Слива первая (Из цикла «Сливовый спас»)

 

Сентябрь созрел. Он цвета спелой сливы,

Налет белесый, как туман в полях.

Мне плакать не идет – я некрасиво

Кусаю губы. Этот вечный страх,

 

Что не успею надышаться летом,

Не удержу жар полдня на щеках,

Тебя не сохраню… Из-под запрета

Слова поспевшие, что сливами в горстях

 

Вот-вот просыпятся: доверчиво-нагие,

Белесые, как этот странный дождь –

C пришедшим снегом… Д о смерти живые,

И сочные… И ты их подберешь.

 

 

 

Слива вторая

 

Прощальная слеза из бензобака

Следы прокапала. Мотор уж не слыхать.

И ввечеру соседская собака

Придет со мною лето отпевать.

 

Поголосим. Намажем хлеб вареньем,

О, господи, мне ж сливы перебрать…

С ней, непривязанной, я поделюсь сомненьем,

А смысл какой собакам к ночи врать?

Что за напасть моим ваняткой движет?

Под зиму расставаться так нелепо…

И сука-ночь краюху дня долижет,

Как Жучка славная варенье с хлеба.

 

 

 

Слива третья

 

Как за окном слезливо, серо, голо…

Я напеваю вслух и только соло

Обиды старой простенький мотив:

 

Опять одна. Ты выглянул из холла

– К чему сегодня кофе крупно смолот?

– К обеду!

Ничего не проглотив,

 

Слова прощания – из самых разных чтив –

Я выплюну, как косточки из слив.

 

 

 

* * *

Из цикла «Месяцеслов»

 

Опустел поселок. Гололедица.

Дачников крикливых не видать.

Покрывало белое расстелится

И под утро стану замерзать.

 

Не протопишь душу. Но старается

День приветливый устроить благодать…

Каждый год душа в предзимье мается,

Пряча частность в общую тетрадь.

 

Может, кто хороший присоседится

Хмель мой н а две чашки разливать?

И тоска, как старая медведица,

Побредет подальше помирать.

 

 

 

* * *

Послелето приближалось…

А с отлетом журавлей

Легким кружевом осталось

Паутинным. У дверей,

 

Заскучав, петля захнычет,

Под ковром простуда бдит.

Изо всех дурных привычек –

Разыгрался аппетит.

 

Стол накрою томный блинный,

Это кто в окно стучит?

Но бестактный дым каминный

И смутит и разозлит.

 

 

 

* * *

Вода ушла. Песок остыл и стих.

Пустынно небо. Звезд не зажигали.

Сопряжено молчанье на двоих

С открытым нами правилом печали:

 

Не дли. Не пустословь. И не морочь…

Тяжелой крови пребывать в волненье –

Ни головой, ни телом не помочь.

Ты на себе себя сосредоточь,

Я ж назову свое стихотворенье

«Семья как зона отчужденья».

 

 

 

* * *

В один несчастно летне-долгий день

Мысль о разрыве не покажется ужасной,

И не прогоркнет белая сирень,

Не сложится в порыве тент террасный,

 

Не выйду из себя. Не упаду

В траву, шезлонг и нервные перины.

Замерзло сердце: отведу беду –

Я на него твой свитерок накину.

 

Он запахом твоим пропах,

Он носится на тело без рубах.

Татуировку – скарабея прячет.

Спокойна и неспешна на словах,

Почувствую в себе потери страх,

И сердце детским мячиком заскачет.

 

 

 

* * *

Пять дней осталось и – ноябрь,

Там праздники натужные, салют;

И Новый год: банальный календарь…

Да разве в остальные дни не пьют?

На закусь яблоко. Разбитое окно

В себя манит. Взошел светить фонарь.

 

И попадет в небесное панно

Огрызком яблока октябрь.

 

 

 

* * *

Тебя по головке поглажу,

Я вижу, сегодня шалишь,

Сестренке цветочки к корсажу

Я за ночь пришью. Сон и тишь

 

В дому: тесновато, но сытно.

На Вовкины двойки плевать…

И лампа горит неусыпно,

Ее мне оставила мать.

 

Как нитка с иголкой дрожали

В ее постаревших руках.

Я помню, что мы напевали

Вполголоса, сидя впотьмах.

 

Небесного цвета плафон

Услышит мой песенный стон:

Мне так одиноко на свете,

Мои нерожденные дети.

 

 

 

* * *

Нянька носовой платок не положила…

Злюсь, бумажную салфетку теребя.

И когда успела и простыла?

Перед насморком я – вечное дитя.

 

Вот и душу, видно, простудила –

Хлюпает, ворчит. А снег грешит:

Нарастает душная могила…

Спит мой город. Век двадцатый спит.

 

Небо над Невой – большая льдина,

Но свободная, не взятая в гранит…

Снято. Стоп! Кончается картина,

На Ленфильм вернется снег-машина,

Нянь, ты где? – с лопаткой семенит.

