«РЕСПУБЛИКА НЕ НУЖДАЕТСЯ В УЧЕНЫХ»

 

Фукье-Тенвиль быстро составил обвинительное заключение и выписал распоряжение о переводе бывших откупщиков из Дома Откупа в Консьержери. В семь часов вечера того же дня (5 мая 1794 г.) четыре закрытых фургона в сопровождении конных жандармов и нескольких членов Коммуны Парижа, укутанных в трехцветные шарфы, подъехали к бывшей главной резиденции компании. Консьерж Некар ( Necard ) отправился собирать заключенных, тогда как члены Коммуны расположились в холле. Чтобы всех собрать понадобилось больше часа. В итоге 32 откупщика были разделены на четыре группы. Тридцать третьим был тридцатишестилетний Николя Молльен[1]. Некар подошел к нему, когда тот вместе с другими арестованными стоял на улице. Воспользовавшись моментом, когда на них никто не обращал внимание, консьерж затолкал молодого человека назад в здание Откупа, прошептав: «Оставайся здесь. Это тебя не касается»[2].

Поразительный эпизод: простой консьерж смог сделать то, что не сделал член Конвента и Комитета общественного спасения. Видимо, в подобных обстоятельствах подчас складывается ситуация, о которой писал В. Высоцкий:

 

Никто поделать ничего не смог.

Нет, смог один, который не стрелял.

 

Около 10 вечера процессия неспешно двинулась по улице Гренель Сент-Оноре, через Новый мост, в Консьержери, куда она прибыла к 11 часам. После регистрации заключенных развели по камерам. Некоторым из них достались голые нары, большинству же пришлось спать на полу или на скамейках. Однако клопы и крысы не давали уснуть. Э. Делаант, благодаря протекции своего родственника К. Добсента ( Cl. E. Dobsent; 1743 – 1811), судьи революционного Трибунала, получил три отдельные комнаты, которые уступил своим товарищам. Лавуазье, Польз и Н. Девиль де Ноайи ( N. Deville de Noailly; ? – 1794) заняли самую маленькую.

На следующее утро 17 флореаля II г. (6 мая 1794 г.) узников собрали в зале, который с августа по октябрь 1793 г. занимала Мария-Антуанетта. Вскоре в тюрьму явилась делегация от Лицея искусств во главе с Ш. Дезодрэ ( Ch. E. Gaullard de Saudray, во время Революции: Desaudray; 1740 – 1832), чтобы увенчать Лавуазье в знак признания его заслуг металлической короной с золотыми звездочками [3]. Это был смелый шаг, на который более не решился никто. В целом же весь день прошел в бесплодном ожидании.

