелания или совета: выбирайте в читатели Господа Бога.

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ:

Да, только такого, который прочитал всю русскую поэзию.

 

ИРИНА ОСТРОУМОВА: 

Но ведь все зависит от состояния, настроения. Один раз откроешь какой-то сборник, и не оторваться – попал в настроение, а назавтра не можешь понять, чем зацепило.

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ: 

Ирина, когда Вы просто говорите, даже отрывочно и сумбурно, это интереснее, поскольку нет той искусственности, что в стихах. И не бойтесь ничего, даже высокопарности. Бойтесь только той приобретенной установки, что якобы такое поэтический текст.

 

ИРИНА ОСТРОУМОВА:

Что Вы! Я еще не на той стадии – это для меня только будет сверхзадачей! Я пока только самовыражаюсь, не стараясь никому понравиться.

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ: 

Однако есть такая общая тенденция. Чем бывает интересно посмотреть иногда страничку «Стихи.ру». Все тексты, выложенные там, удивительно похожи. Авторы все имеют будто априорно заданное представление, как должны писаться стихи. Не знаю, чем задано – контекстом времени, дурным вкусом, воспитанием в школе – можно подумать. Но это такая странная усредненная работа с текстами, которые напоминают друг друга. Но не напоминают никакую настоящую поэзию, конкретных настоящих поэтов. Поэтому я радуюсь, когда вдруг вижу детское подражание Пушкину, Блоку или Мандельштаму. Это значит, что они уже начинают входить в какой-то контекстный створ.

Должен сказать, что кроме этой странной ассоциации с Хармсом, Ваши стихи мне не показались ни на кого похожими. Как ни странно, но наша настройка на себя идет через сопоставление с другими. Это начальный этап отталкивания от кого-то, приближения, выбора тех, кто дорог – это формирования взгляда на себя – какой есть я. Если этого не происходит, то и возникает боязнь банальности или желания передать напрямую свою ироничность. Вполне допускаю, что Вам присуща ироничность. Но это вовсе не означает, что она появляется сама собой и в тексте. Ирония в тексте это – архисложная вещь. По-настоящему ироничных текстов на всю русскую поэзию раз-два и обчелся.

 

ИРИНА ОСТРОУМОВА:

Это не ирония, а самоирония.

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ:

Пусть будет ирония хоть над кем – лишь бы она воплощалась в тексте. Чтобы она легко реяла над текстом. Возьмите «Гаврилиаду» Пушкина – уж там ирония и над Господом и над Богородицей.

 

АЛЕКСЕЙ КАЛИНИН: 

Я забыл сказать, что мне стихи Ирины чуть-чуть напомнили Хлебникова. У него тоже много гениальных кусков, но нет ни одного законченного стихотворения.

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ: 

Да, Вы правы, если точно говорить, то даже не Хармс, а именно Хлебников, которого я терпеть не могу всеми фибрами души именно поэтому. Почему к нему серьезно относились хорошие поэты современники, например, Мандельштам? Он для них был определенным ресурсом, а не поэтом – каменоломней – из него можно было брать куски и превращать в замечательные стихи. И тут я бы взял строчку «Солнце тянется вниз так протяжно по западу», но сделал бы из него совершенно другое стихотворение. Вы тут взяли такой мощный аккорд, что его надо дальше поддерживать и вытягивать.

 

ИРИНА ОСТРОУМОВА:

Так писать дальше или не писать? Может, заняться прозой?

 

АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ:

Пишите. В прозу уходить не рекомендую. С ней сейчас полный завал. Надо понимать, что происходит – ее могут писать сейчас считанные люди. Все, чем она занималась столетиями, вся сюжетность ушла в кинематограф. Держится только интеллектуальная проза.

 

← тексты