 

 

 

Прогулка по Невскому

 

Витрины глаз моих промыты питерским дождем…

Идем, болтаем, в общем, ни о чем

С тобой, мой друг, немного нагловатый –

По-прежнему забиты уши ватой:

Тебе гудит машина, – ну пусть, −

Ты говоришь, – зато тебя заметят.

 

Так н а зло всем о смерти мыслят дети:

Вот, умер бы, но завтра день рожденья

У Славки. Катя тоже будет там.

Нет, умирать нельзя:

Я книжку брал, я сам ее отдам

Ей в руки… и в глаза

Смогу глядеть ей долго.

 

Ты вырос, друг, но не взрослеешь толком –

О смерти говоришь, по-прежнему, чудн о :

Мол, в очередь − не можешь, − шутишь колко,

Что лучшие − вперед. В том есть зерно.

И, слушая тебя, я внутренне умолкну.

 

Идем, и как-то все сродни: и Невский, и

Пассаж… аккордный – здесь очаг культуры.

 

Но почему же лица у толпы так холодны

и безысходно хмуры,

Как расселенные унылые дворы.

Забыли детство, снова не мудры?

 

Сейчас я вспомню, что и у кого же

Взяла и завтра отдавать –

Не отдавать себе дороже,

И день дожить легко… И завтра точно

будет очна

встреча с питерским дождем.

Идем, болтаем, в общем, ни о чем…

 

 

 

Посвящение

 

Каждый день прихожу к дому, бывшему общим, мысленно.

Ни пугать, ни тревожить не желаю тебя искренне.

Удержать тебя в жизни хочу и не знаю как – драма.

Остальное – пустяк, и не стоит оно ничего, мама.

 

Я за то, чтобы слышать звук голоса твоего-моего-похожего ,

Вдруг решусь предложить: попроси любого прохожего

Песню спеть для тебя, лифтолет к крыльцу подвести,

сохранить во всем мире мир,

Навсегда закрывая интер-планетный доходный тир, ─

Все, что хочешь. Заплач у пот о м. Жизнью, наверное.

Но тебе угождать и служить – это главное, первое.

Жаль, что понято поздно и плохо освоено;

Быть ребенком твоим – мне с рожденья награда присвоена.

Эх, откинуть года, отбежать от них н а долго прочь бы

И, как в детстве, нашкодив, прощенье просить днем.

А ночью,

Пусть на время, забыв о возможности страшной разлуки,

Рассказать, как на р у ки хочу до сих пор…

Я целую те руки.

 

 

 

Беседа

 

Здесь, придумаю, тучка кисейным дождем

На овражную пыль ненавязчиво-медленно капает,

Солнце тянется вниз так протяжно по западу.

Замолчит кукушонок, чужого гнезда приотведав ,

На веранде продолжится чья-то простая беседа.

 

Самовар в полстола запыхтит о своем,

Спелый запах варенья: добра и покоя…

И наденешь по памяти платье другого покроя,

И войдешь, незаметно, и встанешь с подносом у двери,

Обожаема всеми и всем в этом доме поверив.

 

Не впервой я мечтаю, как вместе с e бя обр e тем:

Старой скатерти рябь оживет от коснувшихся рук –

По краям – незабудок линялый приветливый круг,

 

Мотыльки заплясав, полетели на ламповый свет,

Чай, остывший два века назад… наш семейный портрет.

 

Даже если хотела, все равно б не смогла –

Кожуру от лимона не убрать со стола.

 

 

 

Пейзаж

 

Сизый день на склон деревни вышел.

Ветрено. Рубахой парусит неба край,

Заденет нынче крыши,

И услышит сводный песий лай.

Мягким шагом по мостку-дощечке

Он дойдет до норова-воды…

Пару яликов по оголтевшей речке

Сносит к югу. Долго ль до беды.

 

Бог не выдаст, рыба не утянет.

Дома ждут подового ломти.

Долгий день – что в пахоте крестьянин,

Он задержится, он хочет их спасти.

 

 

 

* * *

Уже зари проснулась трепетная лань

И воду пьет из озера небес.

И жемчугом росы расшита ткань

Полей. И полусонный лес

 

Глазами-дуплами осматривает мир,

Ночного зверя ждет домой нора,

Туман в низине вязкий, как зефир,

И птице первой петь пришла пора…

 

Музей. Картина. Выходной. Сестра.

 

 

 

Северным рекам

 

Июня ночь – ты – белая сова

Крылами защищаешь сладкий мор…

Спит речка. Разметала рукава

Рубахи синей. Заняла простор

Предсеверный – неспешна, глубока.

Прибрежный ветер поутру ослаб.

Стрекоз рассвет не разбудил пока.

А вдоль подола пенная строка

Да на песке трилистник птичьих лап…

 

обсуждение →