18 флореаля (7 мая) в 6.30 утра узникам объявили, что их скоро вызовут на допрос. Через час прибыли жандармы и после обыска заключенных повели по темной узкой лестнице к судье, упомянутому выше Добсенту. Согласно протокольной записи, «допрос Антуана Лорана Лавуазье, 50-и лет, родившегося в Париже, бывшего генерального откупщика, члена бывшей Академии наук, проживающего в Париже, на улице де ля Мадлен, в секции Пик, провел Клод Эмануэль Добсент, судья Революционного Трибунала, в присутствии Фукье-Тенвиля, общественного обвинителя; <…> его [Лавуазье] ... спросили, виновен ли он в незаконном присвоении государственных фондов, поборах и мошеннической деятельности в отношении народа. Он ответил, что, когда он узнал о некоторых обвинениях, в особенности касавшихся табака, то отверг их, сообщив, что мог бы представить соответствующие документы; его спросили, выбрал ли он себе адвоката для защиты. Он ответил, что никого не знает. Тогда адвокатом был назначен гражданин Сезий ( Sezille )»[4]. На этом разбирательство закончилось и Лавуазье вместе с другими обвиняемыми был препровожден в камеру. Поскольку деньги у них были изъяты, они не смогли заказать себе обед. Узники уже были готовы просить хотя бы хлеба, но тут пришла жена консьержа Дома Откупа и принесла еду и хорошее вино. Вскоре заключенным объявили, что суд состоится на следующий день, после чего они стали писать прощальные письма родным. Неизвестно, сколько таких писем написал Лавуазье. Сохранилось лишь одно из них, адресованное его кузену К. Оже де Виллеру ( C. Augez de Villers ): «У меня была довольно продолжительная, а главное – очень счастливая жизнь и я верю, что меня будут вспоминать с некоторым сожалением и возможно удостоят некоторой славы. Чего еще желать? События, которые вовлекли меня в свой водоворот, по-видимому, избавят меня от тягот преклонного возраста. Я умру здоровым, еще одно преимущество, которое следует принять во внимание наряду с другими. И если я испытываю некое горькое чувство, то только от того, что ничего не могу больше сделать для моей семьи, ибо лишенный всего, я не в состоянии проявить к ней и к вам какие-либо знаки моей заботы и благодарности. Как оказалось, чтобы избежать зловещего конца и обвинений, не достаточно проявить все общественные добродетели, верно служить стране и посвятить себя прогрессу искусств и человеческого знания. Я пишу вам сегодня, потому что завтра мне уже могут не разрешить [сделать это]. В эти последние моменты моей жизни мне огромное утешение дают мысли о вас и людях, которые мне дороги. Напомните обо мне тем, кто заботился обо мне и покажите им это письмо, которое, вероятно, станет последним»[5].

Кроме того, Лавуазье, видимо еще надеясь на некую объективность предстоящего суда, пишет Фукье-Тенвилю: «Гражданин, когда меня водили в полдень на допрос в совещательную комнату суда, у меня забрали пачку бумаг, приготовленных мною для защиты. У меня осталось очень мало времени, чтобы подготовить их снова и подготовиться к тому, что я должен буду сказать завтра в Трибунале. Будьте так добры, гражданин, распорядиться, чтобы мне вернули эти бумаги»[6]. Ответа, естественно, не последовало. Никто в Трибунале не собирался выслушивать ни Лавуазье, ни кого-либо из других бывших откупщиков. Последние же провели остаток дня в дискуссиях. Они, или по крайней мере, некоторые из них, еще в чем-то сомневались и на что-то надеялись. Но вскоре звук колокольчика, призывавшего всех разойтись по камерам, прервал эту полемику.

Через полтора часа пришел посыльный с документами для заключенных. «Нас вызывали по одному и вручали лист бумаги, – вспоминал Делаант, – лист был исписан с двух сторон настолько красивой каллиграфией, что трудно было читать. Разобрав первые несколько слов, мы поняли, что это обвинительное заключение»[7]. Однако дочитать до конца не удалось, поскольку кто-то из служащих суда, или из тюремщиков потребовал погасить свечи. Как оказалось, в этот вечер в Консьержери привезли мадам Елизавету, сестру Людовика XVI .

 

На рассвете узники смогли, наконец, ознакомиться с текстом заключения. Их обвиняли в том, что они присваивали себе вместо четырех десять процентов прибыли, нарушали сроки выплаты в госказну, увлажняли табак («таким образом, общество платило за воду, как если бы это был табак, что опасно для здоровья покупателя и наносит ущерб его интересам»), выделяли «особые вознаграждения для людей, которые на эти вознаграждения не имели прав, ликвидировали счета, касавшиеся средств, полученных от правительства и т. д.[8].

Рано утром в четверг 19 флореаля II г. (8 мая 1794 г.) заключенные были доставлены к чиновнику Консьержери. В комнате, куда их привели, их обыскали, изъяли все личные вещи, часы и ювелирные украшения. Затем один из бывших откупщиков – Ж. Ф. Вердан ( J. F. Verdun de Montchiroux ) – был отпущен, скорее всего потому, что его дочь была женой Жана-Николя Бийо-Варенна ( J.- N. Billaud - Varenne; 1756 – 1819), известного якобинца, члена Комитета общественного спасения и друга Робеспьера.

После этого обвиняемых в количестве 31 человека отвели в помещение, примыкавшее к «Залу Свободы», в котором происходили заседания Революционного Трибунала. Бывшим откупщикам представили назначенных им адвокатов. Последние начали было знакомиться с документами обвинения, но вскоре было объявлено, что судебное заседание начинается.

В помещении, куда их ввели, на небольшом возвышении сидели председатель Трибунала Жан Батист Коффиналь ( J.- B. Coffinhal - Dubail; 1740 – 1794), а по обе стороны от него расположились судьи Э. Фуко ( E. Foucault; 1739 – 1794) и Ф. Ж. Денизо ( F. J. Denizot ). На них были черные мантии, белые галстуки и шляпы с перьями. Перед ними на столе стояла бутылка вина и стакан. За их спинами, на стене зала размещалась «Декларация прав человека и гражданина» в окружении бюстов Брута, Марата и Л. Ле Пелетье ( L. M. Le Peletier de Saint - Fargeau; 1760 – 1793). Справа от председательствующего за отдельным столом сидел заместитель Фукье-Тенвиля – Клод Ройе ( C. Royer ), обвинитель. Перед возвышением, на котором восседали судьи, за небольшим столиком расположился судопроизводитель А. Дюкре ( A. Ducray ).

Обвиняемых в окружении жандармов усадили на нижнем ярусе справа от судей, слева от них сидели семеро присяжных. За балюстрадой, в противоположном конце зала собралась шумная толпа наблюдателей – мужчин, женщин и детей.

Заседание началось в 10 часов с опроса подсудимых. Каждому предлагалось ответить, был ли он аристократом и чем занимался в революционные годы. Опрос, во время которого судьи и присяжные весело посмеивались над ответами подсудимых, не скрывая своего презрения и недоверия к ним, занял около полутора часов. Затем был объявлен получасовой перерыв. Ровно в полдень канцелярист начал чтение обвинительного заключения. После того, как оно было прочитано, Коффиналь объявил, что «можно приступить к сбору доказательств». Тогда Ройе к удивлению присутствующих, объявил, что бывшие генеральные откупщики на его вопрос уже ответили. «По-видимому, – вспоминал Э. Делаант, – он сам не понял, что сказал и наверняка это не понял никто из присутствующих»[9]. Тогда председательствующий предоставил слово Э. Санло ( E. R. Sanlot; 1730 – 1811), бывшему помощнику генеральных откупщиков, чтобы тот высказался по поводу предъявленных обвинений.

Коффиналь попросил затем Э. Делаанта прокомментировать обвинительное заключение, но тот, видимо, от волнения, пробормотал что-то неопределенное, после чего председательствующий обратился к А. В. де Сен-Аманду ( A. V. de Saint - Amand; ? – 1794): «Интересно, сможет ли г-н Сен-Аманд, который столь деспотично руководил Откупом, дать нам объяснения?» [10] Однако тот, не понявший сказанного ранее Ройе, попросил разъяснений, на что обвинитель заявил: «Поскольку мой первый вопрос показался неясным, я его опущу, но попрошу г-на Сен-Аманда объяснить, почему, когда наступило время заключать новый договор, генеральные откупщики предоставили министру ложный реестр, что сделало невозможным установить правильную цену новой аренды (т. е. правильную сумму платежей в казну. – И. Д. )»[11].

На это Сен-Аманд резонно заметил, что стоимость «аренды» вычислялась, исходя из данных, имевшихся в распоряжении министра финансов и основанных на суммах, указанных в бюджете, а не предоставлявшихся Откупом.

Тут Коффиналь прервал его, пригрозив, что обвиняемые будут осуждены немедленно, если станут и далее тянуть время, а не отвечать кратко – «да» или «нет». Сен-Аманд возразил, что тогда «не вполне ясно, в чем же они [бывшие генеральные откупщики] обвиняются», поскольку данное им объяснение показывает, что «у них не только не было никаких фальшивых реестров, но не было необходимости их иметь, поскольку цена аренды определялась исключительно на основании министерских данных»[12].

И тут Ройе внезапно выскочил из своего кресла, приказал всем замолчать и зачитал следующий документ, только что доставленный из Конвента: «Национальный Конвент, рассмотрев деятельность тех бывших генеральных откупщиков, которые никоим образом не участвовали в договорах Давида, Маже ( Mager ) и Сальзара ( Salzard ) (договорам, заключавшимся Откупом с правительством, присваивались имена тех чиновников, которые их подписывали от имени государства. – И. Д. ) и которые, следовательно, не подпадают под декрет от 16 флореаля, в соответствии с которым граждане генеральные откупщики были преданы суду Революционного Трибунала, постановил, что граждане Делаант, Делаж де Беллефай ( C. de La a ge de Bellefaye ) и Санло, помощники [генеральных откупщиков], должны быть немедленно выведены из зала суда и возвращены в тюрьму, в которой они ранее содержались»[13]. То была заслуга судьи Добсента, который сначала обратился с просьбой о выделении дел помощников откупщиков в отдельное производство к Фукье-Тенвилю, но, получив от того отказ, уговорил Дюпена составить соответствующее ходатайство и подписать его у председателя Конвента.

К часу дня «прения» сторон были прекращены и Ройе выступил с обвинительной речью, в которой он, как сказано в отчете, доказал вину бывших откупщиков «успешно и убедительно». В заключение обвинитель потребовал для всех подсудимых в качестве меры наказания смертную казнь, поскольку «степень вины этих вампиров не имеет пределов», а также в силу того, что «аморальность этих людей была запечатлена в общественном мнении» и бывшие генеральные откупщики «явились инициаторами всего дьявольского зла, от которого Франция страдала столь продолжительное время»[14].

Затем свои доводы представили защитники, но поскольку исход процесса был заранее предрешен, то ни судьи, ни присяжные, ни публика их уже не слушали. Ж. Н. Алле ( J. N. Halle ), член Консультационного комитета искусств и ремесел, представил суду детальный отчет о службе Лавуазье на благо Республики, но Коффиналь отказался даже бегло просмотреть его. Согласно легенде, судья заявил: «Республика не нуждается в ученых»[15]. Что же касается мнения присяжных, то оно не было включено в судебный отчет, вместо него там остался автограф Коффиналя, который и зачитал приговор:

«… Установлено, что существовал заговор против французского народа, имевший целью способствовать всеми возможными способами успеху врагов Франции при помощи всякого рода мошеннических проделок в отношении французского народа: посредством подмешивания к табаку как воды, так и других веществ, вредных для здоровья граждан, потреблявших табак; посредством взимания шести или десяти процентов как в качестве прибыли по различным статьям, так и при представлении сумм, необходимых для операций Генерального откупа, между тем как закон допускал лишь четыре процента; посредством удержания в своих руках сумм, которые надлежало внести в национальную казну; посредством обворовывания и ограбления всеми возможными способами народа и национальной казны, дабы лишить нацию гигантских сумм, необходимых для ведения войны с соединившимися против Республики деспотами и дабы передать им эти суммы (обвинителей не смущал даже тот факт, что к моменту провозглашения Франции Республикой Генерального откупа уже давно не существовало. – И. Д .) …

что: … Жак Польз, бывший секретарь Капета, Франции и ее финансов (речь идет о придворном титуле без обязанностей – «секретарь короля, Франции и ее финансов» – И. Д .), бывший генеральный откупщик, проживающий в Париже,

Антуан Лоран Лавуазье, бывший дворянин, член бывшей Академии наук, заместитель депутата Учредительного собрания, бывший генеральный откупщик, проживающий в Париже, <…>,

все они изобличены в том, что являются инициаторами или сообщниками заговора ….

Трибунал, заслушав сообщение общественного обвинителя о применении закона, приговаривает вышепоименованных лиц к смертной казни, согласно статье четвертой, секции первой отдела первого второй части Уголовного кодекса, которая была зачитана и которая гласит: всякое действие, всякий сговор с врагами Франции, предполагающий: облегчить им вторжение на территорию французского государства или сдать им города, крепости, порты, суда, склады или арсеналы, принадлежащие Франции, или предоставить им помощь войсками, деньгами, продовольствием или амуницией, или способствовать любым способом успеху их оружия на территории Франции, или же против морских или сухопутных сил, или поколебать верность офицеров, солдат или других граждан по отношению к французской нации, карается смертной казнью (как бы не относиться к деятельности генеральных откупщиков, а они действовали в рамках существовавших в королевской Франции законов, но данная статья Уголовного кодекса к ним отношения не имела. – И. Д .).

[Трибунал] объявляет, что имущество приговоренных переходит в собственность Республики в соответствии со статьей второй отдела второго закона от 10 марта сего года с учетом исключений, имеющихся в законе.

[Трибунал] приказывает, чтобы в соответствии с требованиями общественного обвинителя настоящий приговор был приведен в исполнение в течение двадцати четырех часов на площади Революции этого города, чтобы он был напечатан, расклеен и обнародован на всей территории Республики.

Вынесен и произнесен 19 флореаля II года Французской Республики единой и неделимой на публичном заседании Трибунала, где заседали граждане Пьер Андрэ Коффиналь, исполняя функции председателя, Этьен Фуко и Франсуа Жозеф Денизо – судьи, которые и подписали настоящий приговор совместно с канцеляристом-секретарем.

Коффиналь, Денизо, Фуко, Дюкре»[16].

После оглашения приговора, заключенных отправили назад, в тюрьму. Каждому связали руки за спиной, обрезали воротник и волосы, чтобы обнажить шею и на нескольких телегах отвезли из Консьержери на площадь Революции. Один из приговоренных, глядя на беснующуюся толпу, заметил: «Что досаждает мне более всего, так это иметь столь неприятных наследников»[17]. К пяти часам вечера процессия достигла места казни. Было еще светло. Приговоренных собрали у основания гильотины и затем они по крутой лестнице поднялись на эшафот в том порядке, в котором их имена следовали в приговоре. Польз был третьим, Лавуазье – четвертым. По свидетельству очевидца, «они встретили свой смертный час с величайшим мужеством»[18]. Казнь 28 бывших генеральных откупщиков заняла всего 35 минут.

«Достаточно было всего лишь одного мгновения, чтобы отрубить эту голову, и потребуется, быть может, целое столетие, чтобы породить ей подобную», – сказал Ж. Л. Лагранж, узнав о казни Лавуазье[19].

Рабочие привычными движениями быстро погрузили тела на телеги, головы сложили в большую плетеную корзину и процессия под охраной конных гвардейцев проследовала на новое кладбище, созданное на пустоши Errancis(«урод») и прозванное «кладбищем уродов». Там, в общих могилах, покоились останки без малого 1000 жертв террора, которые были гильотинированы между 20 марта и 9 июня 1794 г. Кроме генеральных откупщиков на этом кладбище были похоронены Дантон, Фабр д'Эглантин, Камиль и Люсьен Демулены, а после 9 термидора (27 июля 1794 г.) – их палачи: Робеспьер, Сен-Жюст, Фукье-Тенвиль и многие другие [20].

Вскоре после казни Лавуазье на бульвар де ля Мадлен явились судебные приставы, чтобы описать имевшиеся в доме книги, мебель, предметы искусства и научный инструментарий. Список занял 178 страниц[21]. Всё описанное, – от «дилижанса в английском стиле» до «медных весов», – подлежало конфискации в пользу государства. Сама процедура конфискации растянулась на несколько недель, поскольку проводилась различными специалистами. В изъятии химического оборудования принимали участие К. Л. Бертолле ( C. L. Berthollet; 1748 – 1822) и Н. Леблан ( N . Leblanc; 1742 – 1806).

Мадам Лавуазье заняла маленькую комнату на первом этаже, окна которой выходили в небольшой сад. Из обстановки ей оставили только крашенную деревянную кровать, три плетеных кресла и две щербатые фарфоровые вазы.

Она понимала, что её тоже вскоре могут арестовать, но не пыталась скрыться. Да и куда бежать? Друзей почти не осталось, поместье Фрешин конфисковано и должно быть выставлено на аукцион. Единственный вариант – принять предложение П. С. Дюпона де Немура ( P . S . Du Pont de Nemours ) и уехать к нему в имение Bois des Foss e s . Но «мадам Лаво» колебалась и постоянно откладывала отъезд. Тому были серьезные причины.

 

← предыдущая

продолжение →

---

[1] Николя Франсуа Молльен ( N. F.Mollien; 1758 – 1850) в 1781 г. был назначен контролером Откупа. Кроме того, он участвовал в работе над англо-французским торговым договором 1786 г. С началом Революции служил в финансовом комитете, но во время якобинского террора был смещен с должности и как бывший откупщик отправлен в тюрьму. После спасения при описанных в основном тексте обстоятельствах Молльен бежал в Англию, где пробыл в течении пяти лет. Наполеон, после переворота 18 брюмера назначил его директором La Caisse de garantie et d'amortissement . В 1804 г. Молльен становится советником императора по финансовым вопросам, а с января 1806 по 1814 г. министром ( Мinistre du Tresor public, т. е. главой Государственного казначейства) и главным финансовым советником Наполеона. В 1808 г. стал графом Империи. Во время «ста дней» был министром финансов. Пэр Франции с 1819 г .

[2] Ibid. P.169.

[3] Desaudray Ch. G . La mort de Lavoisier, hyerodrame mis en musique par le Citoyen Langle, professeur national du Conservatoire, & member du Lycee des Arts. Paroles de Charles De'saudray. Paris: Imprimerie de la Feuille du Cultivateur, An IV (1796). P . 3. Как заметил Ж. Лаканаль, «когда кровь невиновных лилась потоками, Лицей имел мужество напомнить о гуманности. Там открыто принимали и утешали детей жертв. Лицей короновал Лавуазье, когда тот находился в оковах» ( Lakanal J. Rapport sur le Luc e e des Arts // Journal du Luc e e des Arts (4 vend e miaire An IV )).

[4] Tuetey A. Repertoire geneeral des sources manuscrites de l'histoire de Paris pendant la Revolution francaise. En.11. tt. Paris: Imprimerie nouvelle, 1890 – 1914. (S e rie: Ville de Paris. Publications relatives a la Revolution Francaise). T.11. Convention Nationale. P. 415, ref. 1472; Archives Nationales, W/362, №785.

[5] Journal du Lycee des Artes, 1795, № 3. Pp. 229 – 230.

[6] Archives Nationales, W 1, A 193.

[7] Delahante A. Une famille de finances. Vol. II. Pp. 302 – 303.

[8] Tuetey A. Repertoire general des sources. P. 452, ref. 1582; Archives Nationales, W 362, №785.

[9] Delahante A. Une famille de finance. Vol. II. P. 310.

[10] Ibid. P. 310.

[11] Ibid. P. 311.

[12] Ibid. P. 312.

[13] Tuetey A. Repertoire general des sources. Vol. II. P. 406, ref. 1380 (Archives Nationales, W 362, № 785).

[14] Bulletin du Tribunal Revolutionnaire. Part 4, №№ 78 – 81. Audience du 19 floreal. «Affaire Delaage et Autres».

[15]К сожалению, сохранилось крайне мало архивных документов, относящихся к процессу над генеральными откупщиками, в силу чего историкам приходится пользоваться мемуарной литературой и прежде всего неоднократно цитированной выше монографией А. Делаанта, а также воспоминаниями Н. Молльена. Что же касается знаменитой фразы « La R e publique n ' a pas besoin de savants », то здесь свидетельства крайне противоречивы. Согласно Б. Бачко, «Лавуазье попросил отсрочить ему казнь на две недели, чтобы закончить полезные для Республики исследования. Дюма ответил: “ Мы больше не нуждаемся в химиках ” . Gr e goire H . Troisi e me rapport … P . 338. Другую версию того же апокрифа: “Республика больше не нуждается в ученых” сообщает Фуркруа в своей Notice sur la vie et les travaux de Lavoisier . P ., an IV . P . 46 (эта брошюра представляет собой текст выступления Фуркруа 15 термидора IV г. (2 августа 1796 г.) на торжественном заседании, посвященном памяти Лавуазье, в Lyc e e des Arts . – И. Д .). Подлинность этой фразы так никогда и не была доказана» ( Бачко Б . Культурный поворот III года Республики // Французский ежегодник 2000: 200 лет Французской революции 1789 – 1799 гг.: Итоги юбилея. М.: Эдиториал УРСС, 2000. С. 103 – 125; С. 107). Однако версия Б. Бачко требует уточнений. Первое упоминание о якобы сказанной во время процесса пренебрежительной по отношению к ученым фразе (точнее, об одном из ее вариантов) действительно принадлежит аббату Грегуару. «Нужно сохранить для истории, – сказал аббат, выступая в Конвенте в декабре 1794 г., – замечание ( un propos ) Дюма относительно науки, неисчислимые благодеяния которой нашли применение в различных искусствах и особенно в военном. Лавуазье высказал пожелание, чтобы его отправили на эшафот на 15 дней позже, поскольку он хотел завершить опыты, полезные для Республики. На это Дюма ему ответил: “Мы более не нуждаемся в химиках”». Замечу, что никакого Дюма на процессе не было и фразу эту мог произнести только Коффиналь. Затем, 30 вандемьера IV г. (22 октября 1795 г.), эта фраза упоминается в отчете, представленном на c e r e monie expiatoire в Lyc e e des Arts тремя химиками – Э. Ж.-Б. Буйон-Лагранжем ( E. J.- B. Bouillon - Lagrange; 1764 – 1844), Ж. Дарсе ( J. D ' Arcet или Darcet; 1725 – 1801) и М. Ж. Ж. Дизе ( M. J. J. Diz e; 1764 – 1852) (« Rapport fait par le citoyen Delagrange sur les progress de la chimie et sur ce qu ' elle doit aux travaux de feu Lavoisier » [опубликован в: Journal du Lyc e e des arts , inventions et d e couvertes , 1795. T. 3. Pp. 220 – 231]; см . также : Scheler L . Lavoisier et la Revolution francaise. / Edition revue et corrigee. Paris: Hermann, 1957. P. 74). В иеродраме (кантате) Шарля Дезодре La mort de Lavoisier (исполнена 2 август 1796 г. на упомянутом выше собрании памяти Лавуазье в Lyc e e des Arts ) есть такие строки:

 

« A la mort condamne, cependant il espere qu'il pourra terminer un travail important

Pour etre utile encore il lui faut un instant

De quelques jours il veut qu'on differe …!

Un vandale a ces mots repond en rugissant …

“Dans le fond des tombeaux emporte ta science

De tes arts nous saurons nous passer a present

C'est du fer qu'il nous faut, il suffit a la France” »

 

(«осужденный на смерть, он, однако, надеялся, что сможет закончить важную работу; чтобы принести еще пользу, ему требовалось немного времени, он хотел, чтобы отсрочили [казнь] на несколько дней …! Но вандал прорычал в ответ на эти слова … “Твоя наука сойдет в могилу, сегодня мы знаем, как обойтись без твоего искусства; нам нужно только железо, этого для Франции достаточно”»; цит. по: Bensaude - Vincent B . Lavoisier . M e moires d ' une revolution . Paris : Flammarion , 1993. P . 355).

И, наконец, следует сказать об упомянутой Б. Бачко заметке А. Фуркруа ( Fourcroy A. F. de . Notice sur la vie et les travaux de Lavoisier, precedee d'un discours sur les funerailles [par Mulot], et suivie d'une ode sur l'immortalite de l'ame. Paris : Imprimerie de la Feuille du Cultivateur , 1796), автор которой, в отличие от Грегуара, вовсе не связывал эту фразу с просьбой Лавуазье отсрочить исполнение приговора. Контекст, в котором Фуркруа приводит слова судьи, совсем иной, это контекст оправдания: «Перечитаем эти роковые страницы нашей истории и ответим тем, кто, вспоминая о наших ужасных жертвах, позволяет себе высказывать коварные подозрения и преступную клевету в адрес людей, которые использовали некоторую власть и некоторое влияние, чтобы остановить эти преступления. Разве в глазах тиранов судьбы этих людей не были достойны судьбы Лавуазье только потому, что их работы и их жизни были посвящены целиком и полностью общественной пользе? Разве об их аресте уже не было объявлено? Разве по прошествии всего нескольких дней их кровь не смешалась бы с кровью этой прославленной жертвы? Разве судья-палач не заявил, что республика не нуждается более в ученых и что одного умного человека ( homme d ' esprit ), стоящего во главе всех дел, вполне достаточно?» ( p . 46). Хотя многие авторы (как, например, Ж.-Б. Био и Ж. Кювье) верили, что фраза « La R e publique n ' a pas besoin de savants » была произнесена судьей, большинство историков в этом сомневаются (см.: Goupil M., Horeau A . « La R e publique n ' a pas besoin de savants »: L e gende ou r e alit e? // La Vie des Sciences . Comptes rendus . [ S e rie g e n e rale ], 1990. T . 7, № 3. Pp . 231 – 236). Прежде всего представляется маловероятным, что Лавуазье просил у Трибунала отсрочить казнь. Маловероятно это даже не потому, что, как правило, гений и лакейство – две вещи не совместные (по-всякому бывает), но потому, что, будучи человеком трезво мыслящим, он прекрасно понимал (по крайней мере с декабря 1793 г.) бесполезность и неуместность подобных просьб, чем бы они не мотивировались, не говоря уж о том, что он хорошо сознавал, с кем имеет дело. Вместе с тем сама la fameuse phrase в принципе могла быть кем-то сказана в ходе судебного заседания или накануне его в ответ на поступавшие в комитеты общественного спасения и общей безопасности обращения в защиту Лавуазье. Однако ни Лаланд, ни А. Делаант ни о чем подобном не упоминают.

[16] Archives Nationales, W 362, № 785.

[17] Thirion H. La Vie privee des financiers au XVIII e siecle. Paris: E. Plon, Nourritet Cie, 1895. P. 503.

[18] Thirion H. La Vie privee. P. 504.

[19] Delambre J. B. Eloge de Lagrange // Les Memoires de l'Institut, 1812. P . 14.

[20] В 1859 г. при прокладке бульвара де Корсель ( de Corcelles ), все останки были перенесены в Катакомбы и кладбище ликвидировано. Его местоположению ныне отвечает площадь П. Губо ( P . Goubaux ), между станцией метро Villier и улицами du Rocher и de Monceau .

[21] Inventaire des biens saisis au domicile de Lavoisier, 243, boulevard de la Madeleine. Cornell University Library. The Rare and Manuscript Collections. Lavoisier Collection.